Ксения Медведевич - Ястреб халифа
Зарево света дышало, как живое, и она чувствовала, как оно опадает и вздымается с ударами его сердца, – сердце стучало прямо у ее груди, часто, часто, часто, но не лихорадочной болезненной дробью, а неутомимым, сильным, расталкивающим кровь прибоем.
– Еще один… поцелуй… такой… – благодарно шептала она, и он послушно приникал к ее губам, – а она выгибалась, почти теряя сознание от острого, как боль, желания.
У него было совсем легкое, невесомое, но очень сильное и горячее тело, и от его движений она замирала и расходилась ахающей судорогой внутри – и таяла снаружи, под его губами, пальцами, гладящими, скользящими, целующими, нажимающими на ее тайные, ей дотоле не знакомые, углубления, дарующие страшное, до всхлипа, наслаждение. К последней вздрагивающей сладкой муке они пришли одновременно – со стоном, вцепляясь друг в друга острыми ногтями. Он выгнул спину, глубоко вздохнул – и благодарно прижался ей к щеке, стал ласково, как кот, тереться, приговаривая что-то на своем родном языке, мягко трогая ее губами, нежно, как пушистый мех, щекоча дыханием. И тут впервые она поняла, что в ее родном языке нет слов, чтобы ответить ему, – потому что все, о чем говорил ашшари, все это было о другом, о других мужчинах и о других женщинах.
И тогда она сказала по-аураннски:
– Я хочу, чтобы ты всегда был со мной. Ты меня не покинешь? Никогда?
– Никогда, – ответил он. – Я всегда буду с тобой. Я люблю тебя – клянусь Единым.
И, сказав так, запечатал ей губы нежным, мягким, целую вечность не отпускающим поцелуем.
Айша проснулась раньше – и сначала не поняла, где находится. Серые рассветные сумерки расползались по комнате, в которой еще теплились огоньки умирающих, не до конца вытопленных, ламп. Тарег крепко держал ее за талию – и не выпустил даже во сне, когда она попыталась выскользнуть из-под теплого бока. Пришлось извернуться и изо всех сил, до боли в позвоночнике, вытянуть руку – достала. Ухватившись за самый край, она потянула к себе ворох лазоревого шелка.
И нащупала туго свернутый в узкую трубочку фирман. Витой красный шнур казался маленькой ядовитой змеей, на конце его качалась круглая печать красного воска. С отвращением дотронувшись до страшной бумаги – тут она быстро оглянулась: не ровен час, проснется, и что еще подумает! – но нет, спал крепко, ровно, мягко дыша, – Айша снова попыталась вывернуться из стального объятия. Не тут-то было. И тогда, с улыбкой вздохнув, она снова потянула руку – и достала кончиком бумажного свитка до еле бьющегося в глиняной плошке огонька. Киртас занялась моментально. Через несколько мучительных мгновений неохотно загорелся шнур, долго сворачивался черной ворсистой веревкой – тут ее всю передернуло, потому что напомнило нечто виденное новым зрением, – и наконец горячей красной лужицей растеклась печать с оттиском имени Фахра.
От запаха горящей бумаги Тарег все-таки проснулся: раскрыв глаза, привстал на локте и долго непонимающе смотрел на прогорающий тугой свиток. А потом понял, что его правая рука все еще обнимает талию Айши. И распахнул свои серые глазищи так широко, что она поняла – не верит. Не верит, что она здесь и рядом с ним.
И Айша расхохоталась, толкнула его в плечо и опрокинула на спину. И, навалившись на грудь, сурово сказала:
– Ну что, Непобедимый? Ну-ка, признавайся, какая осада была самой трудной и опасной в твоей жизни?
– Увы, Айша, ты – такой город, что я еще долго буду плутать в тебе, теряя дорогу и путаясь среди ночных улиц, – улыбнулся он в ответ.
И эта улыбка почему-то была одновременно и счастливой, и печальной.
И тут они оба ахнули и подскочили: утро! Утро! Как она объяснит свое отсутствие во дворце? И как она вообще туда попадет – при ярком дневном свете, когда никому не составит труда разглядеть ее лицо и понять, что даже у совсем юного отрока не бывает таких гладких щек?
– Нет ничего проще, – успокаивающе кивал он, подавая, одну за другой, раскатившиеся по полу шпильки и помогая вдеться в непривычную одежду. – Я тебя проведу. Никто ничего не заметит – я же, как-никак, смотрящий.
– Кто?.. – с любопытством переспросила она, крутя очередную тугую прядь и протыкая ее шпилькой.
– Смотрящий. Так говорят в Ауранне. Это высший магический ранг.
– Я еще никогда не пряталась под отводящими глаза чарами… – засмеялась она.
– …прокрадываясь в харим после тайного свидания с опальным командующим, – закончил Тарег.
И они счастливо расхохотались.
5. Опасное лето
Баб-аз-Захаб, начало лета 411 года аята
– Фахр, я все вижу! Для кого и для чего здесь положены рейки? Для того, чтобы все учились через них перескакивать! И все перескакивают! И только ты гоняешь бедную Абьяд по кругу! У нее скоро закружится голова!
– Простите, наставник!..
Под общий хохот мальчик направил малорослую кобылку через песчаный круг – лошадка резво перебирала стройными ногами, переступая через разложенные палки.
– Во-от, другое дело…
Удовлетворенно заложив руки за спину, Тарик отвернулся от конной арены, на которой ученики Пажеского корпуса изо всех сил старались правильно держать спину в строевой рыси. Под аркой окружающего манеж павильона сидела и стояла толпа народу. Многие трудолюбиво что-то писали, согнувшись над низенькими столиками и высунув кончик языка между зубами, – в том числе и двое сопровождавших Тарика недорослей.
Зариф щурился на яркое утреннее солнце, игравшее на начищенных стременах. И беспокойно кусал кончик калама – тот уже размохнатился в мочалку. В тени арки было прохладнее, чем на припеке, но юноша уже украдкой почесывал за шеей: туговатый ворот рубашки натирал ему загривок.
Ковыряющий между зубов Самуха только хмыкал, поглядывая на ашшаритских дурней: это ж надо, лбам уже по семь-во-семь лет, а они на лошади как на заборе сидят, тьфу, смотреть противно. Заметив, что наставник оторвался от созерцания позорных – на взгляд Самухи – усилий юного халифа, степняк быстро наморщил лоб и тщетно изобразил усилие мысли, уткнувшись обратно в ненавистную бумажку. Бумажка была исписана справа налево кривыми, загибающимися хвостами вниз, строчками. Строчки состояли из разновеликих, неверной рукой выведенных букв. Грамота Самухе не давалась.
Заглянув в пропись, господин лишь вздохнул. Затем махнул расшитым золотом рукавом:
– Ладно, Самуха, не порть бумагу. Иди к своим.
Парнишка резво подскочил, скатал коврик, отодвинул столик с бумагой к стене – и был таков. Во Дворце пажей его уже ждали: сегодня сыновья Араган-хана Онгур и Архай обещали повести его в подпольную винную лавку. Самуха очень надеялся, что сумел надежно укрыть от господина свои радостно скачущие мысли, – но, возможно, сейид поджидал его в засаде свирепых намерений дать совершить проступок, а потом примерно наказать за него. Такое уже не раз происходило в жизни Самухи, так что он не особо верил в удачу, – но при этом не переставал ее испытывать.
Зариф с завистью проводил взглядом замелькавшие среди пол халатов и длинных рубах голые пятки юного джунгара – этот дикарь так и не выучился толком носить обувь. Ему же, шестнадцатилетнему «великовозрастному дурню», как часто изволил именовать Зарифа сейид, предстоял долгий опрос по шариатскому праву.
Сегодня вечером юноша держал испытание в медресе Мустансирийа, и сейид грозился сделать жизнь Зарифа тяжелой, если тот испытания не пройдет. Так и сказал: продам в дом старого Вахида ибн Амра – а тот славился на всю столицу как большой ценитель красивых отроков с нежной кожей. Зариф не раз замечал на себе похотливые взгляды старца во время молитв в дворцовой масджид: ибн Амр, как родственник матушки деда халифа, частенько навещал мудрую старуху и оставался до самого закатного намаза. «Хватит балбесничать, – сурово наставлял сейид Зарифа. – У тебя есть голова на плечах и судьба одарила тебя хорошей памятью – иди учиться на кади, дурень».
– Ну-ка скажи мне, что такое… – Тут Тарик наморщил лоб.
Зариф подобрался и почувствовал, как вспотели его ладони. Он облизнул губы и вытер руки о колени.
– …что такое… ихтикар? – нашелся с каверзным вопросом сейид.
Юноша с облегчением выпустил сквозь зубы воздух и бодро протараторил:
– Запрещенное шарийа хранение товара с целью поднять цены во времена голода и засухи!
Тарик кивнул. И тут же задал новый вопрос:
– Что такое бейт аль-хасат?..
– Запрещенная шарийа сделка, заключаемая наудачу! Нельзя так продавать ни сбежавшего раба, ни не пойманную рыбу, ни пропавшее животное!..
– Чем отличается наследник зуль-фараид от наследника асаба?.. Когда брак не подлежит восстановлению?.. Что такое музабана[74]?..
К концу жестокого допроса юноша весь взмок и утирал лицо рукавом, позабыв про платок. С площадки для выездки донеслось веселое:
– Наставник! Наставник! У меня получилось!
И Фахр бодро прогалопировал перед носом высунувшегося из-под арки Тарика. Тот прищурился и гаркнул: