Ксения Медведевич - Ястреб халифа
– И надо же, он нерегиль, – горестно вздохнула Майеса.
– И?.. – повернула к ней фарфоровое личико Амоэ.
– Говорят, они однолюбы.
– Хм… – с сомнением нахмурилась дама. – Жаль. От него родились бы прекрасные сыновья. И дочери.
И снова восхищенно вздохнула:
– Красавец…
Нерегиль тем временем поклонился Айше в последний раз, поднялся на ноги и, сопровождаемый целой свитой евнухов и невольниц, направился к выходу в сад.
Майеса горько проговорила:
– Пока он… такой, – ореол покидающего зал Тарега переливался глубоким сапфиром печали – нерегиль умирал от горя, удаляясь от возлюбленной, – он на меня даже не посмотрит…
По белой прозрачной щеке девушки скатилась слезинка. На мгновение повисла у уголка маленьких губ – и упала на расшитый серебром шелк серого, как крыло голубя, платья. Несчастная надевала этот цвет ради горя, которое испытывало ее разбитое сердце.
Ибн Худайр ждал нерегиля у многоугольного пруда перед воротами харима.
Вазир сидел на толстом хорасанском ковре, накрытом сверху стеганым одеялом – и еще одним, не менее толстым, одеялом из верблюжьей шерсти. Стриженые, пожелтевшие на зимнем ветру туи закрывали его от взглядов столпившихся под лимонными деревьями придворных бездельников. Молодые люди старательно делали вид, что пришли сюда вовсе не затем, чтобы встретить знакомую невольницу и передать ей записку для возлюбленной. Присутствие вазира выдавал лишь огромный парусиновый, натянутый на бамбуковый каркас зонт, которым его укрывали от дождя два закутанных в ватные халаты, серых от холода зинджа.
Завидев выходящего из ворот Тарика, за которым степняцкий мальчишка вел коня, ибн Худайр кивнул сидевшему на корточках рабу – позови, мол. Тот, кланяясь и льстиво улыбаясь, побежал к нерегилю.
Самийа подошел и после приглашающего жеста вазира вежливо сел у края ковра. Невольники тут же кинулись подкладывать под него подушки и подсовывать под локти валики с нашитыми ради визита во дворец дорогими кистями. Нерегиль покорно сносил проявления ашшаритской вежливости, прикрыв прозрачные веки и лишь едва раздувая ноздри. На самом-то деле ему не нравилось ни приглашение ибн Худайра, ни само его присутствие во дворе.
Ветер смял гребнистой высокой рябью зеленую воду пруда. Дождь забарабанил с удвоенной силой. Старый вазир поплотнее запахнул верхний ватный халат. И перешел к делу:
– Хасан ибн Ахмад не пошел на Шамаху.
– Почему?..
По тому, как нерегиль нахмурился, Исхак с удовлетворением понял, что тот еще ничего не знает.
– У стен Самарры он встретился с полководцем Бану Курайш. Те затаили на тебя злобу еще с Беникассима. Ты помнишь, за что, не правда ли, Тарик?
Нерегиль молча кивнул. Курайшиты были одним из трех ашшаритских родов, чьих каидов Тарик казнил за ослушание.
– Курайши отказались присягать юному халифу. Среди них всегда было много зайядитов, а в нынешние смутные времена их стало особенно много. И они говорят, что халиф должен быть избран – и избран собранием праведных мужей аш-Шарийа. Ринувшись прочь из Нисибина в столицу, ты забыл о собравшихся там законниках. А вот Хасан ибн Ахмад прихватил их с собой, когда двинулся к Шамахе. Теперь почтенных старцев везут в столицу Курайшитов, в Фаленсийа. По дороге трубя, что в древнем городе святых и мучеников ашшаритам предстоит избрать праведного халифа, наделенного божественным правом и пророческим огнем.
Выслушав его, Тарик закрыл глаза и явственно покачнулся. Ибн Худайр на мгновение испугался и подумал о том, чтобы придержать нерегиля за плечо. Впрочем, самийа быстро овладел собой, глубоко вдохнул и выдохнул – и спокойно поправил складки рукава своей белой фараджийи. И усмехнулся:
– Скоро я заведу два листа бумаги. На одном я напишу: наши вчерашние друзья. А на другом – наши сегодняшние друзья. И буду начинать утро с вычеркивания одних имен и вписывания других.
– От тебя я ожидал, что ты будешь вычеркивать один раз – и более никуда не вписывать раз вычеркнутое имя, – жестко ответил ибн Худайр.
Тарик зло прищурился.
– Ты дважды поспешил, – твердо сказал вазир. – Сначала ты поверил тому, кто тебя уже единожды предал. А потом очертя голову кинулся в столицу, хотя здесь могли справиться и без тебя. Хасан ибн Ахмад не соблазнился бы предложениями Курайшитов, если бы ты был рядом, Тарик. Мы, ашшариты, как наши женщины: только муж отвернется – глядь, а она уже кувыркается с гулямом. Так и мы: нам нужна крепкая рука, удерживающая от проступков.
– Меч правоверного, – прошелестел нерегиль, криво усмехаясь.
– Да, – засмеялся ибн Худайр старой поговорке. – Точно.
– А что Хасану предложили Бану Курайш? – поинтересовался Тарик.
– Титул и выплаты главнокомандующего, – спокойно отозвался вазир и улыбнулся.
И протянул нерегилю обвязанный зеленой шерстью свиток:
– Вот его письмо для тебя.
– Если оно для меня, то почему его передаешь ты? – пожал плечами Тарик.
Начальник тайной стражи усмехнулся:
– Возьми. Ибн Ахмад переходит к делу на второй странице. На первой – стихи, посвященные твоей доблести. И красоте твоего гуляма – Хасан умоляет сжалиться и уступить ему мальчишку. А вот на второй объясняет, почему ушел с курайшитами.
– Мне не нужны его объяснения, – сказал Тарик, поднимаясь.
– Зря отказываешься, – покачал головой ибн Худайр. – В прошлый раз его объяснения тебя вполне устроили. Зачем вести себя непоследовательно? И я говорю – ты сам во всем виноват. Нельзя требовать от людей превышающего человеческие силы. К тому же ибн Ахмад пишет, что, если судьба будет благосклонна, он не оставит тебя благодеяниями – даже если сейчас ты выберешь сторону мальчика и его матери. Благородный жест, не находишь?
Тарик пробормотал:
– Меч правоверного.
А потом развернулся и пошел к коню.
Из рассказов о славных деяниях и хроник:
Народ же, который идет по пути повиновения и занят своим делом, правитель освобождает от невзгод и да проводит он свои дни в спокойствии под сенью его правосудия. И опять-таки, когда обнаружится со стороны кого-либо из слуг и чинов недостойность и своевольство, а они через наставление, совет и порицание исправятся, очнутся от сна невежества, – то пусть такового возьмет на то же дело; если же не очнется – пусть не оставляет, а заменит его кем-либо, кто достойнее. Тех же из людей, кто, не ценя милости, не разумеет благ безопасности и спокойствия, в душе замышляет измену, проявляет непослушание и дерзает, следует наказать сообразно их прегрешениям, спросить с них по размеру их преступления, затем простить.
Так случилось, что в 410 году аята собрание законников и ученых мужей аш-Шарийа избрало халифом человека по имени Али ар-Рид. В то время в столице на золотом престоле сидел маленький мальчик, и от его имени правила мать, и многие были недовольны таким положением дел.
Али ар-Рид был из мужей достойных и праведных, славящихся своим благочестием и ученостью. Узнав об его избрании халифом, народ аш-Шарийа возликовал, и в святой город Фаленсийа, где состоялось собрание, тут же отправили из столицы священную реликвию власти халифа – Плащ Пророка. Плащ Али хранился в Пятничной мечети, и его торжественно вынесли и среди толп людей понесли в Фаленсийа. А Меч Пророка остался в сокровищнице дворца, ибо мать-правительница отказалась признать Али ар-Рида законным властителем и от имени своего сына отправила в Фаленсийа большое войско.
Осада города затянулась и продлилась год. Видя истощение казны и страдание людей, халиф Али ар-Рид и женщина-правительница вступили на путь переговоров, каковые продлились два месяца. И было решено, что сын правительницы вступит в брак с дочерью Али ар-Рида и будет назначен его наследником, а Али ар-Рид взойдет на золотой престол халифов по праву избранного собранием верующих властителя. Сама же правительница соглашалась удалиться от дел и оставить свое не свойственное женщинам и раздражающее народ занятие.
И посольство отправилось в Фаленсийа с таковыми вестями и грамотами-аман для свободного проезда Али ар-Рида в столицу.
Однако по пути в столицу Али ар-Рид умер. Одни говорят, что это случилось потому, что святой халиф поел винограда, и от того у него случился заворот кишок. Другие говорят, что Али ар-Рида отравили.
Однако наиболее достойна доверия история, рассказанная ибн Хальдуном.
Али ар-Рид со свитой вышел из Фаленсийа и направился в столицу. Один из эмиров городов, верный правительнице, не стерпел нанесенного своей госпоже унижения, самовольно велел схватить святого мужа и наложил на него оковы. А затем приказал втайне умертвить Али ар-Рида в темнице.
Когда такие вести пришли в столицу, госпожа и ее сын вознесли к небесам рыдание и оплакали праведника. Правительница тут же повелела схватить того эмира и привезти в столицу в цепях, а свиту Али ар-Рида освободить из темницы и отослать домой с богатыми дарами.
