Стивен Эриксон - Память льда. Том 2
– А Скворец?
Молоток печально ухмыльнулся.
– Не могу сказать, лейтенант.
– Это только твои подозрения, целитель?
– Нет. Всего прежнего взвода Скворца. Вал. Тротц – треклятый баргаст всё время зубы скалит, а это обычно значит, что он знает, мол, что-то затевается, но толком не знает, что именно, и показать этого не хочет. Если понимаешь, о чём я.
Хватка кивнула. В последнее время Тротц ухмылялся почти непрерывно, когда на него ни посмотри. Жутковатая картина, вне зависимости от объяснений Молотка.
Перед ними возникла Дымка.
Хватка нахмурилась ещё сильнее.
– Прости, лейтенант, – сказала Дымка. – Капитан меня унюхал – не знаю, как, но сумел. Особо подслушать ничего не вышло. Но всё равно, он мне поручил тебе передать, мол, пора готовить взводы.
– Ну, наконец-то, – пробормотала Хватка. – Я уже чуть к земле не примёрзла.
– Так-то оно так, – проговорил Молоток, – но я уже почти соскучился по морантам – тёмный тут лес, ничего не скажешь.
– Зато безлюдный, верно?
Целитель пожал плечами.
– Похоже на то. Но днём нам надо будет неба бояться, а не леса вокруг.
Хватка поднялась.
– Идите за мной, вы двое. Пора поднимать остальных…
Переход к Маурику превратился в гонку, различные подразделения армии Бруда двигались с той скоростью, какую только могли развить, – или, в случае «Серых мечей» и легиона Остряка, с той, какую избрали. В итоге армия растянулась вдоль исхоженного торгового тракта, меж выжженных крестьянских угодий, почти на лигу. «Серые мечи», Легион Трейка и другие отдельные отряды стали фактически арьергардом из-за того, что двигались неспешно.
Итковиан предпочёл остаться в отряде Остряка. Здоровяк-даруджиец и Скалла Менакис рассказывали бесконечные истории из своего общего прошлого, чем развлекали Итковиана, – возмутительностью описываемых событий не меньше, чем расхождениями в воспоминаниях.
Давным-давно Итковиан не позволял себе такого удовольствия. Он стал высоко ценить их общество, в особенности ужасающее презрение к вежливости.
Изредка он подъезжал к «Серым мечам», разговаривал с Кованым щитом и Дестриантом, но неловкость вскоре гнала его прочь – бывший отряд Итковиана начал исцеляться, втягивая в свою ткань новобранцев-тенескаури, которых тренировали и обучали на марше, а также на вечерних стоянках. Чем более сплачивались солдаты, чем больше Итковиан чувствовал себя чужим – и тем больше тосковал по единственной семье, какую знал во взрослой жизни.
Но в то же время они были его наследниками, Итковиан даже позволял себе с некоторой гордостью смотреть на «Серых мечей». Новый Кованый щит приняла титул и всё, что с ним было связано, – впервые Итковиан понял, каким видели его другие в те времена, когда он сам носил это звание. Отстранённым, бескомпромиссным, замкнутым и сдержанным. Суровая фигура, готовая свершить жесточайший суд. Конечно, сам он получал поддержку от Брухалиана и Карнадаса. Но в распоряжении у нового Кованого щита была лишь Дестриант – молодая немногословная капанка, которая и сама совсем недавно являлась новобранцем. Итковиан прекрасно понимал, какой одинокой она должна себя чувствовать, но не мог придумать, как облегчить её бремя. Всякий совет, какой только способен дать Итковиан, исходил бы, по его собственному убеждению, от человека, который подвёл своего бога.
Каждый раз, возвращаясь к Остряку и Скалле, он чувствовал горький привкус бегства.
– Ты во всё вгрызаешься глубже, чем любой другой человек, какого я только знал, – заметил Остряк.
Удивлённо моргая, Итковиан покосился на даруджийца.
– Сударь?
– Хотя нет, если подумать. Вот Бук…
С другой стороны фыркнула Скалла.
– Бук? Бук был пьяницей.
– Он был намного большим, жалкая ты женщина, – возразил Остряк. – У него на плечах…
– Ни слова, – предупредила Скалла.
К удивлению Итковиана, Остряк вдруг замолчал. Бук… ах, да, припоминаю. У него на плечах – смерть его родных.
– Нет нужды в такой несвойственной чувствительности, Скалла Менакис. Я понимаю, чем кажусь вам обоим похожим на Бука. Мне любопытно: ваш опечаленный друг искал искупления своей жизни? Хоть он и отказал мне, когда я был ещё Кованым щитом, он мог черпать силы из какого-то внутреннего источника.
– Худа с два, Итковиан, – откликнулась Скалла. – Бук пил, чтобы боль свою пригасить. Не искал он никакого искупления. Он хотел умереть – вот так просто и ясно.
– Не так уж и просто, – возмутился Остряк. – Он хотел заслужить достойную смерть, какой не досталось его родным – так он искупил бы их гибель. Признаю, это хитровымороченная идея, но думается, я лучше многих других понимаю, что у него в голове варилось.
– Потому что ты сам так думаешь! – огрызнулась Скалла. – Хоть и не потерял семью в пожаре. Самая страшная твоя потеря – это та шлюшка, которая вышла замуж за торговца…
– Скалла! – прорычал даруджиец. – Я потерял Драсти. И чуть не потерял тебя.
Это признание явно лишило её дара речи. Ах, эти двое…
– Различие между мной и Буком, – проговорил Итковиан, – состоит в понимании искупления. Я принимаю страдание, какое досталось мне, и тем самым – ответственность за всё, что сделал и не сделал. Когда я был Кованым щитом, вера требовала, чтобы я избавлял других от боли. Именем Фэнера я должен был приносить мир всем душам, без предвзятости и осуждения. Это я сделал.
– Но твоего бога больше нет, – сказала Скалла. – Так кому же, Худово семя, ты передал эти души?
– Как кому? Никому, Скалла Менакис. Я по-прежнему несу их с собой.
Скалла покосилась на Остряка, тот в ответ мрачно пожал плечами.
– Как я тебе и сказал, девочка, – пробормотал он.
Скалла накинулась на Итковиана.
– Дурак набитый! А новый Кованый щит – с ней что? Разве она не примет «твоё бремя» или что вы там делаете? Она не возьмёт эти души – у неё-то есть бог! – Скалла подобрала поводья. – Если она вообразила, что…
Итковиан удержал Скаллу рукой.
– Нет, сударыня. Она предложила, как и должна была. Но она не готова к такому бремени – оно убьёт её, уничтожит её душу – а это ранит её бога, быть может, смертельно.
Скалла отдёрнула руку, но осталась рядом. Широко распахнула глаза.
– И что конкретно ты собираешься сделать с… с… со всеми этими душами?
– Я должен найти способ искупить их, Скалла Менакис. Как это сделал бы мой бог.
– Сдурел?! Ты же не бог! Ты же треклятый смертный! Ты не можешь…
– Но должен. В этом, видите ли, я похож, но в то же время и не похож на вашего друга, Бука. Прошу прощения, что «вгрызаюсь» в такие вещи. Я знаю, что ответ ждёт меня – и надеюсь, довольно скоро – здесь вы правы, мне лучше просто проявить спокойное терпение. Я ведь продержался до сих пор.
– Будь как будет, Итковиан, – сказал Остряк. – Мы просто слишком много языками треплем со Скаллой. Вот и всё. Прости нас.
– Здесь нечего прощать, сударь.
– Ну почему же мне не достались нормальные друзья? – вопросила в пустоту Скалла.
– Такие – без тигриных полосок да тигриных глаз? Без сотни тысяч душ за плечами? Вон, смотри, скачет кто-то из других отстающих – может, он нормальный! Видит Худ, одет как крестьянин, выглядит как порожденье близкородственных браков, так что вряд ли больше одного предложения сможет связать. Отличный мужик! Эй! Ты! Да нет, чего колеблешься? Езжай к нам! Пожалуйста!
Долговязый всадник верхом на странной породы ломовой лошади осторожно направил своего скакуна к ним. Он выкрикнул по-даруджийски с чудовищным акцентом:
– Привет, друзья! Момент плохой? Вы, вроде, ссоритесь…
– Ссоримся? – фыркнула Скалла. – Ты слишком долго прожил в лесу, если считаешь, что это «ссора»! Подходи ближе и скажи, ради Бездны, где ты раздобыл такой гигантский нос?
Крестьянин сник и замялся.
– Скалла! – возмущённо прикрикнул Остряк, а затем обратился к всаднику: – Эта женщина грубит и хамит всем подряд, солдат.
– Я не хамила! – воскликнула Скалла. – Большие носы – это как большие руки, вот и всё…
Все молчали.
Длинное, вытянутое лицо незнакомца начало густо наливаться румянцем.
– Добро пожаловать, сударь, – сказал Итковиан. – Увы, прежде мы не встречались – а ведь всех нас, похоже, давно обошли подразделения Бруда, и рхиви, и все остальные отряды.
Крестьянин через силу кивнул.
– Ага. Мы заметили. Я – главмаршал Корешок, из Моттских ополченцев. – Остряк поймал на себе взгляд бесцветных, водянистых глаз. – Татухи ничего так. У меня тоже одна есть. – Он закатал засаленный рукав так, что показался мутный бесформенный рисунок на грязном плече. – Не знаю, чего там с ней приключилось, но вообще это должна была быть квакша на пеньке. Оно конечно, квакшу не так-то легко разглядеть, ну и в этом смысле очень даже хорошо вышло – в смысле, пятно, вот здесь, я лично думаю, что это квакша. Хотя, может, и грибочек. – Корешок улыбнулся так, что показались огромные зубы, вновь опустил рукав и поудобнее уселся в седле. Он вдруг нахмурился. – А вы знаете, куда мы вообще идём-то? И почему все так поспешают?
