Ксения Медведевич - Ястреб халифа
Тарик медленно опустил руку – Саид видел, как она все еще подрагивает от напряжения. И приказал ханаттани, окружившим судорожно оглядывающихся дервишей и учеников и-Джама:
– Ко всем, кто стоит перед вами, прикоснитесь сталью.
Через несколько мгновений вопли избиваемых людей стихли, и над площадью воцарилось потрясенное молчание.
Стоя меж зубцов крепостной стены, Хасан ибн Ахмад оглядывал стремительно темнеющую долину. Он провожал глазами длинную вереницу всадников, неспешно поднимающуюся вверх по течению Ваданаса – все выше и выше в холмы. Тарик не стал дожидаться утра, чтобы атаковать гнездо чернокнижника.
– Твои люди пусть остаются в Куртубе, – мягко сказал он Хасану. – И ты оставайся с ними. Выведи из тюрьмы того шейха, Зу-н-нуна, выведи всех, кто был с ним. Это незлобные, смирные люди, пусть идут, куда хотят. А в Лива-ар-Рамля сегодня ночью не суйся. Нечего тебе там делать.
– Я приехал мстить, – скрипнул зубами Хасан.
Тарик кивнул:
– Вот тебе целый город – мсти, о ибн Ахмад. Куртубе в последнее время не везет с властями – кто ею ни правит, оказывается глупцом и предателем. Наведи здесь порядок, о Хасан, мне некого больше просить об этом.
– Я приказал отпустить тех бедняг.
– Каких именно?
– Да фокусников…
Нерегиль кивнул.
– А ремесленникам, кстати, уплатили вперед. Ночью же должны были ставить.
– Что ставить?
– Да виселицу. Приказать взыскать деньги обратно в казну?
– Зачем? Пусть делают то, за что им заплатили.
– И… кого?
– Я же сказал, о Хасан, наведи в городе порядок.
Воин начал загибать пальцы на правой руке:
– Так, берем и ведем на площадь прячущихся по домам дервишей и учеников и-Джама, их укрывателей…
– Объяви заранее, что всякого укрывающего джамийита ждет смерть, – мягко перебил его Тарик.
– …заранее объявим, прямо сейчас и протрубим, так, значит, их укрывателей, сыновей укрывателей?..
– Не надо, – отмахнулся кошачьей лапкой нерегиль.
– Значит, только отцов семейств, так, потом все это воронье в серебряных шапках, которое налетело сюда с джамийитами…
– О да, – с удовлетворением кивнул Тарик. – Всех до единого законников и судей, утверждавших приговор твоего дяди.
– Так. Ну и остаются новый улем масджид – он тоже к этому руку приложил, ох, чувствую я, эту должность объявят проклятой, второй улем за полгода… Глава городской стражи… И-ии… градоначальник?.. Его… тоже?..
– Вешайте-вешайте, – ободряюще ответил Тарик и улыбнулся.
В кромешной тьме – луна находилась на ущербе, и даже то, что он нее осталось, пряталось за рваными от свистящего ветра тучами – не светилось ни единого огонька.
Шатры и палатки исчезли, от драного кочевого городка остались лишь горы сора и гонимого ветром мусора. В свете факелов хорошо было видно, как между камней с порывами ветра взлетают тряпки, очистки, бумажки и клочья шерсти.
И перья, белые перья – они кружились и носились призрачными вихрями. Их наметало повсюду, подобно снегу на высоком горном перевале. В жерлах пещер, скрытых ночью от человеческого взгляда, не теплилась ни единая лампа.
Зато вдалеке слева угадывался желтоватым очерком вход в подземелье под Ладонью Джинна. Оттуда вытекал скудный свет, и маленький, едва видный в кромешном мраке проем казался – на этом секущем холодном ветру, среди призрачной метели белых перьев – странно гостеприимным.
Тарик поднял руку и молча указал в сторону скалы – вперед.
Спешившись – кони переломали бы ноги на осыпях и каменистых завалах ар-Рамля, – гвардейцы двинулись ко входу в пещеру.
Их ждали у самого устья, там, где подземный коридор раскрывался большим залом. Обширную каменную полость заливал щедрый свет факелов и расставленных на скальных выступах ламп. В зале плотными рядами стояли дервиши в одинаковых хирках и одинаковых колпаках. За ними не было видно ничего, но Саид знал – где-то у дальней стены сидит он. Тарик строжайше запретил приближаться к шейху. «Он мой, и только мой», – мягко улыбнулся нерегиль. Все покорно покивали, пряча испуганные глаза. «Поступайте так, как приказано, и вам нечего опасаться, – добавил самийа. – Для вашего дела нет ничего лучше, чем ашшамский меч со строкой молитвы на клинке».
Саид посмотрел под ноги и попытался унять дрожь: он стоял на плотном ковре из белых перьев. Вернее, нижние уже посерели и загрязнились, затоптанные сотнями ног, – но новые, белоснежные, продолжали незнамо откуда планировать сверху, качаясь в мертвом подземном воздухе.
В духоте и треске факелов прозвучал голос Тарика:
– Я почтительно приветствую шейха Ахмада и-Джама. Халиф Аммар ибн Амир шлет ему пожелания благополучия и испрашивает благословения на брак.
Из глубины пещеры, из-за спин дервишей – а они продолжали стоять безмолвными ровными рядами – раздался низкий звучный голос. Такой голос гвардейцам уже приходилось слышать. Он говорил сквозь глотку и разум дервиша у камня ар-Русафа.
– О неразумный!.. Ты пренебрег моими увещаниями! Жалкий мальчишка получит от меня благословение – но другое! Я благословляю его на мученическую смерть! Мои верные ученики побьют Аммара ибн Амира камнями – вместе с его сумеречной сучкой! А тебя, аль-Кариа, я убью раньше!..
Подземное эхо глухо повторило: «раньше…аньше…аньше…аньше…»
Тарик ровно проговорил:
– Мой повелитель приказал не трогать шейха и-Джама даже пальцем. Халиф велел доставить тебя в столицу подобно драгоценной вазе. Я почтительно исполню его приказ. Я не притронусь к тебе, легион.
Ястреб поднял левую руку.
В следующее мгновение в пещере разверзся ад грешников.
Саид плохо помнил, что творилось вокруг: его руки воина делали дело, минуя разум и обомлевшие чувства. Наверное, ему пригрезилось, но он почему-то помнил, что дервиши, паруся белыми рукавами, налетали на них отовсюду – в том числе и сверху, как стервятники. Вопя и призывая имя Дарующего победу, гвардейцы отмахивались мечами от шипящей и свистящей посохами смерти. Еще Саид почему-то помнил – хотя этого тоже не могло быть – как ему в лицо кинулась черная блестящая лента. Она завивалась жутким серпантином, юноша отчаянно крутил мечом, отсекая ее от себя. Кругом истошно вопили; Фарид, десятник, вцепился себе в глаза, из-под пальцев текла кровь – а черная лента накручивалась, накручивалась Фариду на шею… Еще Саид помнил – а вот в истинности этого он продолжал клясться до конца жизни – как Тарик скользил по воздуху над головами дерущихся людей. Медленно, раскинув руки в призрачно белых, длинных рукавах, – а над левой ладонью крутилась блескучая шаровая молния.
И тут в пещере грохнуло, и Саид ослеп. Но Всевышний дал ему пережить страшные мгновения полного оцепенения и запредельного, выедающего душу страха. Ибо в мертвой вспышке он все-таки услышал. Услышал это.
Сначала зазвенели колокольчики, как на погремушке, и послышались детские голоса. Им вторил мягкий женский голос – детка, детка, засыпай, успокойся, баю-бай. Звенел детский смех, от которого почему-то шевелились волосы на затылке. А женщина все пела и пела, и ее голос становился выше и выше, громче и громче. Он ввинчивался в обожженный слух, как шило, острое шило…
А потом чувства влетели обратно в Саида, и он обвалился в кипение боя и свист ударов и все-таки сумел расслышать Тарика. Господин Ястреб кричал на чужеземном языке сумеречников, и Саид не мог разобрать слов. Но в голосе нерегиля слышались такая боль, такая мольба, так отчаянно выкликал он раз за разом одно и то же имя, что юному каиду стал внятен смысл его крика:
– Амайа, прошу тебя! Прошу тебя, остановись! Амайа, нет! Нет! Я умоляю тебя! Уходи, уходи, умоляю тебя, уходи в Чертоги мертвых, Амайа, молю тебя! Прошу тебя, Амайа, этот меч я готовил не для тебя, молю тебя, уходи, перейди на Ту Сторону, Амайа!..
Уже потом Саиду рассказали те, кто видел: грохнуло и полыхнуло от того, что и-Джам ударил посохом по надгробному камню. Камень раскололся, а шейх суфиев упал, сраженный молнией в руке Тарика. И тут из-под камня поднялся белый страшный туман и свился в женскую фигуру, господин Ястреб упал перед ней на колени, а его меч вспыхнул нездешним светом.
И тут полыхнуло снова. Под своды пещеры взлетел высокий, пронзительный женский крик – чья-то душа исходила в предсмертной муке, прощаясь с… жизнью?.. Вдруг страшный вопль стих – и над головами пронесся вихрь. Взметнулись белые перья. Легли обратно.
И Саид понял, что невесомый белоснежный ливень прекратился. Потом ему рассказали, отчего полыхнуло во второй раз. Не вняв мольбам, призрак белой женщины слетел на Тарика – а тот пронзил его своим горящим мечом.
Уцелевшие джамийиты, постанывая и держась друг за друга, сбивались в кучу, подобно стаду баранов. Воины окружили их кольцом копий.
– Прикоснитесь к ним сталью, – гулко отдался от свода пещеры бронзовый голос Тарика.
