Ксения Медведевич - Кладезь бездны
– Где были твои горные части? Почему кухбанийа не отследили и не уничтожили засаду?
В эти войска набирали горцев – большей частью из Ушрусана и Дейлема. Они несли стражу на перевалах и на вершинах скал, подавая караванным сигналы флагами: мол, все чисто, путь свободен, идите безопасно. Ну и расчищали дорогу, конечно, – от карматских отрядов, охочих до халифского продовольствия.
– Предали, – тихо сказал Меамори.
– Что?..
– Предали. Пятьдесят ушрусанцев перешли на сторону карматов. Сообщили мариды, проследившие отряд до Саара.
– Вот как… – пробормотал нерегиль.
Они надолго замолчали. Растрепанные волосы Меамори отдувал и вскидывал холодный ветер. Сжавшийся у ног Тарега аураннец держал лопатки жалко сведенными, словно опасался новых ударов.
– Покончить с собой не дозволяю, – вынырнул, наконец, из своих мыслей нерегиль. – Не думай, что с тобой обошлись из рук вон плохо. Здешние властители часто потчуют своих полководцев палкой. Это у них в порядке вещей. Впрочем, сдается мне, что тебе досталось еще и за печенку Маха Афридуна. Я тебя предупреждал насчет потрохов и требухи, Меамори. Ты не послушал – теперь пеняй на себя.
– Халиф изволил бить меня тростью не за потерянный караван, Тарег-сама, – прошелестел, не поднимая головы, аураннец.
– А за что? – искренне удивился нерегиль.
– Я… сказал… что пять сотен ушрусанцев, к которым были приписаны предатели, необходимо примерно наказать. По джунгарским правилам: казнить командира и каждого десятого. Это избавит нас от дальнейших предательств, сказал я…
– А аль-Мамун? – мрачно спросил Тарег.
– Халиф изволил назвать меня кровожадным чудовищем и бить тростью поперек спины, – сходя на шепот, ответил аураннец.
– Понятно, – пробормотал нерегиль.
Вздохнул и шагнул под полог.
Перед аль-Мамуном валялось столько бумаги, что халиф походил на писца в диване. Карты, свернувшиеся в трубочки письма, здоровенный деревянный футляр с медными застежками…
Рядом с футляром лежала длинная трость черного дерева с золотой оковкой.
Тарег завалился лицом в ковры. Аль-Мамун мрачно глядел в растянутый перед глазами лист письма, делая вид, что не видит нерегиля. За спиной халифа на подушках сидели и мерзли в своих парадных одежках гулямчата – в том числе и давешний. Абдаллах ежился в стеганом халате на вате, с плеч свисало толстое одеяло из верблюжьей шерсти.
Наконец халифу надоело молчать.
– В следующий раз я спущу с твоего аураннца шкуру. И – клянусь Всевышним! – это не будет метафорой!
Тарег ответил немедленно:
– Это будет воистину бесчеловечный поступок, о мой халиф. Я не верю, что ты способен на такое деяние – ведь это же против… эээ… как это… забыл слово… а! милосердия, да!
В ответ аль-Мамун размахнулся и бросил в него письмом на длинной деревянной ручке. Едва не получив в лоб, нерегиль отбил бумагу ладонью. Смятое послание упало на ковер.
– Это письмо вазира дивана войска, – тихо сказал халиф. – У меня нет денег на эту войну. Они кончились два месяца назад.
– Соберите с Ушрусана новую подать, – мягко улыбнулся Тарик. – Ушрусанцам есть за что заплатить казне.
– В Ушрусане восстание. Они перебили чиновников и служащих барида, гарнизоны осаждены в крепостях, – сухо ответил аль-Мамун.
– Ах вот оно что… – отозвался Тарег. – А в столице?..
– Волнения. В квартале аль-Азхар разгромили минбары в мечетях, и там пришлось закрыть рынки. Медина голодает. Предместья Куфы грабят бедуины. В Мавераннахре хозяйничают огузы. На Хативу луну назад налетели журжени. Нашей армии нечего есть, и мне нечем ей платить. Нам пора возвращаться, Тарик.
По пологам шатра забарабанил дождь. Гулямчонок в ярко-красном кафтане чихнул и с шумом втянул носом сопли.
Взвешивая каждое слово, нерегиль сказал:
– Если мы вернемся, не закончив дела, мы вернемся ни с чем. Все, кто погиб в этом походе, погибнут напрасно. Через год у карматского дракона отрастут новые головы, страшнее прежних, и ты пожалеешь о том, что бросил начатое, Абдаллах.
– Ты второй месяц не можешь взять Саар. И теряешь караван за караваном.
Тарег зло прищурился:
– Я не чудотворец. И не волшебник. Даже Афшину ибн Кавусу понадобился год, чтобы наладить снабжение армии в горах Фарса!
– Я знаю, – устало отозвался аль-Мамун. – И еще год, чтобы взять Базз. У нас нет двух лет.
– Саар – ключ к перевалу. Взяв Саар, мы пройдем через перевал и выйдем к долинам под Хаджаром.
– Нет, Тарик.
– Но…
– Нет. Ты и сам знаешь, что это не так. На перевале еще два замка – и двести карматских копий. Сколько мы будем осаждать два горных хисна? Месяц? Два? Три? Того и гляди, пойдет снег. Я потеряю армию, Тарик, – даже не в боях. Мои люди перемрут от холода, голода и болезней. Признай очевидное, самийа. Мы не можем пройти через Маджарский хребет.
Посмотрев Тарегу в лицо, халиф нехотя поправился:
– Во всяком случае, сейчас и с этими силами.
И тихо добавил:
– Нам пора возвращаться.
– Я возьму Саар, – скрипнул зубами Тарег.
– У тебя неделя сроку, – устало покачал головой аль-Мамун.
* * *Восемь дней спустя,
лагерь халифских войск под Сааром
Дождь докрапывал. Вроде как ты думал: ну все, все уже пролилось, ан нет – р-раз, и тебе на нос падает холодная капля.
Серая пелена над башнями Саара разволоклась – теперь бродившие вдоль парапетов карматы виделись мелкими, железом поблескивавшими куклами.
Сумама смахнул настырную каплю со щеки. Еще одна клюнула холодом аккурат в губы и поползла в бородку. Стоявший рядом Рафик таким же раздраженным жестом мазнул рукавом по лицу.
– Ну чо?..
– А ничо. Никого не видно.
Сидевший на своем молитвенном коврике каид Марваз горько вздохнул. Сумама очень понимал его: ну как же, друга захватили. Да не одного, говорят. Как их звали, тех ребят? Муса и Абдулла? Вроде как да. Одним словом, нехорошо получилось. Прошлой ночью карматы сделали вылазку – как будто знали, куда и зачем шли. Вышли прямо на передовой дозор, что в секрете сидел. Из двенадцати сидевших двоих покрошили, а десятерых увели в плен. Обычно карматы пленных не брали. А тут десятерых повязали. Вот почему все сидели и ждали: может, чего прояснится?..
За спиной влажно зачвакали по грязи копыта. Оглянувшись, Сумама почтительно склонил голову и поцеловал ладонь: подъезжал халиф. Под ним играла, высоко поднимая ноги, белая красавица-кобыла. Эмир верующих ехал не под зонтом, а на бедуинский манер закрывался абой – накидку над головой он поддерживал кнутовищем. Только вот в пустыне обычно так спасаются не от дождя, а от солнца. У стремени хлюпали мокрыми сапогами серые от холода охранники-зинджи.
За спиной халифа мрачно мотался в седле нерегиль. От дождя он не закрывался, только время от времени встряхивался, как собака.
К подъезжающим метнулся, мелко семеня по грязи и так же мелко кланяясь, начальствующий над воинами веры Хаджадж ибн Умар. Ну да, в том дозоре стояли гази. Теперь вот приходилось решать, снимать осаду или ждать дальше. Из Саара никаких вестей о судьбе пленных не поступало.
Когда Хаджадж ибн Умар подшлепал под самую морду халифской кобылы, аль-Мамун выпростал кнутовище и как следует перетянул толстяка плетью:
– О незаконнорожденный! Я должен был послушать Тарика и оставить вас в Басре носить воду! Ты и твои горе-воины воистину есть бедствие из бедствий!
Плетка свистнула снова. Хаджадж ибн Умар жалобно бормотал извинения. От ударов шов на спине халата разошелся, показывая сероватую ткань рубашки.
– Если бы в дозоре стояли настоящие воины, нам не пришлось бы здесь мокнуть, ожидая милости Всемогущего! Настоящие воины приняли бы бой и погибли как мужчины!
Из-за спины халифа неожиданно отозвался нерегиль:
– По-всякому бывает… – мрачно пробормотал он и утерся мокрым рукавом.
– Тьфу на тебя! – раздраженно бросил аль-Мамун, но опустил плеть.
К привратной башне крепости тянулась желтая глинистая тропа. Закладывая петли вдоль уступов обрыва, она упиралась в низкие темные створки. Камнемет не затащить, близко не подойти – посбивают стрелами. Сумама злобно чихнул. Шайтанский замок, воистину шайтанский. И, не успев вытереть выбитые чихом сопли, снова чихнул – на этот раз от удивления.
На плоской крыше надвратной башни происходили какие-то шевеления.
– Смотрите туда, во имя Милостивого! – крикнул Сумама во всю глотку.
Кругом заголосили и замахали рукавами, тыча в сторону торчащей громады замка. Уродливые, кривые камни скального основания уходили отвесно вверх, но сам холм высотой не отличался. Стены из нескольких слоев камня, надстроенные друг над другом, – те да, те аж голову заставляли запрокидывать. Надвратная башня торчала вперед, как клюв – непонятная, многоугольная, кривая. Как скальный выступ, над которым башню построили. Вершину ее с места, где стояли Сумама и остальные, видать было очень и очень хорошо.
