Василий Горъ - Меченый
– Знаю… – вздохнул Рендалл. – Однако иногда такое вот манипулирование позволяет сберечь не одну тысячу жизней.
– Позволяет. Но мне очень не нравится осознавать, что в мире этой самой политики данное слово или заключенный союз не дороже гнутого копья.
– Я тоже не в восторге, сир. Однако вынужден копаться в этой грязи, ведь в противном случае эта грязь зальет весь Вейнар.
– Ладно, покопаемся вместе, – угрюмо вздохнул король. Потом подумал и добавил: – Это проблемы внешние. И только для одной пары королевств. А что насчет внутренних?
– Пока не придумал, сир.
– Тогда… переложи все свои обязанности на кого-нибудь еще и занимайся только этим.
Глава 32
Баронесса Мэйнария д’Атерн
Десятый день третьей десятины третьего лиственя
– Вот и все, ваша милость, – закрепив последнюю прядь, разулыбался мэтр Мишо. Потом отошел на пару шагов и уставился на дело своих рук: – Хоть сейчас – да на королевский бал…
Мне было не до балов, пусть даже и королевских. Однако обижать одного из самых известных куаферов Аверона, потратившего на меня аж два часа своего времени, не хотелось. Поэтому я посмотрела в зеркало и заставила себя улыбнуться: – Спасибо, мэтр! У вас воистину золотые руки!
– Ну, что есть – то есть… – самодовольно осклабился Мишо. – Хотя… такую роскошную гриву, как у вас, можно вообще не укладывать.
Я скептически оглядела свои волосы и вздохнула:
– Вы мне льстите! Что в ней роскошного?
Куафер изогнул одну бровь дугой и удивленно уставился на меня:
– Да все: волосы у вас густые, длинные, послушные.
– А что, бывают редкие, короткие и непослушные?
Куафер посмотрел на меня, как на юродивую и… расхохотался:
– Добрая четверть моих клиентов вынуждена носить парики, так как изобразить что-либо нормальное, используя то, что им дал Вседержитель, не могу даже я.
Я представила себе леди Этель Геррен, прижимающую к лысой голове завитый парик, и недоверчиво уточнила:
– Неужели среди них есть и женщины?
– Представьте себе!
– Какой ужас!!!
– Вот именно, ваша милость! Поэтому, работая с такими волосами, как ваши, я получаю истинное удовольствие. И не столько создаю прическу, сколько оттеняю их естественную красоту.
Взгляд мэтра Мишо был чист и светел, как вода в горном ручье, а голос дышал искренностью и восхищением. Однако сама фраза в точности следовала канонам изящной словесности, описанным в свитке «Рассуждения о красноречии…» графа Бертрана Виттиара, который меня заставляли штудировать лиственей с пяти. Поэтому, дав ему выговориться, я встала, подошла к столу и вытряхнула из лежащего на нем кошеля две золотые монеты:
– Большое спасибо! Надеюсь, я воспользуюсь вашими услугами еще не раз и не два.
Куафер понял намек, взял деньги, довольно резво сложил в подобие арнотта свои инструменты, изобразил куртуазнейший поклон и, пятясь, вышел из комнаты.
Хлопнула дверь в коридор, скрипнул табурет, потом половицы, и за моей спиной раздалось тихое покашливание:
– Ваша милость, экипаж уже подъехал.
Я развернулась к Крому и… покраснела до корней волос: он смотрел на меня так, как будто видел в первый раз!
– Да-а-а…
«Хм… С красноречием у него не очень… – опустив взгляд, подумала я. И, вспомнив, как он на меня смотрел, мысленно добавила: – Зато не кривит душой…»
– Спасибо.
– Можно спускаться… И… не забудьте кошель!
Я подхватила с кровати накидку, еще раз посмотрелась в зеркало и тихонечко спросила:
– Может, все-таки поедешь со мной?
Меченый криво усмехнулся и отрицательно помотал головой:
– А смысл? Во дворец меня все равно не впустят.
Я закусила губу: он был прав! Но рядом с ним мне было бы спокойнее.
– Жаль, – вздохнула я, подхватила со стола кошель и решительно шагнула к двери.
Экипаж, запряженный парой лошадей, выглядел весьма неплохо: кузов из полированного дуба оказался подвешен на ремнях[144], резные двери застеклены и изнутри прикрыты занавесками, а скамья кучера защищена от ненастья аккуратным козырьком.
Судя по всему, не пустовали и запятки – рядом с экипажем отирались два здоровенных мужика в одинаковых ливреях, но без гербов.
– Члены гильдии охранников, – вполголоса сказал мне Кром. – Кожа в порядке. Так что если понадобится – присмотрят. В общем, можете не волноваться.
– Спасибо, – поблагодарила его я и, увидев, что кучер предупредительно открыл дверь, обреченно спустилась с крыльца.
Всю дорогу до королевского дворца я просидела как на иголках: каждый щелчок кнута или недовольный крик, доносящиеся снаружи, заставляли меня сжиматься в комок или хвататься за висящий на поясе кинжал. А каждая остановка – закусывать губу, чтобы удержать рвущееся наружу требование везти меня обратно к Крому.
Не успокаивало даже присутствие телохранителей – они были наняты за деньги, а как говорил отец: «Купить верность нельзя. Ее можно только заслужить…»
Поэтому, когда экипаж остановился в очередной раз, и правая дверь неожиданно распахнулась, я не сразу сообразила, что мы добрались. И снова вцепилась в рукоять кинжала.
Увидев мое движение, стражник в цветах дома Латирданов, возникший в дверном проеме, удивленно приподнял бровь… и закусил губу, чтобы не рассмеяться.
Я сделала вид, что просто пыталась сложить руки на коленях, но потом сообразила, что это глупо: он был воином. Значит, видел движение!
– Десятник гвардии его величества короля Неддара третьего, Латирдана, Нол Ухват, – представился он.
– Баронесса Мэйнария… из Атерна… – густо покраснев, ответила я: называть место рождения вместо названия лена было унизительно!
Десятник прищурился, мазнул взглядом по родовому кольцу на моем пальце и посерьезнел:
– С какой целью вы прибыли во дворец, ваша милость?
– Хочу записаться на аудиенцию к его величеству.
– Тогда вам в Первый Приказ.
– Это до Сиреневой аллеи, потом направо, до беседки Утешения, за ней налево и до конца? – уточнил кучер.
– Да, – кивнул десятник. Потом сделал шаг назад и рявкнул: – Крот? Дирт? Ну, чего у вас там?
– Кожа в порядке.
– А чего молчите?
– Ну-у-у…
Дослушивать объяснения рядовых стражников он не стал – снова шагнул к двери и приложил кулак к груди:
– Прошу прощения за задержку, ваша милость! Можете проезжать.
Территория дворцового комплекса показалась мне бесконечной – от ворот до здания, в котором располагался Первый Приказ, мы ехали минут семь-восемь.
Впрочем, это ощущение быстро пропало. Как только я сообразила, что мне стоит решить, как построить беседу с писарями: по рассказам отца, сроки ожидания аудиенции зависели не от короля и не от членов его Внутреннего Круга, а от тех, кто находился на самой нижней ступени пирамиды власти.
– Ты не поверишь, дочка, но добиться их благоволения ничуть не легче, чем благоволения его величества: некоторые убивают на это годы своей жизни и все равно остаются ни с чем.
Решила. Настроилась на разговор. Вышла из кареты. Вошла в невзрачный двухэтажный каменный домик и… оказалась в перекрестии взглядов доброго десятка расфуфыренных дворян и дворянок. У меня сразу же пересохло горло и затряслись колени: судя по цветам[145], на меня смотрел исключительно восток Вейнара, уроженцы которого всегда славились своими способностями к злословию…
– Двор – это один большой гадюшник, – сразу же вспомнила я. – Любая твоя ошибка будет замечена, высмеяна, а потом дополнена самыми гнусными домыслами и фантазиями. Поэтому, будучи при дворе, старайся как можно меньше говорить, доверяй только тем, в ком уверена, как в самой себе, и всегда будь начеку.
Не успели слуги затворить дверь, как я удостоверилась в правоте этих слов – оглядев меня с головы до ног, сухая и на редкость желчная старуха, восседающая на небольшом диване и кутающаяся в меховой палантин, презрительно поджала губы:
– Ох уж эта молодежь! На губах еще молоко не обсохло – а все туда же, во дворец.
– Ничего, покувыркается по чужим постелям листвень-другой и поймет, что этот путь ведет к забвению, – поддержала ее дама в цветах рода Фаррат[146].
Я не поверила собственным ушам: баронесса только что иносказательно назвала меня розой!
«Ну уж нет, этого я терпеть не буду», – решила я и мило улыбнулась:
– Судя по уверенности, с которой это говорилось, вы сами поняли это лиственей пятьдесят тому назад.
Дю’Фаррат чуть не задохнулась от возмущения: мало того, что я ответила тем же, так еще и прошлась по ее возрасту!
– Да ты… ты…
– «Вы…» Или «Ваша милость…» – учтиво склонив голову, напомнила я. И нанесла удар милосердия: – Впрочем, о чем это я? Когда формировались ваши манеры, граф Бертран Виттиар, наверное, еще пешком под стол ходил.
