Мила Коротич - Терракотовые сестры
– Лестницу вверх! – громко сказала она в пространство. Женщина едва успела отскочить: стена из серого гранита разрезала чертог, уходя сквозь потолок вверх. И тут же каменные выбоины-ступени появились у ног Мэй. Путь по этим сияющим ступеням оказался совсем не легким. Пришлось карабкаться по отвесной стене, путаясь в шелках одеяния. Оно с каждой ступенькой становилось тяжелее, тянуло вниз. Наконец одежда начала трещать по швам и облезать лоскутьями. Как сгоревшая на солнце кожа.
«Я была здесь счастлива! Имела все, что только могла пожелать! И никто мне не был нужен. И я никому. Зачем я бегу? Что я делаю?» – подумала Мэй, когда с легким хрустом лопнуло ожерелье на шее. Черный жемчуг, золотая нить… Словно капли крови, полетели жемчужины вниз. Женщина проводила их взглядом и увидела: многорукое колесо хватало ее за полы развевающихся одежд, оно срывало ткань и магической силой тянуло вниз драгоценности. Тысячами пальцев тянулось оно к волосам, готовое сорвать, утащить, вернуть, перемолоть и возродить. Перемолоть и возродить, и так снова, снова, снова… До тех пор, пока не смиришься, не привыкнешь, не обретешь блаженный покой и не обесценятся в этих жерновах прекрасные вещи, метания, сомнения, память, боль, невзгоды и радости бытия.
Вот тогда колесо сделает последний поворот, и не станет того же шлака, из которого снова воссоздаешься. Блаженная пустота звала Мэй, тепло материнской груди исходило от чудовищного колеса, и уже осыпались гранитные выбоины под женскими пальцами. Надо только разжать их и…
И тут сверху на новую фею упал желтый свет. Два золотых светоча засияли над головой Мэй, и мгновенно ощутила она внутри слова. Они придали ей сил и заглушили шепот песков сансары. Два слова: «Не одинока».
Стена закончилась так же внезапно, как и появилась. Мэй оказалась на втором ярусе дворца. Аскетичный, практически пустой, невероятно огромный зал, в центре – пруд, заросший удивительно мелкими лотосами. В центре водоема – остров. А вокруг согласно звенели тысячи колокольчиков, сливаясь в мелодию, которой не было конца, и не нарушала она внутреннего покоя. Колокольчики висели прямо в воздухе, как застывшие снежинки. Один из них Мэй сорвала, как цветок, и он тут же браслетом обвился на ее запястье. Покой, дарованный им, разлился по всему сознанию. Мэй шла по залу и касалась колокольчиков пальцами. Каждый издавал свою ноту, и она отзывалась в сознании Мэй каким-то новым образом, новым знанием. Когда же, увлеченная новым занятием – танцем с колокольчиками, женщина незаметно дошла до воды, то была словно ваза, наполненная знаниями, как жемчугом. Понятен становился мир вокруг и устройство дворца. Знаки и символы, образы и аллюзии, волшебные предметы и их значения – знания сами укладывались в стройную систему, которая пополнялась от прикосновения к любому парящему колокольчику. И то, что лотосы – чьи-то жизни, и то, что мир – цветное отражение привычного, реального, как сон ребенка или вера в чудо, и то, что остров – место полного блаженства и безопасности. И очень вовремя узнала она об этом убежище водяных лотосов!
Из угла зала, снизу, откуда Мэй сама только что выбралась, напуганная, истерзанная и измученная, по той же самой гранитной стене влезла, цепляясь своими многочисленными пальцами, пугающая сансара. Колесо может катиться вверх, если есть чем цепляться. Перемолотые жизни с их чаяниями и желаниями выбраться, с пусть и ничтожной по отдельности в каждом, но все же реальной тягой к знаниям давали сил этим мельничным жерновам из костей выбраться на новый уровень, вверх. За той, кому уже давно следовало сгинуть в бессмыслице обоих миров.
Хруст и шепот песка заглушали голоса колокольцев: абстрактные знания не стоят ничего, если некому ими воспользоваться, смелого, чтоб их применить. Мэй что есть духу бросилась к спасительной беседке. Хрупкие лотосы чьих-то жизней лопались под ее ногами. Шевелящееся колесо судеб, становившееся все больше и больше с каждой перемолотой жизнью, с хлюпаньем последовало за ней.
Мэй слышала, как вырванные цветы издают вздохи – где-то там, внизу, замирает дыхание у их хозяев. Но холодное спокойствие, дарованное браслетом на левом запястье, не оставляло ее. Стоит добраться до острова в центре – и навсегда исчезнешь для сансары, только не сходи с него.
Мэй добралась. Остров оказался таким маленьким, что на нем можно было только сидеть в позе лотоса. Созерцать, как вокруг тебя с завываниями из угла в угол катается многорукое колесо, как потерявший тебя из виду глаз в центре мечется, силясь найти. Как трещат и рвутся под чудищем стонущие цветы. Сансара увеличивается, растет и заполняет собой уже почти весь зал. Жиреет на перемолотых душах, ее вращения замедляются, и вот она уже похожа на колесо обозрения в парке Харбина. Но так и не видит недреманное око в его центре острова блаженства. Затем колесо падает плашмя и продолжает вращаться, все загребая и загребая измятые лотосы. Огромное, огромное колесо. Не скоро еще вновь родится маленький цветок, попавший в этот гигантский жернов.
– Я спаслась! – смеется Мэй. Но тут же замирает: – И это называется спасение? Быть вне круга вечных перерождений, исчезнуть и… все?
Волны, поднятые на глади озера от чудовищных движений, вынесли к ногам женщины несколько искромсанных листьев. И Мэй стало стыдно. Может, это результат просветления от сотен звеневших колокольчиков знаний, но ей стало безумно жалко тех, чьи жизни она оборвала, стремясь к вот этому победному концу.
– Несправедливо! – только и вымолвила она. – Нельзя же думать только о себе, ведь я же… не одинока! И никто не может быть счастлив в одиночестве – все это самообман! Жестокий самообман!
И тут же два желтых глаза появились в воздухе. Два глаза с четырьмя зрачками каждый. В сиянии их появился великолепный каменный меч.
Прямой, тонкий, не длинный, чуть больше метра на вид, похожий на привычный с детства цзянь, тот, тем не менее, словно испускал силу, льющуюся прямо из его матово-белого лезвия. Прямо над глазом сансары висел этот могучий клинок, и Мэй уже не могла отвести от него взгляд.
Мощный голос зазвучал у нее в голове:
– Голос крови другой расы не дает тебе раствориться, Мэй. Покой и блаженство здесь тебя тоже утомили. Тебе недостаточно просто стать ничем, и лотос на глади воды тебя не прельщает. Посмотри в себя и скажи, каков твой самый большой страх, самое большое желание твоей жизни.
Все, что когда-либо видела Мэй в своей жизни, пронеслось перед ее глазами.
– Справедливости, – неожиданно для себя сказала она. – И защиты я всегда искала. Как могла, – со стыдом добавила она, – потому что часто мои попытки были не справедливостью, а местью.
Лгать этим желтым многозрачковым глазам она не могла и не хотела. Как вода, стекли с нее привычные манеры хитрить, говорить и думать на полхода вперед и таиться в ожидании подвоха. Весь впитанный с младенчества мир стал контрастным, четким. Не утратили своей сложности его части, но туман, придающий черному и белому сто оттенков серого, исчез. И собственные слова, мысли и мотивы тоже утратили обаяние, которое люди придумывают для собственной важности.
Но даже сейчас, под взором всепроникающих иных глаз могучего существа, которое Мэй и представить себе не могла, женщина не отреклась бы от той цепи поступков и мыслей, что привели ее в этот зал мудрости.
– Отделить одно от другого, месть от справедливости – пройти по лезвию меча. И то и другое приносит боль, и то и другое опасно, а страшней всего – поменять их местами. Высшая мудрость нужна, и смелость, и кровь, не отравленная ядом Хаоса.
– Великий, – Мэй не стала ждать, – я не знаю, кто ты, но чувствую, что это твое звание. Ты же не зря показал мне этот меч. Кровь в моих жилах обычная, красная, но и о ней заговорил ты не впустую, очевидно. Не смею притворяться перед твоим взором и потому жду продолжения.
– Дерзкая, как родная бабка. – Желтые глаза чуть уменьшились в прищуре. – Смешанная кровь – свежая кровь. И пусть не открыто мне до конца, каким будет исход битвы, но интересен он в любом случае. Дерзкая внучка уставшей Хранительницы, дочь выбравшего Хаос, сирота, живущая в неведении на стыке света и тьмы, Нефритовый меч справедливости перед тобой, бери, если сможешь достать!
Холодный зеленый свет потек от рукояти меча к лезвию. Покалывание в ладонях ощутила Мэй. Клинок звал ее. Колесо судеб ускорило свой недобрый бег. Его страшные спицы превратились в сияющие металлом серпы и косы. И очень отчетливо Мэй осознала, что в принципе может и не делать ничего. Впереди у нее целая вечность, и когда-либо найдется способ покинуть маленький остров блаженства. И цепь перерождений не так уж плоха, раз однажды все же родишься заново. И усилий прилагать особенно не надо. И покой сопровождает тебя, если не пускать высокие материи в себя.
Но что есть силы оттолкнулась женщина от маленького островка безопасности и прыгнула вверх, взметнув руки. Прохладная каменная рукоять легла в ладонь. Мэй ухватилась за нее и качнулась вперед, как маятник, изменив направление полета. Ее единственной целью теперь стало – приземлиться не на лезвия.
