Мила Коротич - Терракотовые сестры
Меч сделал последнюю сложную дугу и замер наконец в руках владелицы. Та обернулась и сдернула с глаз белую повязку. Спокойно и чинно Мэй подошла к девушке. Тут Казакова заметила возле своих ног несколько наконечников стрел. Мать Цаган испарилась тут же, как будто и не было. Мэй тоже посмотрела на воинственные находки.
– Пальцем никто и не пытался нас тронуть, верно? – женщина с мечом и не скрывала иронии.
– Завтракать я, пожалуй, тоже не буду, – сказала Маша. – Хотя очень хочется. Давай на дорогу еду тоже брать не будем?
– Мудро. – Мэй слегка кивнула.
Маша украдкой посмотрела на меч. На его холодной белой поверхности ясно виднелись вмятины и царапины. Мэй поймала ее взгляд и кивнула понимающе. А дальше у Казаковой перехватило дыхание: прямо на глазах клинок чуть изменил цвет, став зеленовато-белым, и раны, по-другому не назовешь, стали уменьшаться в размерах. Они заживали, затягивались, исчезали, как ссадины на коже.
Мэй сама заговорила:
– Я не привыкла ничего рассказывать, но, удивительно, тебе – хочется. Наверное, это твой дар – вызывать на откровенность?
– Профессиональное. Я же журналист. Репортер, точнее, – улыбнулась девушка.
Но уже сама она не была уверена, что дело только в располагающей улыбке. В мире, где за тобой гонятся умертвия, летают драконы, а меч сам залечивает раны, можно и в себе открыть много необычного. Хоть какой-то бонус!
Женщина так и не выпустила меч из рук. Он словно сам рванулся вверх, и тут же на траву упала короткая степная стрела. Каменная плоть меча прервала ее звонкий полет. Комментариев не требовалось.
– А для сильнейшего эффекта я завязала себе глаза, – просто добавила Мэй. – Нефритовый меч справедливости нужно только не выпускать из рук.
– Боевой трофей или наследство? – Такое прекрасное оружие не могло не восхищать любого, кто его видел.
– Куплен ценою блаженства. – Мэй только сначала говорила короткими фразами…
Глава 5
Во дворце было на что посмотреть и чем заняться. А еще совершенно не хотелось есть, спать, пить, не чувствовалась усталость и время тоже не угадывалось. Завернутый в облака, дворец не нуждался в солнечном свете и не пропускал его. День и ночь остались за пределами его резных перил. Первое время Мэй подходила к ним, чтоб взглянуть вниз, по привычке стараясь узнать, утро или ночь снаружи. Туман тут же рассеивался, и с высоты женщине, или теперь уже фее, открывался вид на реку и бамбуковую рощу. Время от времени по воде проплывали рисовые колобки. Внешне мало что менялось, и Мэй все реже высовывалась, предпочитая любоваться узорными сводами, резьбой и орнаментами дворца. А он, словно чувствуя интерес новой жительницы, открывался перед ней все более удивительно.
Сколько залов и галерей обошла Мэй, она и не считала. На нижних этажах, с которых она начала путешествие, комнаты – многочисленные, богато украшенные, полные всевозможных и невероятных вещей, знакомых и очень желанных с детства. Здесь стены ломились от яств и посуды с напитками, красивая одежда лежала в изящных сундуках, мебель стояла мягкая и уютная. Наверное, очень много времени ушло у новой хозяйки, чтоб наиграться со всеми этими вожделенными когда-то предметами. Ибо то и дело она находила в ворохе незнакомых предметов то, что когда-то жаждала: бумажного змея соседского мальчика, лаковые туфли учительницы или бриллиантовые серьги одной из многочисленных туристок. И всегда за новой дверью были новые вещи, и не было им числа, как и предела радости от обладания всем богатством мира или миров когда-то нищей полуголодной девчушки-сиротки. Сорокалетняя видавшая виды женщина почувствовала себя снова ребенком. И ребенок этот был счастлив и ненасытен.
Пусть даже очередная утеха на поверку оказывалась слишком яркой и совсем не прочной, пусть только на пару минут и радовала, но ведь впереди ожидали новые, другие. Нет смысла долго сокрушаться.
Когда очередная бесчисленная игрушка надоедала, то, сброшенная на пол, она тут же теряла краски, ветшала и обращалась в пыль прямо на глазах. Затем легкий ветер подхватывал щепоть праха и уносил куда-то прочь, развеивал в колыхнувшемся воздухе.
Если не давать ребенку ничего, он станет жадным, если обеспечивать всем – сойдет с ума от отсутствия желаний. Вот и Мэй стало казаться, что за спиной ее что-то происходит. Словно двигается кто-то огромный, сильный и злой. Прячется в тенях и колыхании воздуха. Подбирает надоевшие забавы и подбирается к ней самой. Она даже специально кидала вещи на пол и резко оборачивалась, чтоб увидеть свой страх.
Получилось лишь однажды, но впечатлений хватило надолго.
В одной из бесчисленных комнат Мэй нашла большое зеркало в великолепной резной каменной раме. Ничего необычного в нем не было, но именно такие ставятся в дорогих отелях, как символ строгой роскоши и красоты. Мэй залюбовалась тонкой работой резчика, а потом, как все женщины мира, оглядела себя. И отражение ей не понравилось. Она даже сначала не узнала себя: из глубины стекла смотрела хорошо одетая, упитанная и увешанная украшениями веселая слабоумная девочка лет четырнадцати. А за спиной ее медленно вращалось огромное, до самой крыши, колесо из человеческих частей. Руки и ноги были в нем спицами, в центре же сиял большой круглый глаз.
Колесо прокручивалось на месте, руки-ноги, шевелясь постоянно, цеплялись за воздух и подтягивали к себе рассыпающиеся в прах вещи, перемалывали их и тянули новые. И мало-помалу страшилище приближалось к женщине.
От ужаса Мэй выронила золотой гребень, которым расчесывалась минуту назад, и он тут же рассыпался в прах и ушел на корм чудовищу. Никогда еще Мэй не ужасалась настолько. Увидеть сансару оказалось куда более страшно, чем просто знать о ее принципах. Детское счастье суетных вещей не стоило перемолотых в пыль сил и желаний.
– Не хочу! Я не хочу! – закричала женщина. И крик ее разбил отражение в зеркале. Образ недалекого слабоумного ребенка рассыпался кусками и исчез. В новом отражении она узнала себя привычную.
Мэй бросилась прочь от колеса перерождений, а то же со звуком, похожим на хруст сухих листьев, последовало за ней. Пробежав через галерею, женщина обернулась, но не увидела ничего за спиной. Только привычное уже колебание воздуха. Зато хруст, хруст перемалываемых листьев, а может, сыплющегося песка слышала отчетливо. И он нарастал, приближался. Круг истории, колесо перерождений, жернова суеты – многорукий монстр был здесь. И приближался.
Ни двери, ни стены не остановят его, ибо как таран пройдет оно. Да, Мэй видела приближение колеса – стены на его пути покрывались мелкой сеткой трещин и пылью, выцветали краски и осыпались маленькие куски росписей. А после все серело и превращалось в пыль, несомую ветром. Из этого же праха потом возникали вещи, и так без конца.
Очень, очень отчетливо новая фея поняла, что не хочет терять себя здесь, развоплощаться, а после быть склеенной заново для следующего развоплощения. И со всех ног Мэй кинулась к выходу, на внешнюю галерею дворца.
Колесо набирало скорость, судя по нарастающему шепоту песка.
Мэй на ходу подобрала так вовремя попавшийся шелковый шарф. Да, такой она и хотела сейчас – законы исполнения желаний все еще работали на нижнем уровне волшебного дворца.
Густым туманом встретил ее внешний мир. Сырой воздух резанул привыкшие к неге легкие, но решительности не убавил. Мэй бросилась к ближайшей колонне, влезла на перила, перекинула ткань через «ствол» и крепко намотала концы шарфа на руки. Еще шаг, и она летит вниз, поддерживаемая двумя полосами ткани. А серая сетка времени уже добралась до места, где только что стояла Мэй. Щупальца ветхости, как паутина, затянули балюстраду и подобно спруту ощупывали пространство вокруг.
Локон волос ударил Мэй в лицо. Она зажмурилась, и в тот же момент шарф из волшебного дворца лопнул у нее в руках.
– Ааааааааааааа! – Мэй кричала не разжимая глаз, зная, что удар будет через мгновение. Но упала она не на земную твердь.
Ее встретили пуховые объятия. Удара не было совсем. Земля словно превратилась в миллионы пушинок. Мгновение Мэй казалось, что она летит в плотном снегопаде. Но вот тело ее потеряло скорость, и женщина почувствовала себя барахтающейся в пуховой подушке. Когда же она осмелилась открыть глаза, то обнаружила, что находится все в том же дворце, стоящей по пояс в белом пуху. И шорох сыплющегося песка опять звучал по нарастающей. В углу комнаты снежно-белый пух уже начинал отдавать желтизной и проседать.
И тогда Мэй помчалась прочь. Она что есть духу бежала по изукрашенным прекрасным залам, и уже ничто не радовало, не отвлекало ее. Женщина бежала очень долго. Волшебством чертога у нее не сбивалось дыхание, не заканчивались силы, но хруст, страшный хруст не отставал. Он даже стал слышен отовсюду, со всех сторон сразу. И не один зал промчалась Мэй, пока поняла – она внутри! Она в колесе уже! Ее настигли! И тут она остановилась, осененная простой, самой очевидной, а потому невероятной мыслью.
