Олег Говда - Рыцарь
Часовые время от времени посматривали по сторонам, но в основном задерживали взгляд на оголенных женских ногах, соблазнительно белеющих даже на таком расстоянии. Хоть солнце еще едва взошло над верхушками деревьев, в кожаных шлемах и металлических кирасах им уже было довольно жарко, но служба не тетка. Зато длинные копья оба небрежно прислонили к стене у створа городских ворот.
В большую охранную дружину преимущественно вербовали крестьянских парней, из тех, кто не хотел или не умел работать на земле. А что при этом преимущество отдавалось верзилам могучего телосложения, то и лености в них было заложено природой значительно больше нормы. Кроме того, поскольку Зелен-Лог уже полвека ни с кем не воевал, а харцызы так далеко на северо-запад не забирались, то и стражники к службе относились как к не слишком утомительному ритуалу, справно исполняя который будешь сыт, обут, одет и пару монет к старости отложишь, чем существенно отличались от гвардии, в которую принимали только отпрысков из дворянских семей, где мальчиков с детства обучали владеть оружием и наставляли, что когда-нибудь с врагом все же придется столкнуться. Но поскольку к сохе недавним крестьянским парням возвращаться не хотелось, их слаженных усилий вполне хватало для поддержания в столице вальяжного спокойствия и мгновенного прекращения любых беспорядков. Хотя и отлынивали стражники от службы, как могли.
Вот и эта парочка не столько караулила мост, сколько дремала, перебрасываясь редкими фразами в основном о качестве завтрака и о том, что будет сегодня на обед и на ужин.
– А я тебе говорю, – уверенно говорил старший по возрасту, если судить по седине, уже вплетенной в рыжие усы и бороду, – что на обед будет жареная свинина!
– Опомнись, Аким, – не давал убедить себя младший, коротко остриженный шатен. – Я хорошо знаю, что вчера прирезали двух бычков. Пастухи холостили молодняк, и рука коновала дважды дрогнула, от чего нож вошел слишком глубоко… Пришлось прирезать.
– Коновала? – захохотал старший.
– Типун тебе на язык… Чем тебе хранители не угодили?
– Чего ты, Лучезар, – посерьезнел товарищ. – Я же шучу.
Младший только головой покрутил неодобрительно и прибавил:
– Глупые шутки. А я так скажу – от хранителей повсюду лишь добро. Особенно с тех пор, как наша королева приблизила к себе мудреца Ксандора…
– Разве я спорю? Конечно, так. Даже король не заботился о нас настолько… – признал старший стражник. – Тебе, Лучезар, не с чем сравнивать, а меня, как вспомню предыдущие годы службы, мороз по коже дерет. Городские ворота постоянно открывались и закрывались. Одни дворяне прибывали, другие куда-то уезжали. А мы должны были неподвижно часами выстаивать на посту, как истуканы… К концу дежурства казалось, что пика прибита к ладони гвоздями. О том, чтобы так, как сейчас, спокойно поболтать, нечего было и мечтать. Торчи на самом солнцепеке и пошевелиться не смей… Даже не мигни! Сразу получишь от десятника в тыкву!..
– Да. Я еще немного успел застать старые порядки, но уже под самый конец… Из-за того, что был еще совсем зеленым, меня не ставили в караул. Но зато постоянно муштровали. Спозаранку и до заката.
– А теперь, – завершил удовлетворенно Аким, – тишина и порядок. Никто никуда не торопится, никаких дворян с визитами. Король с королевой почти не кажутся из дворца. За все время нашего дежурства лишь те двое, что назвались гонцами барона, въехали в город. Не служба, а вареники с вишнями.
– Истинная правда, – согласился товарищ. – Всей службы, что пару раз на неделе постоять у ворот. Да по городу пройтись, напоминая о соблюдении порядка. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! – спохватился младший. – Как говорят: не буди лихо, пока тихо. Орден такой сосед, о котором не стоит лишний раз вспоминать. Не хотелось бы мне сейчас в поход. Особенно после стольких лет спокойной и сытой жизни. А все – благодаря мудрецу Ксандору!..
– Да, благодаря Ксандору! – поддержал его Аким. – За те годы, как он стал советником королевы, простому люду стало жить значительно привольнее. Даже налоги уменьшили. Уродило – вези оброк, а нет – то и простят… Что говорить, никто так не понимает крестьянскую долю, как он. Долгой жизни и крепкого здоровья… В пограничье, сказывали, по ночам мертвяки балуют, а у нас – тишь да гладь.
– Это верно. Ксандор и в самом деле знает, что нужно людям для счастья, даже если они сами того не понимают, – улыбнулся Лучезар, а потом прибавил притворно небрежно: – А какой из него был бы регент.
После чего посмотрел пристально своему товарищу в глаза, неспешно отвернулся и демонстративно небрежно сплюнул в ров.
Аким встрепенулся и недоверчиво взглянул на напарника. Воровато оглянулся, хотя и так знал, что на мосту кроме них нет ни одной души. А затем крякнул в сердцах:
– Ты болтай, да знай меру… На первый раз, считай, что я ничего не слышал, но, если сболтнешь подобное еще раз, доложу сотнику. А уж Ждан спустит с тебя кожу за подобные разговоры.
Лучезар, который стоял спиной к замку, собрался было что-то сказать, но Аким остановил его резким жестом:
– Опомнись, несет кого-то… Хочешь из-за непомерно длинного языка стать короче на голову? Вечером договорим… В более подходящем месте. Запомни, юноша, иногда тебя слышат, даже если ты вокруг никого не видишь. И не обязательно те, что разделяют твое мнение…
Лучезар, понимая, что хватил через край, заполошно оглянулся и увидел, как сквозь боковую калитку ловко выпорхнула наружу девичья фигурка с большой корзиной впереди себя. Но еще быстрее ее распознал Аким.
– Опять твоя Забава бежит… Никак не налюбитесь? И почему всегда во время караула, другого времени мало? Гляди, дождешься нахлобучки от Лисогора.
– Вот еще, – отмахнулся ратник. – Волка бояться…
– Ну, ну… Постоишь на солнцепеке с полной выкладкой, тогда и поймешь, что не следует десятника злить… Потому как не захочешь после этого ни девушки, ни молодухи.
– Если Забава прогневит, то сама же и успокоит, – хмыкнул пренебрежительно парень не то всерьез, не то в шутку. – Ты бы, например, смог устоять перед такими глазками? Не вспоминая уж о прочем?… Вот и Лисогор никуда не денется. Попрошу, даст она ему разок, и все хлопоты из головы вон…
– Баламут, – сплюнул в сердцах старший. – Всем говоришь, что к свадьбе готовитесь, а такое о невесте плетешь.
– Убудет с нее, что ли? Главное, чтоб мне отказа не было.
– Не помешаю, дядька Аким? – Девушка между тем подошла ближе и стрельнула глазками сначала на старшего, а затем и на младшего стражника. При этом сумела послать и шаловливо лукавый взгляд невинного ребенка, и обольстительный, полный нетерпеливого ожидания – молодой прелестницы. В зависимости от того, на кого он был направлен. И была девчонка вся такая свежая, румяная и радостная, что седеющий мужик поневоле почувствовал зависть к молодому повесе. И украдкой вздохнул…
– По мне… – дернул плечом, – чирикайте, только б десятник не заметил. – И обернулся к молодежи спиной.
– Вот, старшая горничная послала простирнуть, – кивнула Забава на корзину полную белья, как будто оправдываясь.
Ей и в самом деле было немного не по себе, потому что хоть они с Лучезаром и уговорились пожениться после жатвы, все ж женщины не одобряют, когда девушка сама бегает за парнем. Да и тот может начать слишком много о себе воображать. Вон как свысока посматривает… Чисто петух посреди курятника. От такого сравнения девушка прыснула и рассмеялась.
А Лучезар и в самом деле захотел немножко покрасоваться перед старшим товарищем. Смотри, каков я! Ты уже начинаешь трухляветь, а вокруг меня девки словно пчелки вьются. Поэтому и стоял молча, задрав нос, понуждая Забаву начинать разговор первой. Но в этот раз судьба распорядилась иначе…
Неожиданно на дороге, выныривающей из леса, показался всадник, скачущий во весь опор.
– Вовсе не жалеет коня… – буркнул неодобрительно Аким.
– Спешит… – пробурчал недовольно Лучезар и прибавил, обращаясь к девушке: – Извини, малышка, служба.
Стражники быстро кинулись к воротам и замерли, скрестив копья, как того требовал устав караульной службы.
– А ты лучше хватай свое белье и двигай отсюда. Береженого и Бог бережет… – посоветовал Аким.
Девушка и сама собиралась так поступить, но не успела. Неизвестный всадник в бешеном, убийственном для лошади галопе махом влетел на мост. Копыта зацокали подковами по настилу, и скакун порывисто встал перед самыми вратами. Забава только пискнула, потому что показалось ей: еще мгновение и покрытый хлопьями бледно-розовой пены вороной конь ударится грудью о кованные железом доски. У горемычного животного кровь капала из разодранных удилами губ, а точеные ноги скакуна дрожали и подгибались. Бока ходили, как будто кузнечные мехи, и было видно, что он держится из последних сил и вот-вот упадет…
