Сергей Лобанов - Стальной рассвет. Пески забвения
Размышления наместника прервала графиня.
— Вы хотели поговорить со мной, милорд. Я слушаю вас.
Минук Уулк не преминул отметить, что обращение «милорд» в устах неверной супруги прозвучало несколько насмешливо. Может, ему показалось? Может, он пытается услышать в каждом её слове подвох? А что же ещё? Разве прежде это обращение звучало иначе? Нет. Оно всегда звучало с едва уловимой язвительностью. Так, как это умеет графиня. И вообще, она всегда презирала его. Вот и сейчас делает вид, будто бы ничего не произошло. Но почему эта еретичка отводит взгляд, что так не свойственно ей? Наместник вновь почувствовал окатившую изнутри волну странного холода. Внезапные приступы недомогания приходили всё чаще, отнимая все силы, отчего темнело в глазах, слабели ноги, хотелось лечь, чтобы не чувствовать головокружения.
Минук опять заметил быстрый испытующий взгляд графини. Как только взгляды встретились, Хална тут же опустила глаза.
«Что же эта проклятая еретичка не смотрит на меня как всегда — с холодным безразличием? Что-то здесь не так», — вновь подумал он, продираясь сквозь туман, окутавший сознание, чувствуя, как отступает внезапный недуг, делая его прежним.
— Миледи, я хотел поговорить с вами о бароне Сиурде Тувлере, — произнёс Минук, делая усилие, чтобы прогнать остатки недомогания.
— Со мной? О бароне? — довольно правдиво удивилась Хална, на этот раз глядя прямо на нелюбимого супруга.
— С вами, миледи, — подтвердил наместник, чувствуя, как приступ овладевает им с новой силой. Пришлось облокотиться на прогретую стену камина.
— Но почему бы вам, милорд, не поговорить с самим бароном, когда он вернётся после проверки войска? Вы ведь знаете, что барон регулярно проверяет его, особенно теперь, когда энгорты хозяйничают на южных рубежах и только зима остановила их продвижение на север.
Минук предупреждающе поднял руку, зная, куда клонит графиня. Она намеренно не скажет ничего, что могло бы бросить тень на его персону, но недосказанность как всегда сильнее прямого обвинения: мол, сам наместник не способен командовать войском и оставил уже одно на растерзание энгортам. А вот барон добровольно взвалил эту ношу и волнуется о безопасности чужой земли более тех, кому следовало бы побеспокоиться по-настоящему.
— Миледи, этот разговор касается не только барона, но и вас, — сказал Минук и тут же согнулся в приступе неожиданной боли, пронзившей живот раскалённым клинком.
Чтобы не упасть, судорожно схватился за решётку камина, чувствуя, как нестерпимо жжёт пальцы, не в силах оторваться от неё. Хрипло вдохнув, увидел непонимание в глазах Халны и неприкрытую ненависть.
Его осенило страшное озарение.
«Отравила… Проклятая еретичка!!! Она отравила меня!», — с ужасом понял Минук.
Собрав волю в кулак, произнёс:
— Я знаю, вы ненавидите меня, и знаю о вашем прелюбодеянии…
Несмотря на самообладание, графиня вздрогнула, нервно застучала пальцами по подлокотнику.
— Да, знаю… — через боль усмехнулся наместник.
Хална вновь стала бесстрастной, как бы говоря всем видом: ну, что ж, раз знаешь, то мне увиливать нечего.
А Минук продолжал:
— Но зачем… Зачем травить?
И опять самообладание оставило графиню.
— Ваши глаза, миледи, говорят, что я прав…
По шепчущим губам недоумевающей супруги ему удалось понять:
«Ему и это известно… не может быть… слишком быстро…»
— Ах, вот как! Слишком быстро? А вы желали насладиться зрелищем моего медленного угасания?
— Милорд, вы подозреваете меня в ужасном! — воскликнула Хална.
— Оставьте, миледи! Вы прекрасно знаете… О, боги… Как больно…
Вдруг женщина изменилась. От растерянности не осталось и следа. Она встала с кресла, сделала несколько шагов к камину.
— Молись богам, безродный самозванец, — с ненавистью сказала Хална. — Они прогонят твою тень в Эрид раньше, чем я предполагала. Ну что ж, тем лучше!
Собрав последние силы, Минук рванулся к графине. Платье Халны затрещало, женщина испуганно вскрикнула, возглас растворился в большой холодной зале. Она вцепилась ногтями в лицо наместника, раздирая его в кровь, однако тот свалил женщину на стылые каменные плиты, нанося удары ногами, обутыми в сапоги с загнутыми вверх носками. Хална утробно охала, пытаясь отползти от рассвирепевшего мужа, но Минук Уулк рыча, топтал её. Боль отпустила, сознание прояснилось, он вымещал всё накипевшее за долгие годы: её заносчивость, презрение, прелюбодеяние с несносным бароном, подсыпанный яд, подлое предательство…
Неширокий золотой обруч и белый платок слетели с головы женщины, открыв светлые волосы. Минук схватил их и начал стукать графиню головой об каменный пол. Глухие пугающие звуки следовали один за другим, женщина уже не вскрикивала, тело безвольно вздрагивало под ударами…
Остановиться наместник смог лишь, когда увидел, что длинное белое платье пропиталось между ног кровью из чрева, а под головой медленно расползалась маслянистая тёмно-красная лужа…
Заглянувшая в зал служанка пронзительно завизжала, увидев два тела, лежащие рядом. На крики поспешила стража, тяжело топая, бряцая амуницией.
Вскоре в зале было не протолкнуться. Стоял гул взволнованных голосов, суетились слуги. Наконец, появился запыхавшийся от бега лекарь, протиснулся сквозь толпу, присел перед неподвижными телами, аккуратно прикоснулся рукой к шее графини, поджал тонкие губы и отрицательно покачал головой. По залу пронёсся вздох огорчения. Когда же лекарь осмотрел наместника и удовлетворённо кивнул, никто не произнёс ни звука, лишь было слышно, как постреливают в камине охваченные огнём поленья.
Сиурд Тувлер вернулся рано утром, едва начало светать.
Страшную весть о смерти графини барону принёс посыльный, с ужасом ожидая неминуемой расправы. Однако Тувлер не тронул вестника. Немедленно вскочив на коня, он понёсся в Пиерон. Окружённый верной сотней закованных в латы всадников, барон верхом скакал всю ночь, не жалея коня, разрывая шпорами его кровоточащие бока.
Дробный цокот копыт, разносящийся по узким каменным улочкам Пиерона, стража услышала издалека. Вскоре на прямой улице, ведущей к главным воротам замка, появились всадники с колышущимся над ними частоколом копий. Лошадиные морды покрылись инеем, ноздри тяжело дышали, горячий пар дрожал на морозе, с губ летела пена. Чуть вырвавшись вперёд, на смоляном жеребце нёсся всадник в чёрной кольчуге и остроконечном шлеме, с развивающимся за плечами красным плащом. На его круглом щите стражники разглядели герб Тувлеров — на сером поле чёрный орёл с расправленными крыльями, с хищно приоткрытым клювом, держащий в острых когтях извивающуюся чёрную змею. Над орлом искусной чеканкой набито: «Отвага и честь». Каждый хоть раз видевший щит барона, запоминал этот короткий и ёмкий девиз, никем из рода ни разу не нарушенный.
Послышалась команда, заскрипели цепи, опуская через глубокий ров ворота, стальная решётка поползла вверх. Конный отряд на всём скаку ворвался во внутренний дворик, сразу заполнив его. Слышался храп лошадей, стук подков, бряцание оружия, команды десятников, приказывающих спешиться.
Барон спрыгнул с коня, бросил поводья оруженосцу, передал щит и копьё, и бегом, прыгая через ступеньку, заспешил в замок, придерживая у левого бока прямой меч.
Увидев склонившихся перед ним слуг, Сиурд пророкотал:
— Где?!
— Тело госпожи в её покоях, — робко ответил один из слуг, склонившись ещё ниже.
Тувлер быстрым шагом направился туда. Его красный плащ из тонкой шерсти крылом подлетал за спиной, окровавленные шпоры тревожно звенели по плитам, вторя тяжёлым шагам и позвякивающим кольчужным колечкам.
Толкнув обеими руками створки дверей, Сиурд увидел много горящих толстых свечей, пламя затрепетало под потоком ворвавшегося холодного воздуха. Тувлер стремительно пересёк комнату, не обращая внимания на склонившихся служанок в чёрных одеждах и белых платках, плотно покрывающих головы, оставляя открытыми лишь бледные лица. Развивающийся плащ погасил несколько свечей. Служанки тут же зажгли их вновь, притворив распахнутые створки.
Барон бросил быстрый взгляд на кровать графини под балдахином, убранную чёрным шёлком без единой складки, придававшему ложу торжественно-мрачный вид, и прошёл к возвышению, где прежде стоял длинный стол и стулья с высокими спинками. Сейчас здесь на неширокой скамье лежало тело Халны, обряженное в белые длинные одежды. Белый платок закрывал её волосы, резко контрастируя с неживой маской спокойного лица.
Служанки постарались, замазав все синяки и кровоподтёки, придав лицу умершей госпожи спокойно-отрешённый вид.
Опустившись на колени перед телом, барон склонил в молчании голову, сняв шлем, отчего светлые волосы рассыпались по могучим плечам. Молчание длилось долго. Никто не смел шелохнуться. Только пламя многочисленных свечей едва трепетало, разгоняя полумрак комнаты.
