Сергей Лобанов - Стальной рассвет. Пески забвения
Исподтишка понаблюдав несколько дней за госпожой, служанка убедилась в своей правоте. Стало страшно за госпожу: о тайне вот также случайно может узнать и наместник. Что будет тогда, девушка боялась даже представить. Всем был известен вспыльчивый и вздорный нрав мужа графини.
Но случилось то, чего девушка никак не ожидала. Неожиданно для себя она поняла, что наместник с некоторых пор проявляет к её персоне повышенное внимание. Это ввергло в совершенное смятение чувств. С одной стороны ей было лестно такое внимание самого наместника, имевшего, правда, славу большого любителя женских прелестей, да только не жены, а служанок, а с другой она боялась Минука, как человека непредсказуемого, коварного, трусливого и поэтому жестокого.
О том, чтобы отказать, не могло быть и речи. Осмелившиеся так поступить, давно изгнаны из дворца по самым пустяковым причинам. Их участь чаще всего была незавидной. Оставшись без средств и крова, мало кто сумел устроить заново жизнь. Чаще всего их видели в городских кварталах, где обитали нищие, больные, бродяги. А иные из бывших служанок, чтобы не умереть с голоду, вынужденно торговали телом.
На покровительство графини могли рассчитывать лишь самые приближённые, но к ним наместник проявлял показное равнодушие. Служанка к таковым не относилась. Оказаться на улице не хотелось. Оставалось одно…
Когда это случилось, девушка была настолько зажата, скованна, что Минук, в конце концов, взбесился.
— Провалиться тебе в Эрид! — воскликнул он, поднимаясь с кровати. — Ты что как рыба?! Холодна! Бесчувственна! Или тебе не льстит моё внимание?!
— Льстит, милорд, — пролепетала девушка, натягивая одеяло до глаз.
— Льстит, милорд! — передразнил Минук. — Что-то я не почувствовал этого. Да и глаза твои говорят совсем иное.
Служанка накрылась одеялом с головой. Но наместник рывком сорвал одеяло, оставив девушку полностью обнажённой.
— Какое белое тело, какая гладкая кожа, — процедил Минук, бесцеремонно рассматривая обнажённую, сжавшуюся в клубок. — А свернулась, словно змея, — добавил, недобро сверкнув глазами.
Почувствовав сгущающуюся беду, девушка взмолилась:
— Не губите, милорд! Я не холодна как рыба, клянусь богами!
Мстительное гнусное сердце наместника наполнилось удовлетворением, впитывая чужой страх, упиваясь всесилием.
— Прогоню тебя. Зачем ты нужна такая? Какой от тебя толк?
Из глаз девушки хлынули слёзы. Она проползла по кровати, сползла на пол, сунулась в ноги.
— Не губите, милорд! — повторила она, рыдая. — Я открою вам тайну госпожи. Только не губите!
— Что ещё за тайну? — фыркнул тот презрительно.
— Очень, очень большая тайна, пощадите только, милорд, всё расскажу! — зачастила служанка.
— Ну, говори, — нехотя промолвил наместник, наслаждаясь раболепием обнажённой девушки.
— Тайная страсть есть у госпожи моей! Прелюбодействует она с его милостью бароном Сиурдом Тувлером!
Минук замер, не поверив услышанному. Нет, не любил он Халну и не хранил верность. Но совершённое ею не укладывалось в понимании, отторгалось сердцем и уже клокотало безумие гнева. Как! Как могла она! Ведь он — наместник! Почти король! Он в милости у самого Инегельда Пятого, тогда как графиня и весь её род в опале! И при этом она смеет прелюбодействовать чуть ли не у него на глазах! Проклятая еретичка!
— Лжёшь, девка… — выдавил он, побагровев.
— Видят боги, не лгу, милорд! Сама углядела…
— Что?! Что ты углядела?! — прошипел Минук, перебив служанку.
— Как выходили они из одной комнатки. Сначала его милость барон Сиурд Тувлер вышел, а потом осторожно вышла госпожа моя.
— Когда?! Когда это было?!
— Несколько дней назад, милорд.
— А до этого или после?
— Не ведаю, милорд, не губите…
Минук Уулк прожигал взглядом валяющуюся у него в ногах служанку, а затем произнёс сквозь зубы:
— Останешься при госпоже, быть посему. Но будешь сообщать мне о каждом её шаге. Поняла?
— Да, милорд! Я всё поняла. Я буду молиться богам за вашу доброту…
Служанка залилась слезами благодарности.
— Иди прочь, — поморщился Минук.
— Но, как же я… — растерялась девушка, закрываясь стыдливо руками.
Наместник чертыхнулся, быстро накинул свою одежду и широким шагом покинул комнату.
Проводив его взглядом, девушка с пола перебралась на кровать, натянув одеяло, свернулась калачиком, вздрагивая в рыданиях.
В полутёмной комнате на подсвечнике оплывали три свечи. Язычки пламени подрагивали, немного разгоняя полумрак. Неверные, размазанные тени ползали по каменным стенам, сводчатому потолку, кровати. Вскоре девушка успокоилась. Она так и лежала, сжавшись в комок, невидящим остановившимся взглядом уставившись в узкое окно, где бушевала метель, завывал ветер, гоня по вечернему темнеющему небу низкие рваные тучи.
Прошло несколько дней, ставших для служанки настоящей мукой: следить за госпожой и улыбаться ей, а потом доносить наместнику…
Однажды девушка увидела, как графиня, уверенная, что никого в большой комнате задрапированной портьерами нет, извлекла из ларца какую-то тряпицу, развернула и начала толочь то ли траву, то ли листья, толком не получилось разглядеть. Первое, о чём подумалось — чёрная магия. Но госпожа не походила на колдунью. Второе, что пришло в голову — любовный приворот для барона, отчего почитание к госпоже почти пропало из сердца служанки: ей стало жалко господина. И вдруг пришло пугающее озарение — зелье для наместника?! Ну, конечно же! Госпожа и барон любовники, наместник им мешает… Это так потрясло, что она едва не выбежала из-за портьеры.
Графиня меж тем набрала немного размельченного, ссыпала в небольшой мешочек, сунула в отворот рукава, остальное убрала в замыкающийся ларец, спрятала ключик в раскрытом рыле кабаньей головы, укреплённой на стене среди других охотничьих трофеев, и покинула комнату.
С бешено колотящимся сердцем девушка извлекла ключик, открыла ларец, достала тряпицу и развернула. Перед ней было что-то мелко натолченное зелёного цвета.
«Разве может зелье выглядеть так? — подумалось тревожно. — А почему нет? Что я знаю об этом? Ничего. Надо взять и попробовать. Но на ком?!»
Рискнула набрать немного, завернула в батистовый платочек, быстро всё убрала и положила ключик на прежнее место.
Проверить зелье решила на одной из собак, свободно гуляющих по дворцу. По какой-то причине та невзлюбила девушку и всякий раз рычала, когда им приходилось встречаться.
Порошок служанка ссыпала в надрез на куске мяса и кинула его нелюбимой псине. Та недоверчиво обнюхала его, жёлтыми злыми зрачками подозрительно глянула на девушку и не стала жрать.
«Чтоб ты сдохла!» — гневно подумала служанка.
Когда собака с независимым видом ушла, девушка забрала мясо и направилась в псарню где, улучив момент, когда псарь отвлечётся от разговора с ней и отойдёт, бросила мясо какой-то гончей. Та подхватила его на лету и проглотила.
Служанка стала ждать, но ничего не происходило. Чтобы не вызвать ненужного подозрения, пришлось сослаться на дела и пообещать зайти позже. Псарь, плотоядно и многозначительно улыбаясь, проводил её к выходу.
Спустя пару дней, до неё дошёл слух, что в псарне издохла гончая. Отчего, никто понять не может.
Зато служанка поняла всё.
Снова стало страшно, но ещё страшнее быть вышвырнутой из дворца по прихоти наместника.
Несколько дней она раздумывала и решилась.
Опять набрала зелья, а при встрече с наместником и после его старательного ублажения незаметно высыпала всё в приготовленное заранее мясное блюдо, щедро приправленное зеленью.
Минук Уулк съел с удовольствием, сидя обнажённым на кровати, не озаботившись накинуть на себя платье.
Служанка изо всех сил старалась сохранить выражение учтивости и почтения. Ей это удалось. Наместник одарил её серебряной монетой, милостиво похлопал по щеке и ушёл.
Хална с застывшей на лице маской вежливости и лёгкой полуулыбкой на припухлых красивых губах внимала своему благоверному. Серые глаза опущены долу. Причиной тому служила тщательно скрываемая графиней неприязнь к супругу. Женщина опасалась, что глаза её выдадут, и наместник сумеет всё понять. Она и место выбрала в тени, устроившись в дубовом кресле с высокой прямой резной спинкой, не позволяющей принять расслабленную позу.
На Халне было длинное белое платье с узкими рукавами, голову покрывал белый платок, оставлявший открытым лишь лицо. Лоб стягивал неширокий золотой обруч, на тонких изящных пальцах, сжимающих тёмные дубовые подлокотники, сверкали драгоценные перстни с играющими на ограненных камнях бликами пламени. Жар огня в камине не доставал до женщины и она прилагала усилия, чтобы не трястись от холода. Очень хотелось подойти, согреться, но в этом случае Минук мог увидеть её глаза, а этого не хотелось.
