Владислав Русанов - Братья крови
– Так я всегда готов, княже.
– Иного ответа и не ожидал от тебя, Андрий. Одежонку поудобнее не желаешь? – Амвросий с сомнением оглядел мой замшевый пиджак и шелковый шейный платок. – Щеголеват ты стал, чистый франт.
Я не ответил. Одним движением скинул пиджак и отправил его в темный угол, словно бесполезное тряпье. Взмахнул пару раз руками, проверяя – не стесняет ли движения батистовая рубашка.
– Готов я. Бедному собраться – подпоясаться. Только…
– Что?
– Переобуться бы. У туфель подошва скользковатая.
Мы, вампиры, не страдаем от холода в отличие от людей. Одежа, красивая и удобная, для нас, главным образом, вопрос престижа и, в какой-то мере, эстетики. Конечно, по сравнению с Амвросием, который последние шестьсот лет предпочитал домотканые рубахи из небеленого полотна и просторные порты с гашником, какие носили на Руси еще до Крещения, я, наверное, выглядел франтом. Но в глазах большинства кровных братьев я одевался скромно и неброско, хотя и со вкусом. Многие киевские и московские мои собратья вообще считали: если на тебе костюм не авторской работы от известного модельера за добрый десяток тысяч североамериканских долларов, то ты либо нищий, либо неудачник, а скорее и то и другое вместе. Для меня же главным в наряде было и оставалось удобство. Конечно, приходилось помнить о богатых клиентах, которым тоже порою полезно пустить пыль в глаза. А во всем остальном – костюм тем лучше, чем комфортнее себя в нем чувствуешь.
– Вон, возьми сапоги в углу, – первый раз за время нашей беседы улыбнулся Князь.
Пока я переобувался, Амвросий поднялся, потуже затянул тисненый поясок и одернул рубаху. Его брови на миг сошлись к переносице, и я догадался – созывает птенцов. А они, по всей видимости, находились где-то неподалеку, ибо, когда я вышел вслед за старшим товарищем в широкую прихожую, то увидел и радостно скалящегося Селивана, и Семена, хмурого и сосредоточенного, и кривоногого Джамиля, крымчака, невесть каким ветром занесенного в Киев еще в эпоху «потемкинских деревень», и простоватого с виду (но только с виду!) сибиряка Афоню, инициированного Амвросием в сорок первом году, сразу после входа в город гитлеровских войск. К слову сказать, Афоня с Семеном в годы Великой Отечественной здорово попартизанили, испросив особого разрешения киевского князя. Работая на пару, они уничтожили столько высших офицеров вермахта, что вполне могли бы удостоиться звания Героя Советского Союза, если бы захотели. И вдвоем упокоили одного известного германского вампира, вздумавшего усилиться до немыслимых высот за счет славянской кровушки.
Селиван с Джамилем поглаживали рукоятки кривых степняцких сабель, напоминавших немного мою новоприобретенную карабелу – жаль, что не успел отдать хорошему мастеру, чтобы заточил и привел вообще в надлежащий вид. Семен и Афоня привыкли больше полагаться в бою на собственные руки.
Амвросий неторопливо натянул кожаные перчатки, обводя суровым взглядом свое воинство. После подошел к потемневшей от времени дубовой стойке и бережно снял прямой меч, не уступающий возрастом карабчиевскому, который я подержал в руках в доме московского миллионера. Этим клинком киевский Князь снял немало вампирских голов, еще когда был охотником, а сейчас хранил его и время от времени использовал по первоначальному назначению. Вдоль лезвия, я знал это доподлинно, старые мастера нанесли посеребренную гравировку. Так что меры предосторожности Амвросий предпринимал не зря.
– Выберешь что-нибудь, Андрий? – Князь кивнул на вторую, более новую, стойку, где хранились несколько мечей и сабель попроще.
Я подумал и взял кавалерийский палаш немецкой работы, угодивший сюда, должно быть, после Гражданской. Тяжеловат, но зато им можно в равной степени рубить и колоть. Баланс позволяет. Да и сталь отличная. Не дамасская, конечно, но для клинка массового производства – лучше не бывает. Сколько веков англичане пыжились, а сварить сталь, превосходящую по качеству германскую, не сумели. Не кругло кое-где, как говорится.
– Ну что? Готовы, отроки?
Обращение вполне логичное, если учесть, что Князь старше каждого из нас на сотню лет, самое малое, а Афоню так и на добрых шестьсот.
– Готовы, княже, – за всех ответил Семен.
А я не удержался и продекламировал:
Как филин поймал летучую мышь,Когтями сжал ее кости,Как рыцарь Амвросий с толпой удальцовК соседу сбирается в гости.
Князь кинул на меня косой взгляд.
– Говорил же я Алексию, что слабоваты стишата, не в его манере, а он уперся – мол, читателю все едино, лишь бы сюжет позаковыристей.
– Так для его века сюжет и был заковыристый – дальше некуда, – вступился я за Толстого.
– Там хоть строчка правды о нас, упырях, есть?
– Художника обидеть легко. Главное, что люди читают.
– Молчи уж, художник… – Амвросий наконец-то разглядел в моих словах скрытую иронию. Махнул рукой. – Полно лясы точить, пора за дело приниматься.
Мы вышли во двор, где стоял огромный, как старинный рыдван, и такой же вместительный «лендровер» киевского князя. Всякие там «кадиллаки» и «роллс-ройсы» он не признавал, почитая барахлом для богатеньких бездельников, которые любят пыль в глаза пустить.
Из-за руля мне кивнул Серёга-ДШБ – Семенов слуга крови.
– Давайте в карету, други! – скомандовал Амвросий.
«Лендровер» взревел и понесся по ночным улицам Киева, заставляя редких в ночную пору прохожих испуганно обмирать на тротуарах и прыгать в сугробы. Кое-кто даже прятался за деревья от греха подальше. Суровые девяностые крепко-накрепко впечатали осторожность в плоть и кровь любого обывателя – и мечтающего о возврате коммунистического режима, и шагающего семимильными шагами к европейской демократии вкупе со свободой.
Вдоль обочины мелькали рекламные щиты, или, как их сейчас на английский манер называют, «бигборды». Еще пару месяцев назад там скалились белозубые красавцы и красавицы, предлагая оформить наивыгоднейший кредит где-нибудь в «Альфа-банке» или «Укрсиббанке», но теперь их сменили серьезные, хотя и благожелательные, мужчины и женщины, глядящие мудро и словно открывшие потаенный смысл жизни. Слоган «Благосостояние уже сегодня» сменялся красно-черными буквами «Вони вiдпочивають, вона працюе»[31]. Украина явно готовилась к новым выборам, давно ставшим для людей народной забавой.
– Они на Оболони прячутся, – коротко, по-военному, докладывал Семен. – В стае голов пять или шесть, не больше. Но об осторожности нужно помнить всегда.
Селиван хмыкнул и закусил запорожский ус, всем видом показывая, что опасаться никого не намерен.
– Ведут себя очень осмысленно для зверей, – пояснил свои слова пластун. – Пришлось немало потрудиться, чтобы схорон обнаружить.
– Они логовище не меняли? – спросил я.
– Нет, не меняли. Но, возвращаясь, всегда следы путают. И не охотятся рядом с укрытием. Иной раз на Русановку выбираются, а когда и на Дарницу.
– Это точно звери? – почесал затылок Афанасий. – Может, гнездо диких решило в город перебраться? К еде поближе.
– Я тоже об этом думал. Только тогда они уж очень дикими выходят. Даже самые отъявленные дикари так себя не ведут.
– Дальше рассказывай, – неласково буркнул Селиван.
– Да что там рассказывать? Они сейчас прячутся в подвале пятиэтажки. Хрущевка. Подвалы проходные. Лифта нет – вверх по шахте не уйдут.
– Сколько подъездов?
– Четыре.
– Нас же шестеро! Мало…
– В одном – дверь железная заварена наглухо. Там никто не прорвется.
– Так что же ты раньше молчал?!
– Я князю докладывал, – отрезал разведчик.
– Тише, отроки, тише! – Амвросий одернул готовых поругаться птенцов. Князь всю дорогу сохранял задумчивость, не отрывая взгляда от темного окна. – Продолжай, Семен.
– Так я и продолжаю. Последний раз они охотились позавчера. Опять человека до смерти уходили. Сейчас отлеживаются сытые и довольные.
– Сытых зверей убивать – одно удовольствие, – поддакнул Афоня.
– Вот мы их и возьмем тепленькими. Сытыми и довольными. Захватим врасплох. Все. Приехали. Выходим.
Серёга-ДШБ припарковался возле заснеженных кустов шиповника на темной улице, освещенной лишь желтыми мазками из окон мрачной многоэтажки. Только вдалеке, метрах в трехстах, на перекрестке горел фонарь. Остальные торчали черными виселицами, лишний раз подчеркивая человеческую расхлябанность. Понятное дело, не Крещатик, не площадь Независимости, зачем чинить уличное освещение? И так сойдет. Думаю, охотящиеся на ночных улицах звери полностью поддерживали это решение муниципалитета.
Снег едва слышно хрустнул под сапогами. Морозный ветер бодрящим прикосновением забрался под рубашку.
– Здесь? – кивнул на здание Селиван.
– Нет. Во дворе. Дальше пешком пойдем.
Мы прошагали гуськом по узкой тропинке, проложенной людьми почему-то прямо через невысокий забор палисадника, миновали детскую площадку с покосившейся горкой и засыпанной снегом песочницей, зашли в следующий двор и остановились у крайнего подъезда за пределами блеклого круга, бросаемого грязной, горящей вполнакала лампочкой.
