Юрий Погуляй - Компас черного капитана
Вскоре мы сошли с колеи ледоходов, потому что с каждым переходом становилось все тяжелее переступать через выломанные и смерзшиеся куски льда, и двинулись по твердым волнам заструг. Эльм шел чуть впереди, я следом за ним, и замыкал шествие молчаливый Фарри.
Ближе к вечеру ветер утих, метель унялась, и выглянуло солнце, что ненадолго приподняло наш боевой дух. Снежная бескрайность распростерлась впереди, и черные столбы, удаляясь и утончаясь, стремились убедить в том, что дорога идет в никуда.
Мы отдыхали, когда спину вдруг ожгло яростным взглядом, и я обернулся. Вместе со мной повернулся и Фарри. Мы оба почувствовали нечто позади нас. Это показалось мне интересным: неужели мальчик из цирка обладает толикой схожего дара? Но сейчас не стоило забивать себе голову такими мыслями.
– Эльм, – дрожащим голосом позвал он.
Черная тень преследователя нырнула под прикрытие далекого путевика за миг до того, как отреагировал силач. Сердце мое забилось сильнее от испуга и предвкушения. Что-то близилось. Что-то способное изменить в худшую сторону и так не самый привлекательный путь.
– Что?! – буркнул он.
– Оно там…
Безмолвная снежная равнина, тело которой вспороли шрамы от прошедших тут ледоходов и пронзила черная нить путевых обелисков, смотрела на нас, а мы буравили взглядом тот столб, у которого увидели движение. Ярдов четыреста, не больше. Совсем рядом…
Эльм сбросил рюкзак и, не глядя, отцепил от него ледоруб. Вес «оружия» придал ему уверенности.
– Что там?! – чуть раздраженно спросил он.
И тут черная тень без опаски вышла из укрытия.
– Это та гнида, что разбила нам лыжи, – понял Эльм. Облепленный инеем шарф скрывал его лицо, но я чувствовал гнев циркача.
Незнакомец стоял у столба, смотрел на нас и не шевелился. Мне показалось, будто он голый, и чернота его – это цвет кожи.
Но какой человек выдержит лютый мороз без одежды?!
Это лишь подтверждало мои опасения. Там, у путевого обелиска, был не человек.
– Это ледовая гончая… – сказал я.
Эльм лишь фыркнул. Мех на его капюшоне смерзся и торчал во все стороны белыми колючками.
– Стойте здесь, – приказал силач и сделал шаг в сторону черного незнакомца. Под его ногами заскрипел лед.
Чужак немедленно отступил.
– Гнида, – бессильно прорычал Эльм, но продолжил шагать к преследователю, угрожающе набычившись и разминая руку, сжимающую ледоруб.
Преследователь вновь попятился и остановился, только когда здоровяк с руганью встал. Эльм в ярости проорал:
– Иди сюда, собачья задница!
Черный человек не ответил. Он стоял на льду, опустив руки, и безмолвно ждал, как поведет себя силач.
– Ему нужен компас, – вдруг сказал Фарри. Слава Светлому Богу, его приятель не слышал этих слов. Меня прошиб холодный пот от мысли, что будет, если они узнают.
– Компас?
– Тому человеку на корабле тоже нужен был компас… – пояснил Фарри. Он повернулся ко мне: – Помнишь, как он кричал тогда в рубке? «Компас-с-сь», «компас-с-сь», – передразнил мальчишка. – Что это за люди, Эд?
– Это не люди…
Фарри минуту молчал, наблюдая за тем, как Эльм потрясает ледорубом и шлет безмолвному преследователю жуткие проклятья. Потом зябко поежился. Я переступил с ноги на ногу, чувствуя, как от холода опасно немеют пальцы.
– Он голый, да? – спросил Фарри. В голосе его сквозили усталость и обреченность. – Голый?
Мне оставалось лишь пожать плечами, надеясь, что мальчик не вернется к теме компаса. А про то, что за нами идет не человек, я уже говорил. Голый, не голый – одинокий путник, не желающий подходить к другим странникам, не может нести добрых вестей.
– Ледовых гончих не существует, – убежденно тряхнул головой Фарри и замолчал.
Вскоре вернулся разгоряченный Эльм, от которого валом валил пар, а в душе кипел неистовый гнев.
– Собачий выродок! – цедил он себе под нос. Прошел мимо нас, рывком поднял рюкзак и зашагал дальше. Затем остановился и уставился почему-то на меня:
– Чего встали? Идем!
Мы с Фарри переглянулись и покорно поплелись следом, зная, что едва мы тронулись с места – черный человек пошел за нами. Мне стало страшно. Невыносимо страшно, и именно в тот момент я подумал, что мы никогда не дойдем до рыбацкого поселка. Нас убьет либо мороз, либо преследовавшая нас ледовая гончая.
В голове колотилась мысль о компасе, хранящемся у меня под паркой, на груди. Может, стоило бросить его на лед и надеяться, что странное существо подберет проклятый артефакт и оставит нас в покое? Сделать это незаметно – так, чтобы не увидели мои попутчики…
– Мы так и пойдем? – подал голос Фарри. – А если этот…
– Чего ты хочешь! – взорвался Эльм. – Бежать за ним? Так у меня нет сил и желания гоняться за собачьим ублюдком по этому собачьему снегу! Нам нужно добраться до рыбацкой шахты! Вот куда нам нужно!
Он шагал чуть впереди, и движения у него были резкие, злые.
– А как мы будем спать… Он же… – ошеломленный Фарри попытался вразумить силача.
– Разберемся. Будем дежурить по очереди. Если что – будите меня, и я вышибу из него душу, клянусь этой собачьей жизнью! Пусть только подойдет!
В нереальности происходящего я не мог понять, почему наш преследователь не пытался подойти поближе. Почему он не убил нас ночью? Почему вышел на свет, хотя мог прятаться и дальше? Ведь если ему нужен компас, то он мог давно его заполучить, выпотрошив нас, а не наши вещи. Но, может, он хочет чего-то еще? Чего-то большего, чем артефакт старика? Может, он упивается нашим страхом и потому предпочел такой путь? Чувства ледовых гончих, их ярость и ненависть вполне оправдывали такое поведение. Черный человек просто играл с нами.
Стоит сказать, что мысли о компасе занимали меня все больше, однако я чувствовал, как крепнет во мне отчаянная решимость не сдаваться. В конце концов, если во всем виновата странная игрушка Одноглазого, – выбросить ее означает то же самое, что и предать Кассин-Онг. Предать всех, кто погиб (а выжил ли хоть кто-нибудь?) во время явления Темного Бога.
Преследователь не отставал от нас ни на шаг и остановился, только когда мы приступили к постановке лагеря (одна из заструг образовала очень удобный карниз, и Эльм выдолбил под ним яму для нас всех).
Мы видели его, когда оттаскивали в сторону куски льда, отколотые силачом. Видели, когда подогревали на горелке пищу и готовили перцовый чай. Все наши мысли занимала эта зловещая фигура вдалеке. Мне показалось, что она ни разу не пошевелилась, но и ни на секунду не отвлеклась от наблюдения.
Больше всех беспокоился Фарри. Он тщательно скрывал свой страх и то и дело поглядывал в сторону Гончей (я не мог называть это существо иначе, и в уме постоянно прибегал к уже привычному имени). Эльм, грозный Эльм, суровый Эльм делал вид, что ничего не происходит, хоть и пробегали в его душе волны слепого гнева.
Когда пришла пора ложиться спать – первым вызвался дежурить Эльм. Вооружившись ледорубом, он отдал второй Фарри и поднялся на карниз заструги, где скрестил на груди руки и уставился на нашего конвоира.
Мы же забрались в яму, утопленную в теле смерзшегося массива, и, накрывшись теплыми (и сухими!) одеялами, попытались уснуть, что, надо сказать, не так-то просто сделать, когда совсем рядом с тобой караулит нечто зловещее, нечто непонятное. То, чему не страшен мороз.
Однако холод и усталость прожитого дня сказали свое веское слово. Первым задурманилось сознание Фарри. Мальчик долго ворочался, вслушиваясь в мерный скрип сверху, где ходил, греясь, Эльм, но потом пристроился поудобнее, пригрелся, и я почувствовал, как он вздрагивает, проваливаясь в сон.
Сегодня нам тепла не хватало, несмотря на то что ночь наступила безветренная. В ледовой избе спалось лучше. Так что я лежал на боку, глядя на то, как игра небесных огней то освещала вход в наше убежище красно-синим цветом, то отступала, погружая его в темноту. Зачарованно наблюдая за этими вспышками, я думал о том, как же здесь холодно. И что если поднимется ветер…
В таверне Пухлого Боба часто потчевали байками о том, как люди засыпают на морозе, чтобы не проснуться. Что нужно будить такого человека, что смерть и сон – во льдах это одно и то же. Но, несмотря на все рассказы, мне не спалось. Я почти окоченел, я дрожал от холода под одеялами, чувствуя, как мороз обнимает меня все крепче, но просто не мог заставить себя уснуть.
Измученный разум то и дело цеплялся замерзшими пальцами за шумы сверху. Мне казалось, что в любую секунду наверху раздастся крик Эльма и страшная черная Гончая спрыгнет к нам в яму, залитая парящей кровью и жаждущая одного.
Моего компаса.
Наверное, дрема все же победила страх, потому что я вдруг вынырнул из темноты и обнаружил, как моей ноги что-то коснулось. Осторожно, словно боясь вспугнуть. Однако страх тут же подступил к горлу, тело застыло в напряжении, и мне стало жарко. Глаза закрывало одеяло, и стоило огромных усилий не закричать, не выдать себя. Но при этом страстно хотелось увидеть, что трогало меня за ногу.
