Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка
— А что у нас впереди? — услышал я острожный голос своего взводного.
— Аба, третий сын мадьярского хана Арпада ведет сюда чамбул. А это, почтенные, тысячи четыре всадников, а то и все пять. Откуда знаю? Я тут десятый год служу, и давно уже окружной разведке не доверяю. Граница — она только на бумаге перекрыта. У меня в кочевьях свои людишки имеются. Подкармливаю.
— А ведь он совсем не дурак, — отстраненно подумал я. — И не последняя сволочь, как мне Януш рисовал. Сволочь не станет увечных солдат от проверок прятать, и пайку изводить на них. Нет, у нас тут, определенно, не все потеряно…
* * *
Гарнизонная служба — это не совсем про войну. Это про работу в поле, про сенокос и выпас свиней в ближайшей дубраве. Ну и рыбалка с охотой, не без этого. Замок стоит в этих землях уже очень давно, а потому зверья в окрестных лесах почти не осталось. Даже кабан, охочий до репы с солдатского огорода, здесь нечастый гость. Потому-то охотой тешат себя господа офицеры, и то ездить приходится за десять миль. В тех местах водится и олень, и косуля. Для офицеров это еще и возможность натрескаться в слюни без солдатского глаза, обосновывая это заботой об общем котле. Впрочем, пару раз в год, когда завозят соль, в те места гонят роту солдат и ставят загонщиками. А господа офицеры опять изволят охотиться, валя дичь из армейских арбалетов. Мясо идет на зиму, а шкуры в большом хозяйстве сгодятся всегда.
Все это время я горбатился на лугу, заготавливая сено для лошадей, пока травка свежая. А вот товарищи мои работали в поле, на огородах, и ловили рыбу, заготавливая ее впрок. До стрельб и тренировок со щитом дело за это время не доходило, считалось, что восьми лет учебы вполне достаточно. В Сотне отроков до седьмого пота гоняли, а в настоящем бою из человека все равно говно наружу вылезет. День тек за днем, и едва оторвешь голову от подушки, как уже и вечер. Построение и отбой. И про баб мы больше не вспоминали, что-то не до них совсем было. Чуть у кого из господ взводных свободные руки появлялись, тут же гнали дрова колоть. Не смотри, что июнь, дров зимой много не бывает. Поэтому в перерыве между заготовкой сена и ловлей рыбы я колол поленья, которые напилил первый взвод. Вот такая вот военная служба, полная эпических подвигов.
Первые признаки надвигающейся беды мы увидели недели через две, когда к воротам замка потянулись возы закарпатских белых хорватов, данников болгар. Что-то меняется там, за Лимесом, если люди больше не верят в защиту кагана. Болгары — они ведь почти приличные люди. У них и города крепкие имеются, и порты, и села словенские, где смерды живут спокойно. Да и сама болгарская элита — люди вполне вменяемые, повязанные с окрестными владыками торговыми договорами и родственными связями. Да только что-то разладилось у них с государями нашими, а теперь так и вовсе… Странные вещи люди говорят. Откочевавшие из-за Итиля десять родов (семь — мадьяр и три племени огузов-печенегов) поставили на уши все Закарпатье. И они плевать хотели на то, кто чей данник. Грабят при любом удобном случае. Не такой уж, получается, каган Крум господин пришельцам. Скорее — вынужденный союзник, который не чает, как от новоявленной родни избавиться.
Телеги проезжали отнюдь не бесплатно. Кто-то мех отдавал, кто-то мешки с зерном, а кое у кого водилось грубое болгарское серебро, подражание имперской чеканке. Тут и такое ходило за милую душу. На лицах селян застыл страх и робкая надежда. Они хотели сбежать на земли империи и, либо осесть навсегда в здешнем лесу, вырубив себе делянку, либо за взятку приписаться к крестьянской артели. Тут, в Пограничье, такое на раз делается. Смердов раз в пятнадцать лет по головам считают, когда очередной индикт[603] приходит. Не все и дотянут до той переписи.
Пограничье живет взятками и контрабандой, и тут этого даже не стесняется никто. А как иначе откупать увечных? Сам ведь можешь таким стать. Этот обычай давний и уважаемый. О нем все до единого знают, и все до единой проверки за малую мзду закрывают на это глаза. Тут ведь, как и в любой армии, все дружат против начальства, почитая его большим злом, чем супостата за горами. Как без взяток приварок к котлу соорудить? Хочется ведь хоть иногда яиц с маслом. От пресной каши уже с души воротит. Как прикупить бинтов и гипса? У местного пана лекаря ни черта вообще нет. Лимес почти не снабжают. То ли воруют наверху, то ли просто крадут… Тут все именно так и думали.
С каждым днем телеги с перепуганными хорватами шли все гуще, и это становилось заметно. Мы чуть ли не пять сотен семей впустили, и тех, кого пробовали завернуть, валялись в ногах, рассказывая какие-то страсти. Селяне последнее с себя снимали, клялись, что дальше не пойдут и отсидятся в лесу. Так и рыдали: только не дайте погибнуть, господа воины! Когда поток стал совсем уж такой, что его в жидких пограничных весях не спрятать, то ворота затворили наглухо. Хорваты повздыхали, поплакали и пошли в свои леса. Там тоже прятаться можно. Хуже, конечно, чем в имперских землях, и голодно очень. Но если боги попустят, то набег пройдет, и они вернутся на пепелища своих весей.
И вот однажды на воротной башне, где день и ночь бдили караульные из старослужащих, раздался звон колокола. Нехороший такой звон, до костей пробирающий. Первый разъезд мадьяр подъехал на сотню шагов, помахал рукой и развернул коней. Они нас не считали за дурней, и взять спящими не мечтали. Как ни погана служба на границе, но такого в войске императоров не случалось. За сон на посту вешали без разговоров. В армии вообще много за что вешали, как я выяснил, но случалось это нечасто. Дуракам только в тыловых гарнизонах вольготно, здесь они быстро заканчиваются. А еще быстро заканчиваются те, кому непруха по жизни. Разъезды мадьяр зачастили, но теперь на прощание пускали стрелу-другую. Парнишка из третьего взвода поймал глазом костяное жало, пущенное очередным батыром почти наудачу. Жуткое невезение… Схоронили бойца, а я и имя его забыл, лицо только знакомое. Завтра о нем и не вспомнит никто. Караулы удвоили, и спали мы с тех пор вполглаза. Я впервые увидел,
