Алексей Корепанов - Тайны Древнего Лика
— Вот хотя бы, для примера, — продолжал он. — Нам известен бродячий философ-самоучка Иисус с учениками-апостолами. Бескорыстный странствующий проповедник, пытавшийся вдолбить людям новую — или старую — мораль… А откуда мы знаем, как там было на самом деле? Со слов Луки и Марка? А кто такие Лука и Марк? Кто такие Матфей с Иоанном? Что они писали — мемуары или фэнтези? А если Христос был не философом, а главарем шайки разбойников, и не проповедовал он, а грабил и убивал? Может быть, именно так оно и было, Алекс? И распяли его как разбойника, а Варавву отпустили, потому что именно Варавва и был безобидным проповедником со своими тараканами в голове…
— Ну, это вы передергиваете, Пол, — сказал Батлер, на шаг отступив от стола.
— Почему передергиваю? Не знаем мы ничего, Алекс, и не узнаем. Это я вам как историк говорю. Как представитель несуществующей науки. Да и что изменилось бы, даже притащи вы с Марса египетскую мумию? По-моему, ничего. Положили бы эту мумию в какой-нибудь «ангар восемнадцатъ», к инопланетным «летающим тарелкам» — и все. А вы хоть круглосуточно давайте интервью направо и налево — на официальную науку ваше красноречие никак не повлияет.
— Скептик вы, однако, — заметил Батлер.
Спорить ему не хотелось, самочувствие не располагало к спорам. Да и суждения Доусона были, в общем-то, ему созвучны, хотя сам он до такого радикализма никогда не доходил.
— Я не скептик, Алекс, я просто стараюсь смотреть на вещи реально. И я уже вышел из того возраста, когда верил, что любой ученый готов пожертвовать всем ради постижения истины. А если эта новая истина камня на камне не оставляет от его теории, на которой он сделал себе имя? И еще, Алекс, не в обиду вам будет сказано… Очень много у нас торопливых, делающих скоропалительные выводы, спешащих заявить о связях, которых на самом деле, возможно, и нет. Я не поучаю, не замечание делаю, а просто констатирую.
— Вы считаете, что вывод о связи марсиан с древними земными цивилизациями скоропалителен? — Батлер почувствовал легкое раздражение. — То есть это гениальный египетский ученый Имхотеп в третьем — или в каком там? — тысячелетии до Рождества Христова сконструировал и построил космический корабль и послал его на Марс с командой обученных рабов и с грузом мумий фараонов, дабы уберечь останки царственных особ от всяких земных передряг?
Доусон поднял палец.
— Вот! Сразу же принимаете в штыки. Потому что вам показалось — я покушаюсь на ваши воззрения, которые вы считаете единственно верными.
— Да я ведь собственными глазами видел…
— Не кипятитесь, Алекс, — успокаивающе сказал Доусон. — Я не собираюсь оспаривать то, чему есть подтверждение. Хотя оно и недосягаемо ни для нас, ни для, опять же, широкой публики. Я всего лишь имею в виду ваши слова насчет Сфинкса из Гизы и Сфинкса из Кидонии. Тут-то связь не только не очевидна, но, скорее всего, никакой связи и вовсе нет. Марсианский Сфинкс — это убежище. А египетский? Скульптура, не более того. То ли бог Хармахис, то ли чудовище Сфинга, что загадало загадку Эдипу… То ли его создали атланты, то ли египтяне… Не знаю, как вам, а мне по душе предположение о земной копии созвездия Льва. Хотя с не меньшей вероятностью может быть, что это вольное, скажем так, изображение того же упомянутого вами Имхотепа. Или фараона Хефрена-Хафры. Все зыбко, Алекс, все построено на песке… и, как говорил мудрый Экклезиаст, нет памяти о веках, что были прежде, да и о том, что будет, памяти тоже не останется. Вот уж действительно: суета сует — все суета! Не знаем и не узнаем…
— Так зачем же вы тогда ездите в экспедиции? — не выдержал Батлер. — Сидели бы дома да читали Экклезиаста.
Пол Доусон широко улыбнулся:
— Отвечу так же, как уже вам отвечал: просто мне интересно. Мне интересно, Алекс. Да, я ни в грош не ставлю историю как научную дисциплину, но мне интересно участвовать, если выражаться красиво, в поисках кусочков прошлого. Пусть даже потом эти кусочки никуда не лепятся. И не стоит раздражаться — я ведь не навязываю свое мнение. Просто захотелось поделиться, вы ведь человек неравнодушный ко всем этим вещам, вам ведь тоже интересно. Думаю, иначе вы не полетели бы на Марс. Только не говорите, что главным стимулом были деньги — не поверю.
Батлер прищурился:
— Что, по мозгам моим пробежались?
— Боже упаси, Алекс! Просто я чуть-чуть, как мне кажется, разбираюсь в людях. — Доусон помолчал, рассеянно покрутил чашку. — А знаете, что меня тревожит, Алекс? Вот мне — интересно, и вам тоже интересно. И многим другим. Мы пытаемся докопаться до истины, узнать что-то новое, мы в постоянных поисках, и пусть даже ищем мы, возможно, совсем не там и не то, — но ищем же! Да, нас, таких, относительно много, но наша доля, наш удельный вес в общем количестве населения планеты неуклонно падает. Тот же Имхотеп был единственным ученым, искателем истины, среди десяти тысяч человек — число беру совершенно условное. А сейчас в Египте, скажем, тысяча ученых — настоящих ученых, а не присосавшихся к науке! — но уже на сорок пять или там пятьдесят миллионов населения. Подавляющее большинство наших соплеменников-землян уже давно перешло из категории «человек разумный» в категорию «человек потребляющий», «хомо консуменс». Потребляющий хлеб свой насущный, товары, информацию… Юзер. Общество перешло в стадию глобальной дебилизации, и я не вижу, какая сила смогла бы вытащить его из этой стадии. Знаете, есть в исламе такое понятие: «райя». Скот. Стадо. Быдло. Это те, кто в хлеву, в болоте, кто никогда не дотянется до небес, кому даже в голову не придет хоть раз взглянуть на звездное небо и задуматься: откуда оно? Почему оно звездное? Голова у них только для того, чтобы есть. Кушать хлеб насущный. Тупые сериалы, рекламные ролики и триллеры — вершина их культурных устремлений, и вообще, телевизор — единственный их бог. Мы живем в эпоху всеобщего дебилизма, Алекс, и дальше будет еще хуже. Продолжится снижение интеллектуального потенциала, и наша техногенная цивилизация скончается. И вновь нагрянут Средние века, только бал будут править уже не белые, а черные и желтые…
— Не сгущаете краски? — с сомнением спросил Батлер, уже как-то по-новому глядя на сидящего боком к столу человека с ничем не примечательней внешностью участника киномассовки.
— Не только не сгущаю, а даже, напротив, разбавляю, — ответил Доусон. — Причем это только набросок. Эскиз.
— У вас, случаем, еще одной необычной «девиации» нет, как у Иоанна Богослова?
— Нет, в будущее заглядывать не умею. Да и какая в этом нужда? И так понятно, куда мы идем. То есть катимся.
— Или куда нас несет, — добавил Батлер. — Интересный вы человек, Пол, только дискуссию я сейчас не вытяну. Я лучше еще воды выпью. — Он кивнул на бутылку. — Хорошая вода, из айсберга. Не хотите?
— Нет, спасибо, — отказался Доусон и покосился на лежащую на столе пачку сигарет. — Я бы лучше закурил…
— Ладно, курите, — разрешил Батлер, наполняя стакан. — Я уже почти в норме. Отделался, скажем так, легким испугом.
Доусон быстро придвинул к себе пепельницу, щелкнул зажигалкой и с удовлетворенным видом выдохнул первую порцию дыма. Сразу же сделал новую затяжку и сказал:
— Действительно, что-то я разошелся. Вернемся к нашим марсианам. Что вы собираетесь предпринимать дальше, Алекс? Докладывать НАСА?
Батлер оторвался от стакана и ответил:
— Нет. Пока — нет. Вспомнил-то я еще не все. Я бы съездил в местную клинику Святого Марка. Флоренс меня просила… Если хотите, можете составить мне компанию. Тут какая-то туманная история…
11
— Пожилая женщина? Не может ходить? — переспросила сидящая за толстой прозрачной перегородкой темнокожая медсестра, пристально глядя на Алекса Батлера. — Вы что, не знаете, как ее зовут?
— Забыл, — ответил Батлер. — Меня… нас попросили проведать ее, поговорить. Ее возят в кресле… Так нам сказали. Ну, забыл я имя, дырявая голова…
Медсестра продолжала сверлить его взглядом, и ее черные зрачки были похожи на два револьверных дула. Потом оба дула переместились на стоящего сбоку, в двух шагах от Батлера, Доусона, и вновь взяли Алекса на прицел.
— Кажется, я знаю, о ком вы. Только сомневаюсь, что вам удастся поговорить с миссис Стоун.
— А… что с ней?
Медсестра поднесла руку к виску и слегка пошевелила короткими пальцами.
— Проблемы с головой. Очень серьезные… и безнадежные. — В ее выпуклых, похожих на теннисные мячи глазах засветилось любопытство. — А кто вам о ней сказал? Она тут уже лет сто или двести, и никто никогда ее не проведывал. Вроде бы и имя-то у нее ненастоящее, никто не знает, как ее зовут, а сама не говорит.
— Одна знакомая сюда приходила, — не стал уклоняться от ответа Алекс. — Точно не знаю, в чем там дело, но просила навестить, если буду, — он мельком взглянул на Доусона, — если будем в Чаттануге. Ну, вот… — Он поднял пакет повыше, чтобы медсестра увидела со своего вращающегося кресла. — Надеюсь, фрукты ей не противопоказаны?
