Гнев Севера - Александр Владимирович Мазин
Ах да, есть еще третий вариант. Королевское войско застукает нас за грабежом.
В общем, знака я не подал. Вошел внутрь, совершил все необходимые движения, благо сам ритуал входа в церковь был мне более-менее знаком, отдал сундучок и покинул храм, получив заверения настоятеля в том, что я здесь отныне желанный гость и всегда могу рассчитывать на койко-место в монастырской «гостинице», а уж благожелательное отношение самого милорда Годвина — это само собой разумеется.
Как в воду глядел преподобный любитель сладкого.
— Ты что творишь? — набросился на меня Укси, едва мы оказались вне видимости со стен и воссоединились с остальной командой. — И где мое золото?!
— Наше золото! — рявкнул я. И «включил ярла»: — Меня слушай! Король Элла идет сюда!
— Ну и пусть…
— Нет, не пусть! Главный жрец сказал: они его ждут уже сегодня!
Вообще-то настоятель сказал: «может быть», но немного сгустить краски не помешает.
Дошло. Видимо, тоже представил картинку: королевское войско ловит с поличным грабителей святыни.
— Конунг должен это узнать, и чем скорее, тем лучше! — Я снова «включил ярла».
Плешивый был в нашей команде главным. По должности, но не по статусу.
— Конунг узнает, — проворчал Укси. — Золото ты зачем отдал?
— А что я, по-твоему, должен был сделать? Схватить его и бежать? Уймись! Если вернемся домой, я отдам тебе из своего. Всем отдам! — повысил я голос.
— А если не вернемся? — агрессивно крикнул кто-то из хирдманов.
— А если не вернемся, на хрена тогда тебе золото? — парировал я.
— Но…
— Хорош болтать! — перехватил инициативу Плешивый. — Бросайте эти дерьмовозки! Мы возвращаемся!
— Эй, а вы что же, не станете громить монастырь? — возмущенно завопил наш проводник, встав на моем пути.
Язык Севера он понимал очень условно, но главное уловил.
Зря он влез. Забыл, с кем имеет дело. Нет, я бы его просто отпихнул, но англичанин обратил на себя внимание Укси, а Укси — это не я. Оплеуха сбила англичанина с ног, и наконечник копья вошел ему между ребер. На полпяди. Как раз до сердца.
Плешивый наступил на бьющееся в агонии тело, обтер о рубаху должника наконечник копья и рявкнул:
— Бегом!
И мы побежали.
Глава 5 Убьем их всех!
— Копьем! — заревел Рагнар. — Берегись!
Горизонтальный просвет между краем шлема и краем щита. Вижу сквозь него строй англичан. Стена щитов, щетина копий.
Мой щит дергается. В него угодила стрела. Седьмая по счету. Левая нога вперед, правая — подшаг, левая — вперед…
— Вер! Трик! Хер! Ек! Ком! Вер! Трик!..
Берегись, мы идем!
Плечо к плечу, щит к щиту. Остается семьдесят шагов, шестьдесят… Звонкий удар по макушке шлема. Стрела. Вскользь. Тридцать…
Мы не стали отсиживаться за стенами в роли мишеней для английских стрелков. Так решил Рагнар.
Король Элла пришел. Тем хуже для него. С дружиной пришел, с несколькими сотнями лучших воинов Нортумбрии.
Тем хуже для них.
С ними еще полтысячи бойцов: дружины танов, фирд[4]…
Тем хуже для них и лучше для нас. Убьем их всех, и больше никто не станет у нас на пути!
Так сказал Рагнар Лотброк. Один дан стоит десяти, нет — двадцати англичан. Убьем их всех! Сдерем шкуру с их конунга! Заберем его золото! Оттрахаем его дочерей! Убьем ярлов! Отнимем трэлей! Мы — даны! Боги Асгарда глядят на нас! Пусть гордятся нами!
Вер! Трик! Хер! Ек! Ком!
Тридцать шагов. Я вижу глаза англичан. Их вдесятеро больше, но им страшно. Мы — норманны, мы — их кошмар! Они тоже кричат.
А мы — замолкаем. Короткий разбег — и острие клина ударяет в английский строй. Острие — это Рагнар. Я слышу вопли и грохот. Упираюсь плечом в спину того, кто впереди, готовясь навалиться, чтобы продавить вражескую стену. Но в этом нет нужды. Я не вижу, что там, впереди, но это и так понятно. Конунг и его лучшие хольды вспороли английский строй. Все его шеренги. Мы уже внутри. Очень тесно. Зато тянуться не надо. Колю мечом поверх щита. И еще раз, и еще…
Прошли. Вижу английских лучников. Они бегут. Разворот. Перестроение. Раньше я был в хвосте, теперь — почти на острие клина. Но теперь — легче. Перед нами не сплоченный строй, а смешавшиеся шеренги.
Щит трещит, выворачиваясь из рук. Наконечник копья пробил и шкуру, и доску.
Удержал — и снова едва не выронил. Топор хускарла за моей спиной срубил копейное древко. Спасибо, друг, что едва меня не прикончил. Какой-то англичанин тут же воспользовался тем, что мой щит ушел вниз, и метнул в меня секирку. Тот же хускарл, что меня подставил, меня и выручил: сбил топорик собственным щитом.
Наш клин увяз во вражеских шеренгах. Стало так тесно, что даже топорами приходилось не рубить, а колоть. Шаг, подшаг, толчок, шаг… Мы продавливались через англичан, раздвигая их, как плуг вспахивает землю. Отодвигая камни, разрывая корни, отжимая в стороны… Ступни искали опору между павших, мертвых и еще живых, которые норовили вцепиться в ногу, резануть ножом по щиколотке…
Мой сосед, кажется его зовут Лодин, не уберегся. Закричал, задергался… Его ударили снизу, под кольчугу, в пах. Убийце тут же размозжили лицо ударом ноги и добили, но Лодину уже не помочь. Он выл, истекая кровью, но двигался вместе со всеми, подпертый со четырех сторон, висел, не падая. Древко его копья давило на мою шею, но я не мог его сбросить. Мой меч работал, будто игла швейной машинки. Не так быстро, но так же точно и уверенно. На меня напирали сзади, я давил в спину того, кто впереди, жмурился, когда кровь брызгала в лицо… Шаг, подшаг…
Свобода! Я едва удержал равновесие, когда спина, в которую я упирался, внезапно перестала сопротивляться. Мы второй раз прошли через англичан…
А, чёрт!
Стрелы! Почти в упор!
Я присел, пытаясь укрыться за потяжелевшим щитом, и толчок сзади сшиб меня с ног. Хирдман, который был за мной, тот, что отрубил древко копья, пробившего мой щит, сбил меня с ног… И сам повалился на меня сверху, прошитый сразу несколькими стрелами.
А я хрипел, задыхаясь, упираясь в землю локтями, удерживая стоявший ребром щит. Передо мной — мертвое лицо Лодина, на мне — дергающееся
