Андрей Смирнов - Возрождение Бога-Дракона
Проход заканчивался допотопной телефонной будкой. На вид ей было по меньшей мере лет пятьдесят. Внутри — опять битое стекло, пыль, грязный футбольный мяч и какие-то лохмотья. И все. Трещина заканчивалась тупиком.
Я отступил от будки на шаг и, превозмогая сопротивление окружающего мира, повернулся к проспекту. Было ощущение, как будто что-то физически мешает посмотреть туда, не давая вывести внимание из особой зоны пространства, ограниченного Трещиной.
«Снаружи» ничего особенного видно не было. Все тот же проспект, те же машины. Я задумался: могут ли меня заметить люди на другой стороне улицы или пассажиры автомобилей? В принципе, это было возможно — я не так уж далеко отошел от обычной человеческой реальности — но маловероятно, потому что та же сила, которая отводила мое внимание, влияла и на них, и воспротивиться ее действию шансов у них было намного меньше по той простой причине, что они даже не осознавали влияния этой силы. Телефонную будку «снаружи» не углядеть, это сто процентов. Иначе ее бы давно отсюда убрали. Интересно, когда образовалось это искажение и при каких обстоятельствах будка «выпала» из обычной реальности? Магазинчику от силы лет двадцать.
Я двинулся в обратном направлении. В таких закутках реальности нередко селились разные странные существа, которым не находилось места в мире людей, но здесь, похоже, никто не жил. Слишком маленькая Трещина. Открытое пространство, много света и чрезмерная близость к человеческой реальности. Не самые лучшие условия для чудовищ.
Когда я протискивался мимо остановки, сидевшая на лавке женщина заметила меня и с неприязнью посмотрела. Видимо, решила, что я заходил в этот безлюдный грязный закуток отлить или ширнуться. Я усмехнулся.
В окружающей реальности полно раумлогических проходов. Однако окружающая реальность заботится о своей целостности и поэтому пудрит мозги тем, от кого зависит — то бишь, простым людям — всячески отводя их глаза от своих дыр. Я замечал Трещины с детства, но не придавал им особого значения, пока в восемь лет не попал через одну из них в весьма опасную реальность, где едва не погиб. Долгое время я опасался, что твари, которые жили в той Трещине, выберутся наружу и расползутся по городу. Лишь позже я понял, что они, по видимости, испытывают те же проблемы, что и люди — а именно, не замечают перехода, хотя он находится у них перед самым носом. У них была «своя» реальность — не столь обширная, как реальность людей, но куда более мрачная. Один Митра знает, что они жрали в своем «подвале». Наверное, крыс и бродячих животных, с миром которых у них было намного больше точек соприкосновения, чем с миром людей.
Направляясь к подземному переходу, я критически осмотрел себя и обнаружил на рукавах куртки коричнево-серые полосы пыли. По видимости, все-таки задел стену, когда протискивался в Трещину. Увлекшись чисткой одежды, я заметил призрака лишь после того, как он прошел мимо, окатив меня волной уныния и холода. Поднял взгляд и увидел, как фигура поднимающегося по лестнице человека тает в свете дня.
Садясь в поезд, запоздало подумав о том, что стоило бы купить в ларьке какой-нибудь журнал или хотя бы анекдоты — ехать долго, моя квартира находилась на другом конце города.
7
Дом, в котором я жил, располагался в северо-западной части Эленгарда, в зоне, которую еще пятьдесят лет назад занимали исключительно промышленные предприятия. Но все меняется. Эленгард рос, границы города расширялись, и предприятия — по собственной инициативе или под давлением мэрии — перебирались дальше на окраины. Часть старых заводов модернизировали, превратив их в образцы современного производства — бесшумного, компактного и бездымного; остальную площадь использовали для строительства офисов и жилых домов. Сейчас это был один из самых дорогих районов Эленгарда.
Двери из полупрозрачного затемненного пластика разъехались передо мной, открывая холл, визуально разделенный на три части колоннами, стилизованными под древнеегипетскую архитектуру. Мраморный пол со сложным геометрическим рисунком и такого же цвета и фактуры, будто вырастающая из пола стойка охранника справа. Слева — спуск в полуподвал, где находилась прачечная. Если же идти прямо, пересечь холл, подняться на несколько ступенек, миновать лифты, то можно попасть в небольшой ботанический сад — надежно закрытый от холода зимой, летом же плавно перетекавший из здания во внутренний двор, также превращенный, по сути, в настоящий сад, изобилующий цветочными кустами и карликовыми деревьями.
Я вызвал лифт. Пока ждал, в холле нарисовалась соседка. Я не запомнил, как ее звали, хотя она, наверное, представлялась полгода назад, когда я только въехал сюда. Возникло искушение что-нибудь с ней сделать, организовать если не инфаркт, то хотя бы легкий обморок для того, чтобы избежать обычных вопросов о том, кто я, сколько мне лет, чем я занимаюсь, откуда прибыл и почему живу в квартире один. Однако я справился с искушением, припомнив ту идею, которую герр Рихтер пытался донести до меня на протяжении всего нашего знакомства: если ты хочешь научиться жить в социуме, говорил наставник, обходись без магии. Да-да, вообще не применяй свои способности для решения жизненных проблем, ищи другие пути решения… Мы не раз спорили с ним об этом, потому что я считал и считаю, что в подавляющем большинстве ситуаций простые и прямые пути самые лучшие, однако кое-что из сказанного им все-таки осело где-то у меня в голове, и теперь всплыло, я переборол искушение и ничего не предпринял, позволив ей подойти и встать рядом со мной. Даже вежливо поздоровался. К счастью, за время пока, мы ждали лифта и потом, пока поднимались на двадцать седьмой этаж, никаких попыток заговорить с ее стороны так не последовало. И правильно, потому что во время всех наших предыдущих встреч я просто игнорировал ее вопросы. Не люблю, когда суют нос в мои дела. Вообще говоря, никто этого не любит, но люди в своей массе по мере взросления учатся терпеливо относится к окружающим. В этом смысле я, наверное, никогда окончательно так и не повзрослею. Общество «взрослых людей» построено на лжи. Может быть, у цивилизации и не было иного выбора, как пойти по пути самообмана, заменяя правилами приличия природные симпатии и антипатии. Может быть, у подавляющего большинства людей и нет другого выбора, кроме как следовать этим правилам и культурным нормам — потому что если они от них отступят, то не получат работы, еды, жилья, а в конечном итоге попадут в тюрьму или в больницу для умалишенных. Да, может быть. Я могу лишь посочувствовать тем, кто лишен выбора.
Двери лифта открылись. Мы вышли в коридор и разошлись — поджавшая губы соседка направо, я налево. Я приложил руку к замку и закрыл глаза, распространяя свои ощущения на металлическую часть двери. Хотя у меня был ключ, в большинстве случаев я предпочитал открывать дверь менее традиционными способами — исключительно в качестве тренировки. В отличии от простой кнопки телевизора, которую достаточно всего лишь нажать, замок устроен несколько сложнее и требуются определенные усилия для того, чтобы правильно настроиться, ощутить его как часть себя, а потом совершить этой «частью» именно те движения, которые нужны.
Раздалось четыре последовательных щелчка, я толкнул дверь и вошел в свою квартиру.
Хм. Большой вопрос, в какой мере я могу называть эту квартиру «своей». Если бы я самостоятельно купил ее или отобрал бы у предыдущих хозяев, никаких сомнений в ее принадлежности у меня бы не было. Мое — это то, что я взял собственными силами (и неважно, законным способом или нет) и самостоятельно же способен удержать. Но квартиру мне подарили. И хотя я жил здесь уже более полугода, чувство «своего дома» в полной мере так и не возникло. Не знаю, может быть, появится когда-нибудь. Если не появится — то рано или поздно я отсюда перееду и сам выберу себе жилье.
Я снял куртку, разулся и прошел в ту комнату, которую считал своим «кабинетом», потому что там стоял стол с компьютером, несколько книжных шкафов, и небольшой раскладной диванчик из кожзаменителя — мое любимое место в доме. Вторая комната представляла собой нечто вроде гостиной — там был телевизор, стол и диван посолиднее. Спальни как таковой не было, в зависимости от настроения, я спал то в одной комнате, то в другой. Если отодвинуть стол, то диван во второй комнате можно было разложить полностью, превратив в полноценный сексодром — что бывало очень кстати в тех случаях, когда я ночевал не один.
Квартира у меня появилась благодаря тому же источнику, из которого с самого начала обучения в ШАД ежемесячно на мой счет приходили деньги. Схожим образом обеспечивались и другие ученики школы — хотя многие проводили в своих новых квартирах не так уж много времени, предпочитая родительский дом или привычные и давно обжитые комнаты интерната. Понятия не имею, из какой статьи бюджета оплачивалось все это. Теоретически, герр Рихтер Эзенхоф мог зачерпнуть из любой.
