Василий Головачёв - Катарсис. Том 1

Наталья, увидев проделки компании, сделала замечание, и молодые подонки, окружив ее с хохотом и угрозами, принялись рвать на ней платье, а когда она стала отбиваться и кричать, кто-то ударил ее ножом. Просто так! Чтобы не кричала. Словно прихлопнул муху!

Крутов, услышав крик, прибежал, чтобы увидеть, как стая бандитов рассыпалась в разные стороны, однако догонять никого не стал, увидев лежащую на тротуаре жену. Она умерла у него на руках…

Следствие, длившееся два месяца, так и не доплелось до финала, потому что вели его, во-первых, неквалифицированно, во-вторых, в банде Копченого оказался племянник начальника отдела милиции Западного района столицы, который постарался закрыть дело «за недостаточностью улик». И тогда Крутов сам начал расследование, в течение недели выйдя на всех участников трагедии, вычислив и главаря, и того, кто убил жену.

Саша Зубко был первым, кто предложил ему помощь в ликвидации банды. Вторым подошел Марат Балязин. А потом собралась группа из семи человек, почти треть всей команды «Витязь». В воскресенье вечером, определив место гуляния банды: Сокольники, ресторан «Луч», — «витязи» вошли в ресторан и за минуту обработали всех подонков, уже изрядно накачанных спиртным. Все были в масках, кроме Крутова. Он подошел к Копченому и его двадцатичетырехлетнему дружку по кличке Люкс и сказал, четко и тихо, не сводя глаз с бледно-бессмысленных лиц бандитов:

— Полтора месяца назад вы убили молодую женщину возле парка Горького. Помните?

— Чево? — прохрипел Люкс, держась за подбитый глаз.

— А-а? — выдал Копченый.

— Вы ее убили, — терпеливо повторил Крутов. — Это была моя жена. Вам все понятно?

— Какого х…?! — выговорил Люкс, вдруг трезвея.

И тогда Саша Зубко легонько ткнул его пальцем в темя.

Люкс умер мгновенно: Саша попал в нервный узел, в точку поражения котю. Копченого ударом в солнечное сплетение убил Балязин. Ребята не хотели, чтобы в этом деле свидетели потом показали, пусть даже случайно, на их командира. Наталья была отомщена, однако эта месть ее не вернула, и душа Крутова еще долго стонала и корчилась, переживая случившееся, хотя слова Саши: это была не месть, а восстановление справедливости, — где-то пересекались с этой горькой истиной.

Убийство двух бандитов (остальных «витязи» весьма здорово покалечили) много шума не произвело, все было сделано так, будто две банды устроили разборку с применением холодного оружия, а Крутова все же вычислили муровцы, и лишь «железное» алиби, тонко разработанное ему сослуживцами, спасло майора от тюрьмы. Правда, он потом все же пострадал: очередное звание — подполковника, которое он давно заслужил, все понимающее начальство так ему тогда и не присвоило…

— Не тужи, командир, — обнял Крутова за плечи Саша Зубко, понимавший, что творится в душе майора. — Можешь всегда на нас рассчитывать. Если понадобимся — звони, и мы примчимся, где бы кто ни находился. И не жалей о содеянном.

— Шел бы ты лесом, утешитель, — грубовато отрезал Крутов, проглотив ком в горле. — Давайте выпьем за то, чтобы наш профессионализм требовался как можно реже.

— И за то, чтобы передохли все террористы! — добавил Балязин. Все дружно встали, со звоном сдвигая рюмки с вином.

Подоспела картошка, потом Марат принес противень с распространяющими оглушительный аромат курами, Сергей закончил готовить салаты — он не только умел искусно кидать кинжалы, но и мог этими кинжалами нарезать любой овощ на ломти любой толщины, — заработали челюсти.

— Куда собрался? — спросил Зубко, кивая на сумки.

— На родину, — ответил Крутов, переживая удивительное чувство единения. — Брянская область, Жуковский район, деревня Ковали. Почти вся деревня — родственники, тетки и дядьки.

— А потом?

— А потом суп с котом, — вмешался Балязин. — Не приставай к человеку, пусть отдохнет пару месяцев, прежде чем решать, чем ему заниматься. С его опытом он везде устроится.

— Его опыт слишком специфичен, чтобы он мог устроиться без напряга, — возразил Костя Морозов, прозванный Кокой за чубчик надо лбом. — Разве что в охранные структуры. Только не думаю, чтобы командир согласился охранять пивзавод или частную контору. Я правильно думаю, Егор Лукич?

— Когда ты успел стать таким мудрым? — удивился Зубко. — С виду лопух лопухом, а мысль излагаешь не хуже моего шестилетнего племянника. Конечно, командир не станет мальчиком на побегушках у новых русских, у него достаточно сил, чтобы изменить ситуацию и зажить в удовольствие. Теперь он сам себе голова.

Крутов улыбнулся.

— Может быть, ты и прав, философ. Только я теперь исповедую другую религию. Один мудрец[2] изрек: «Вчера я был умным, вот почему хотел изменить мир. Сегодня я мудр, вот почему меняю себя».

Морозов, а за ним и остальные, зааплодировали. Кроме Вохи — Владимира Васильева. Этот тихий с виду парень, мастер ниндзюцу и адепт философии дао, видел дальше других и не верил в особый путь бывшего майора безопасности. Крутов перехватил его взгляд и понял, что его личные сомнения, спрятанные в глубине души вопреки высказанной уверенности, имеют под собой основания. Мир вокруг был слишком жесток и неблагополучен, чтобы разрешить индивидууму жить спокойно в своей личной экологической нише. Да и сам Крутов никогда не проповедовал философии пофигизма, а также не любил людей, исповедующих этот принцип и плюющих на всех остальных людей.

Среди гостей разгорелся спор, должен ли хозяин искать справедливость и восстанавливаться в рядах спецназа. Спорили недолго, пока не надоело Балязину. Перекрывая гвалт и смех, он рявкнул:

— Прекратить бардак! Всем упасть и отжаться!

Смех вспыхнул с новой силой, и спор прекратился. Крутов понимал, что его таким образом пытаются утешить, успокоить, поддержать, но обидного ничего в этом не чувствовал, ребята все были насквозь свои и понимали ситуацию не хуже, чем он сам.

Разговор перескочил на проблемы школы: у Кости Морозова сын пошел во второй класс, и он выдал несколько историй, происшедших с отпрыском, судя по рассказу, очень смышленым и подвижным мальчуганом. Больше всего хохотали над последним событием, когда жена вечером сообщила Косте, что его вызывают в школу.

— Зачем? — спросил Морозов, с трудом доплевшийся из ванной до постели после очередной крутой разборки с бандитами.

— Витька стекло опять разбил в школе.

— Черт возьми! — возмутился Костя. — Сколько же у них там стекол?!

Улыбнулся и Крутов, хотя знал, что история, рассказанная Морозовым, — всего лишь пересказ анекдота. Сын у Кости был вполне самостоятельным парнем, однако стекла в школе не бил.

Потом пришла пора прощаться, и майор был страшно благодарен ребятам, по-мужски сдержанно и просто пожелавшим ему добрых встреч, показавшим всем своим видом, что они не вычеркивают его из списков друзей и не видят ничего печального в его судьбе, что они остаются рядом. Лишь Саша Зубко, встряхивая ладонь Крутова, по-особому глянул на него и сказал странную фразу, которую Егор потом вспоминал не раз:

— Когда вернешься, не спеши принимать судьбоносные решения. Сначала позвони мне, хорошо?

— Хорошо, — слабо улыбнулся Крутов, не спрашивая, почему балагур Сашка, с виду трепач и повеса, а в душе — философ и тонкий знаток эзотерических учений, считает, что его бывший командир вернется. Но чувствовалось, что Зуб (кличка прилипла к нему еще со школы) знает, о чем говорит. И вдруг Крутову показалось, что он стоит, связанный по рукам и ногам, на пороховой бочке, и уже кто-то черный, злобный и страшный, с провалом вместо лица, спешит поджечь фитиль…

КРУТОВ

Из Москвы Крутов выезжал с чувством неопределенного ожидания чего-то: все казалось, что ему позвонит кто-нибудь из руководства управления и прикажет прибыть на базу под Орехово для дальнейшего прохождения службы. При подготовке машины — у него был «Рено-Меган» — и посадке возникло ощущение, что он что-то забыл, хотя забывчивостью никогда не страдал. На всякий случай Крутов добросовестно перебрал в памяти все, что необходимо для дороги, проверил оружие: бетдаггер и бяньдао он положил в бардачок, пистолет (штатный «макаров-М1» с лазерным указателем) под сиденье — у него имелось разрешение на ношение личного оружия как у офицера-оперативника ФСБ, и никто его, конечно, не забрал. После чего Крутов сел в машину и с некоторым сомнением в своей нормальности выехал со двора. Лишь за Кольцевой автодорогой он понял, что интуиция просто предсказывает ему скорое возвращение, хотя сам он возвращаться в столицу в ближайшие два-три месяца не собирался.

До Брянска он доехал за три с половиной часа, проходя подновленные участки шоссе со скоростью сто шестьдесят километров в час, послушно притормаживая в попадавшихся на пути селах и городках, и даже остановился на взмах жезла инспектора ГАИ в Малом Полпине, который, узрев удостоверение Крутова, от неожиданности взял под козырек. В Брянске Егор пообедал плотно — шел уже пятый час дня — и в начале шестого выбрался на Смоленскую дорогу, ведущую к районному центру Жуковка, откуда он мог добраться до родных Ковалей, располагавшихся от Жуковки в пятнадцати верстах.