Под ласковым солнцем: Ave commune! - Степан Витальевич Кирнос
– Огонь! – был отдан приказ.
Мушкет в руках Давиан не произвёл даже отдачи, лишь сухой треск и яркий светлый луч озарил пространство, расчертив его светоносным копьём. Это оружие – лучший способ выдать позицию стрелка, но свою заметность оно компенсирует убойностью – юноша увидел, как стрела энергии прожгла корпус и пронзила двигатель, заставив транспорт заглохнуть.
Совокупной рой пуль прикончил машину с экипажем внутри, разорвав её как консервную банку. Её место заняло ещё полдесятка машин, ответивших шквальным огнём, ударившим дождём горячего свинца по укрытиям повстанцев, взметая каменную крошку салютом вверх и посыпая её всё вокруг.
– Давай из пушки! – приказал десятник «Спирита», лежащий в ложе из кусков камней мешков с песком.
«Какой пушки?» – спросил себя Давиан.
Длинный ствол, укрытый лучше всего, питаемый от генератора, испустил лёгкий протяжный гул и из дула вырвался яркий ослепительный свет, принявший форму насыщенно-синего луча, который за пару секунд работы вспорол джипы, заставив металл плавиться и течь, а людей гореть заживо от нахлынувшей энергии.
– Сменить генератор! – был отдан приказ, пока приближалась волна пехоты.
Около полусотни солдат в серых одеждах оказались без защиты на растерзании перекрёстного огня, который ударил с двух сторон от дороги. Автоматы и пулемёты прижали огнём к земле передовые отряды, которые даже не способны подать носу из-за раскуроченной и пожираемой пламенем техники.
– Кто там? – спросил командир взвода.
– Говорит полурота «Волк», – раздался голос из рации десятника «Спирит», – северо-восточная часть города захвачена. Мы потеряли сектор и вынуждены отступить к вам.
– Да, давайте. Закрепитесь вдоль северного участка обороны, – сказал десятник, быстро переключив канал. – Командная, нам нужна поддержка гаубиц, как слышите! Командная…
– Гаубицы не отвечают, – раздался ответ, наполненный горечью. – Похоже, что они уничтожены.
– Проклятые десантники! – выругался десятник.
– Враг идёт!
Снова зазвенели громоподобные и звенящие аккорды битвы, дланью разорения, коснувшиеся вражеской колонны. Пулемёты и пушки заголосили, сея семена смерти среди наступающих танков и БТРов, которые прикрывают нерадивую пехоту. Энергетическая пушка свершает выстрел и один из танков превратился в факел полыхающего металла, со зданий понеслись дымные шлейфы, оставленный после ярких вспышек смертоносных боевых комет, накрывших броню танков и разбивших её.
Давиан делает ещё пару выстрелов, и лучи попадают прямиком в солдата, оставляя две маленькие опалённые дырки. Ещё выстрел и луч упирается в броню танка, оставив маленькую выбоину. Юноша ощутил дуновение войны – всё вокруг стало так горячо, такое ощущение, что сам воздух плавится от напряжения, а пространство готово расколоться от громыхания орудий. Он вдыхает, но не чувствует зимы и не одного из известных ему ощущений не настигает его. Это странное и безумное чувство, когда всюду витают ароматы крови, жженой плоти и плавленого металла, а по ушам бьют барабаны орудийного оркестра.
«Это самый настоящий ад», – подумал юноша, когда мушкет не выдал залпа. Быстро он вытащил отработанную батарею, и его обнесло паром и ароматом раскалённого пластика. Ещё одна батарея погружена и можно продолжить стрелять по врагу.
– Не сбавляйте темпа! – бодро кричит десятник «Спирита».
Всё вокруг захлестнуло безумие войны – армия Директория скована по всем сторонам и её победоносное наступление захлебнулось в пулемётном лае, треске энерголучей и вое пушек; мятежники же получают в ответ тучи пуль, бомб и танковых снарядов.
На мгновение Давиану показалось, на один лишь миг, что они проживут этот день и смогут встретить рассвет, чтобы уже завтра предстать перед вечностью. На секунду появилась мысль, что они остановят колонну, но зловещий и жуткий вой в поднебесье всё изменил.
Юноша тотчас всё понял, на уроках военного искусства в Рейхе им рассказывали, что есть авиация поддержки и летающие батареи. Он, было, захотел бежать, стартануть со всех ног прочь от укреплений, но было поздно. Оттуда, сверху, подобно гласу гневливого «божества», раздался гром, и сверкнула слабая молния и опустилась кара небесная на головы мятежников.
Снаряды стопятидесятимиллиметровой гаубицы, двух автопушек шестидесятого калибра, пали на землю. Сначала здания обратились в пыльную груду мусора, став братской могилой для гранатомётчиков, а когда пыль чуть-чуть осела, Директория снова опустила карающий молот на окаянные головы повстанцев.
Укрепления объяло пламя и взрывы, силы которых хватило, чтобы куски камня вместе с рваными частями старого асфальта на пару с орудийными расчётами, поднялись в воздух.
Давиан с десятником успели отбежать, и позади них вспыхнуло страшное пламя, которое было поглощено огромной стеной дыма и мелкого мусора, превративших огонь в сердце взрыва. Сила такова, что двоих со страшной силой швырнуло вперёд и оба по счастливому стечению обстоятельств пришлись на изорванные мешки с песком.
Десяток ракет из разных мест взметнулись к небу, и какая-то часть из них всё же коснулась борта самолёта. Раздался хлопок, который на земле практически не слышен и боевая грозная машина войны, поглощённая голодным пламенем и, деля небо чёрным шлейфом, стала падать прямо к тому месту, где возвышается пограничная стена и кажется, что он её проломит.
Поздно. Колонна может продолжить путь – им теперь никто не преградит путь и танки, покарябанные и опалённые, в сопровождении торжествующей пехоты, продвигаются вперёд.
Десятник «Оникса» поднялся и подтянул за собой Давиана, мысли которого практически сошли на нет, а все движения даются на полном автоматизме. Мужчина достал рацию, хриплым голосом крича:
– Твердыня! Твердыня, приём! Враг прорвался через наши укрепления. Как слышите меня!?
Из рации последовал ответ, которого нельзя было ожидать:
– О, проклятый предатель, мы это уже знаем. Ave Commune! да падёт смерть с небес на врагов народных! – связь оборвалась, прекратившись девизом печально известного отряда.
– Проклятые десантники! – выругался десятник.
– И что мы теперь будем делать? – спросил Давиан, прихрамывая, подходя к командиру, и усталым взглядом окидывая всё окрест.
Дым от пожарищ застлал всё вокруг, отовсюду доносится треск очередей и редкие взрывы пушек. Всё, что могло послужить оборонительными сооружениями, превращено в разметанные куски мусора. Снег стал серым и бордовым от копоти и крови. Стоны, крики и вопли стали логичным довершением к картине происходящего. И посреди всего этого юноша, который не знает, что делать.
– А что мы можем? – передёрнув затвор пистолета-пулемёта, обречённо спросил десятник. – Разве что только умереть.
Двое воинов развернулись, когда услышали звук работы двигателей и открыли огонь. Единственный джип остановился, и оттуда повалили люди, которых Давиан метко отстреливал из мушкета.
Со стороны колонный раздался гром, и пара танковых снарядов пролетела мимо, так и не задев их, а разворотив асфальт дальше.
Десятник открыл огонь по пехоте, идущей перед танками, и в кого-то даже попал, а Давиан сменил батарейку. Ещё один
