Сергей Малицкий - Вакансия
– Замок ржавый, – прошипел вполголоса Урнов. – Быкодоров жмется маслом смазать.
– Сам смажь, – посоветовал Дорожкин.
– Прочухает сразу, – отмахнулся Урнов.
За воротами стояла уже непроглядная тьма. Дорожкину пришлось положить руку на плечо Урнова, за плечо Дорожкина уцепился Мещерский, и вся процессия побрела, с трудом переставляя валенки, между каких-то, как казалось Дорожкину на ощупь, ящиков и бочек.
– Тут хотели солить огурцы, квасить капусту, – прошептал Урнов, – но не вышло у них ничего. Все гниет, портится. То соль забудут положить, то воды не нальют, то еще что. То лапы не помоют. Да и кто будет это все есть-то? Лучше пойти на рынок и деревенского скушать чего.
– Зачем тогда нужны эти теплицы? – удивился Дорожкин.
– А куда колхозничков девать? – в ответ удивился Урнов. – Говорят, что, когда тут город только начинался, их тьма была. Выходили из лесу, как пингвины, и смотрели на то, что тут строится да затевается. Насмотрелись. Никто им не подсказал, что надо дубинами по башкам настучать этим переселенцам, ну а теперь уж поздно… Теперь они уже не пингвины, а колхознички. И цена их жизни – копейка. А так-то главная культура тут эта самая мята. Воняет от нее хуже, чем от гнили какой!
Впереди забрезжил свет, и разговор сам собой стих.
Вскоре Урнов наклонился еще над одним замком, и троица оказалась среди помидорных кустов. Часть их была засохшей, часть продолжала плодоносить; гнилые помидоры хлюпали под ногами, но Урнов уверенно вел спутников между покрытыми ржавчиной контейнерами с землей.
– Парадные теплицы с той стороны, а тут что-то вроде дикого сада, – бормотал Урнов. – Но иногда можно набрать сеточку томатов. Только мыть надо хорошо. Тут и колхознички питаются. И моются тоже, наверное.
– Гадят, так уж точно, – простонал за спиной Дорожкина Мещерский.
– Ну и что? – удивился Урнов. – Гадят они нормально. Как лошади. И не пахнет почти. Народ в целом аккуратный. Я посмотрел бы, как ты, интернетчик, гадил бы в таких условиях.
Идти пришлось долго. Помидорная теплица была всего одна, дальше потянулись корпуса, в которых стеной вставали только сорняки. Часть ламп над головой путешественников была разбита, кое-где не хватало и стекол, но трубы, проходящие через дикие заросли, оставались горячими, из таких же труб, но потоньше, что змеились под стеклянными сводами, капала вода.
– Может, это лекарственные травы? – предположил Дорожкин, но обернувшийся Урнов приложил палец к губам.
– Сейчас пролезем в загон. – Урнов посмотрел на часы. – Там придется просидеть где-то с час. Через час Быкодоров будет выгонять колхозничков на территорию завода, с ними и мы там окажемся. Обратно выбираться будем другим путем.
– А сюда нельзя было другим путем? – проворчал Мещерский. Но Урнов уже открыл низкую дверь в торце последней теплицы и в следующем помещении полез по лестнице на стену.
– За мной, – прошелестел он сверху. – Переваливаемся через стену, с другой стороны труба. Забраться по ней нельзя, она в мазуте, а съехать вниз очень даже можно. Держаться вместе.
Через минуту и Дорожкин был наверху, а еще через пару секунд он сполз по жирной трубе в темноту, где тут же понял, что стоит в толпе существ, которых людьми он не мог бы назвать при всем желании. Сразу за Дорожкиным в толпу вонзился или, скорее, плюхнулся Мещерский, а в следующую секунду, сверкнув из-под противогаза золотыми зубами, Урнов поймал своих спутников за локти и начал их проталкивать поближе к противоположной стене. Глаза Дорожкина начали привыкать к темноте, тем более что в загоне царил полумрак, метрах в двадцати над узкой железной дверью и стальным парапетом горела тусклая аварийная лампочка, но, когда глаза окончательно привыкли, ему едва не стало плохо. Хотя, наверное, дело было не в глазах. И не в удушливой вони, которая стояла вокруг. И не в тяжелом дыхании уставших, измученных существ. Ему стало плохо оттого, что где-то рядом, недалеко, находится сытое, довольное нечто в военном френче, которое само себя считает человеком. Их, кого Быкодоров да и Урнов называли колхозничками, было, судя по всему, сотни три или чуть больше. В загоне, который показался Дорожкину стандартным ангаром для полноразмерной фуры, они стояли плотно, но не потому, что им было тесно, впереди, у закрытых огромных ворот, и справа, у парапета, оставались свободные места, – а потому что они грели друг друга. От дыхания, сопения, редкого кашля вверх поднимался пар, который оседал на стальных ребрах потолка инеем. Иногда кто-то впереди двигался, как будто поворачивался, но до слуха Дорожкина не доносилось ни разговоров, ни каких-то еще звуков, кроме тяжелого дыхания и кашля. И еще он не видел лиц. Не потому, что почти все колхознички были чуть ниже ростом, чем сам Дорожкин, – на каждом из них были точно такие же плащи. Интересно, как они выглядели? Как маленький Грон или неопределенный Ска?
За спиной Дорожкин услышал недовольное ворчание, почти стон Мещерского, что-то ему ответил, но на них раздраженно обернулся Урнов, и тишина была восстановлена. Существа вокруг словно знали, что среди них стоят чужие. Впрочем, это не мешало им стоять так близко, что Дорожкин чувствовал – рядом, почти вплотную, находится что-то живое. Пытка продолжалась минут сорок. Дорожкин уже начал переминаться с ноги на ногу, когда железная дверь заскрипела, и на парапете появился Быкодоров. К его военному френчу добавилась длинная голубая шинель с алыми лацканами. На голове у председателя курчавилась седая папаха со звездной кокардой. В руке вился длинный бич. Едва он шагнул в дверной проем, живая масса дрогнула и зашевелилась, передвигаясь к воротам. Дорожкина потащили за собой его соседи, а Мещерский замешкался, засмотревшись на сияющего генеральским великолепием председателя тепличного комплекса, и в следующее мгновение вместе с ударом бича взвизгнул. Бич ударил еще и еще, но скулящий Мещерский, будто сразу уменьшившись в росте, уже вдавил свое тело в толпу несчастных колхозничков, и все последующие удары уже приходились на его соседей, которые не визжали, а только вздыхали и охали. Быкодоров бил, пока у него не устала рука. Было что-то невообразимо страшное в этом молчаливом бессмысленном истязании, словно плеть стегала живое море, которое не могло ответить ничем, даже карающей волной, а только вздрагивало и переваливалось с горба на горб. Наконец удары прекратились, широкие ворота поползли вверх, и истерзанная живая масса вывалилась под звездное небо. Тут же загремели разбираемые лопаты, метлы, ведра, носилки. Дорожкин уже было двинулся к пирамиде лопат, но почувствовал на локте пожатие, обернулся, увидел среди резиновых лохмотьев глаза и усы Урнова и шагнул вслед за ним за проржавевший железнодорожный контейнер.
Мещерский уже был там. Он скулил и силился достать рукой до спины.
– Повезло, – заметил Урнов. – Звезды. Неплохо видно. Спотыкаться будем меньше. Но надо быть осторожнее. Здесь нам ничто не угрожает, но мало ли кто-то увидит нас из-за стены?
– Да, кое-кого увидели именно так, – заметил Дорожкин.
– Черт, черт, черт, – наконец перешел со стонов на шипение Мещерский. – Выбираться другим путем будем? Почему там нельзя было зайти? Или там еще хуже?
– Там лучше, – сплюнул Урнов. – Но зайти там нельзя. Куда дальше?
– Сколько у нас есть времени? – спросил Дорожкин.
– Часа три, – прикинул Урнов. – Но всю территорию мы не обойдем. Она поперек только в полкилометра, а в длину около километра. Всего пять корпусов. Нас выгнали из транспортного, он как раз примыкает к теплицам. Через площадь – складской ангар. Но он практически пустой. Пара разукомплектованных подъемников, и все. В нем колхознички дрова жгут. Дым стоит клубами. Прямо на полу жгут.
– Зачем? – удивился Дорожкин.
– А хрен их знает, – хмыкнул Урнов. – Получают их у ворот, грузят на тачки, везут в складской и жгут. Может, греются? К северу – производственный. Там станки, но все законсервировано. Закрыто хорошо, сигнализация. Насколько я понял, там собирались запустить то ли патронную линию, то ли сборочную по автоматам, не знаю. Так и не сделали ничего. Я вообще не знаю, зачем этот завод, он же не делал ничего никогда?
– Вообще-то я слышал, что это испытательное производство или лаборатория, – заметил Дорожкин.
– Испытательный, или лабораторный, корпус там, – махнул на запад Урнов. – За административным. Еще между ним и производственным цех, где воду разливают по бутылкам. Ну скважина. Но там работают человека два или три, потому как воду эту никто не покупает, она и так из всех кранов льется. Возможно, уже и не работают. А может, даже и не люди там работали, не знаю.
– Еще здания есть? – спросил Дорожкин.
– Да, есть, – пожал в темноте плечами Урнов. – Склады разные, по вывескам с крепежом, фасониной разной, метизами, но ничего интересного. Или разворовано давно, или и не было ничего. Завод же чуть ли не с начала шестидесятых стоит. Нет, нынешний забор поставили, говорят, где-то в семидесятых, да и корпуса подняли, или они сами поднялись. Впрочем, не знаю. Вам-то чего надо?
