Евгений Красницкий - Отрок-4
— Слушаюсь, господин старшина!
— Дмитрий, Роська, Артемий, осмотреть все закутки, выгнать всех и запереть в сарае, только осторожно, не нарвитесь, как я в прошлый раз. Пленных стражников связать и к костру. Дмитрий, командуй.
— Слушаюсь, господин старшина.
— Демьян, убитого… да, уже принесли. Подыщи местечко для раненых, и выстави дозорных, Стерв подскажет, где лучше.
Урядики разошлись, а Мишка подошел к Дударику и Глебу. Дударик уже закончил перевязку и теперь пытался помочь Глебу встать на ноги, но сил у мальца не хватало. Мишка закинул руку раненого себе за шею, поддел плечом подмышку и помог дотащить Глеба до крыльца хозяйского дома.
— Дударик, что с ним?
— Стрела вскользь по скуле прошла, почти до кости рассекло.
Глеб что-то невнятно пробормотал и попытался сплюнуть, не вышло — кровавая слюна потекла по бороде.
— Я замотал, — продолжил Дударик — но там, наверно, зашивать надо, я сбегаю за Матвеем?
— Не надо, он сейчас сам подойдет, посиди пока с Глебом.
Глеб опять безуспешно попытался что-то сказать, было похоже, что кроме рассечения, он был еще и контужен.
«Пижон, блин, лицо бармицей не закрывает. Отделался бы синяком, или ободрало бы слегка — вскользь не пыром, бармица защитила бы. Эх, наставники, самих бы вас выдрать!»
Что-то еще беспокоило, какое-то воспоминание. Мишка повертел головой, оглядывая двор.
«Баба в погребе? Нет, не то, пусть пока там и сидит. Что ж еще?»
Так ничего и не вспомнив, Мишка поднялся на крыльцо и вошел в хозяйский дом. В сенях лежал с пробитой стрелой грудью новый смотрящий. Рядом валялся колчан, затейливо украшенный серебряными заклепкам, и сложный, чувствовалось, что очень мощный, лук — весьма недешевое оружие. Из сеней вовнутрь вели две двери — дом был просторным. Из-за одной двери доносился детский плач и женские голоса, Мишку передернуло от воспоминаний и он направился в другую горницу, откуда раздавались мужские стоны и ругательства.
Здесь все свидетельствовало о недавней жестокой рукопашной схватке: опрокинутая и поломанная мебель, брызги крови на полу и на стенах, отрубленная кисть руки, валявшаяся, чуть ли не посреди горницы. В противоположной от окна стене засели по самое оперение четыре самострельных болта. Выше, почти у самой потолочной балки, торчал еще один болт. По черному цвету Мишка опознал боеприпас Роськи — тот, разрываясь между христианским милосердием и воинским долгом, чернил свои болты в знак скорби по будущим «вынуждено убиенным».
На полу, прислонившись к стене сидел бледный до синевы хозяин хутора, его левая рука, простреленная Мишкой, была замотана пропитавшимися кровью тряпками. Рядом, в такой же позе и такой же бледный сидел один из десятников журавлевских «бойцов». У него пострадала не левая, а правая рука, и значительно сильнее, чем у хуторянина — кисти не было, а предплечье обмотано веревочным жгутом. Еще один десятник лежал связанный по рукам и ногам, не шевелясь и не издавая ни звука, видимо, был без сознания. Прямо над ним сидел на лавке с угрюмым выражением лица Анисим, время от времени оттягивая ворот, словно ему не хватало воздуха. Наискось через грудь по его кольчуге проходил след от клинка, не сумевшего рассечь кольца доспеха.
У дальней стены Немой и Алексей, стоя на коленях, делали что-то с лежащим на полу третьим десятником, он-то и ругался, вперемешку со стонами и криками.
— Все, все уже! — Алексей отстранился от лежащего стражника и принялся вытирать окровавленные руки о его же рубаху. — Только зря все, не ходить тебе больше на этой ноге, разрубленное колено не срастается.
— Крысы болотные! Боярин вас всех на колья пересажает! Корчиться будете…
Немой коротко, без замаха треснул стражника кулаком в ухо и тот умолк.
Алексей поднялся на ноги, развернулся и увидел Мишку.
— Михайла, давай-ка, вытаскивай этого, — Алексей указал на связанного стражника, — во двор и полейте его водой, чтоб в себя пришел.
— Я один не утащу.
— Отроков позови! — раздраженно посоветовал старший наставник. — Что, самому не сообразить?
— Отроки все заняты.
— Что значит заняты? Я приказываю!
— Здесь трое, а там тридцать! — Мишка понимал, что, мягко говоря «на грубость нарывается», но сдерживаться не мог и не хотел. — У меня убитые и раненые, есть тяжелый. Надо выставить дозоры, помочь раненым, убрать убитых, охранять пленных, запереть хуторян, чтоб не сбежали… Дальше перечислять?
Лицо Алексея перекосилось, он сделал шаг в сторону Мишки, но за его спиной тут же выросла фигура Немого. На Андрея Мишка мог смело рассчитывать — пальцем не даст тронуть внука своего благодетеля. Алексей, было видно, что с трудом, сдержался и спросил почти спокойным голосом:
— Сколько убитых?
— Четверо.
— А раненых?
— Трое, один тяжелый — Первак — ранение в голову. И еще наставник Глеб.
— А этих?
— Живы двое или трое, Дмитрий там разбирается. Глеба перевязали, сейчас к нему Матвей подойдет, как с остальными ранеными закончит.
— Хорошо. Давай так, Михайла: мы допрашиваем пленных, а ты наводишь порядок на хуторе и устраиваешь людей на ночлег. Раненых все равно ночью через болото не потащим. Илью вызывай сюда…
— Уже вызвал.
— Как ребят-то звали? — неожиданно прохрипел Анисим.
Мишку удивило желание бывшего десятника узнать имена практически незнакомых ему отроков, но он перечислил:
— Сильвестр, Питирим, Онуфрий и Антоний.
— Царствие Небесное. — Анисим перекрестился, вслед за ним обмахнулись крестами и остальные.
— Так вы христиане? — спросил вдруг слабым голосом хозяин хутора. — Значит колдуньи за болотом больше нет?
— А ее и не было, — быстро ответил Мишка, — врали вам, чтобы боялись в ту строну бежать.
— Тогда… — Хозяин хутора сглотнул, было видно, что ему совсем скверно. — Тогда пообещай, боярин, что в полон моих не уведешь и убивать не станешь. Я важное скажу.
— А ты и так все скажешь! — зловеще пообещал Алексей. — Жопой в костер посажу, соловьем запоешь.
— Именем воеводы Погорынского, боярина Кирилла, — громко произнес Мишка, глядя не на Алексея, а на Немого, — обещаю тебе и твоей семье жизнь и волю, если то, что ты скажешь, будет действительно важным.
Алексей зло оскалился, но, покосившись на Немого, смолчал, а Анисим прохрипел нечто невнятно-одобрительное.
— Поклянись, боярич, что не обманешь.
Мишка выпростал из-под одежды нательный крест и прижал его к губам.
— Клянусь спасением души.
— Слушай. У нас здесь есть христиане, тайно своему богу поклоняются. Завтра у них будет молитвенное собрание, а эти — хуторянин повел головой в сторону сидящего рядом безрукого десятника — прознали. Новому смотрящему перед боярином отличиться захотелось, вот он их здесь и собрал, чтобы завтра всех христиан похватать.
— Где это будет?
— Не знаю, но где-то недалеко. Вот он знает — хуторянин снова повел головой в сторону стражника с отрубленной рукой — и вот тот, связанный, тоже знает. Они здешние, а тот, которому вы ногу перерубили, вместе со смотрящим приехал. Ну, это важно для вас?
— Да, ты сейчас сколько-то православных христиан спас, это тебе зачтется и на этом свете, и на том. Вставай, сейчас ты скажешь своим семейным, что им ничего не угрожает, и пусть они помогут моим… — Мишка осторожно покосился на Алексея и повторил тверже: — моим людям на ночь устроится. Утром мы уйдем, но потом будем появляться снова. Не бойся, ни тебе, ни твоему хутору ничего угрожать не будет. Только как ты перед боярином Журавлем оправдаешься?
— Я человек маленький, боярин про меня и не знает…
В горницу неожиданно вошел Стерв, толкая перед собой молодого парня, и Мишка наконец понял, какое воспоминание не давало ему покоя — парень, скрывшийся в лошадином загоне! Как раз его-то и привел Стерв.
— Вот, Леха, сбежать хотел, насилу поймали — ловок.
— Зря старался, охотник! — Алексей криво ухмыльнулся. — Боярич Михаил Фролыч, словом воеводы Погорынского, им всем волю обещал.
* * *Вечером, уже в темноте, Алексей допрашивал выживших «бойцов». Орали они страшно — то ли Алексею никак не удавалось вытянуть из них нужную информацию, то ли он просто отводил душу, но вопли над хутором разносились жуткие.
Мишка, в это время, «пытал» урядников, выясняя в подробностях: кто, что и как делал. Картина получалась невеселая. Настоящая боевая потеря была только одна — отрок, которого у Мишки на глазах зарубил убегающий «боец». Остальные — хоть плачь! Один убитый и двое раненых в десятке Демьяна — следствие выполнения неправильного приказа. Двое убитых и тяжело раненый Первак — следствие невыполнения правильного приказа. Десяток Артемия и десяток Роськи фактически проболтались без дела (если не считать того, что опричники Роськи убили троих убегающих «бойцов». Второй десяток опричников, под командой Дмитрия, мог полечь целиком, если бы журавлевские «бойцы» оказались немного организованнее и пошли в рукопашную в тот момент, когда почти у всех опричников самострелы оказались разряженными.
