Операция "Берег" - Юрий Павлович Валин
Стоял где-то эшелон, высунул Иванов нос из-под плаща. Станция приличная, многочисленные пути, забор заводского типа. Нам пойдет. Спрыгнул с платформы. Закричал часовой с последнего вагона, наставил винтовку. Сиди уж, товарищ, прошляпил злоумышленника.
Сунулся на ближайшую проходную — «пошел вон, пьянь, щас как пальну!». Ладно, другой забор, другая проходная.
— Товарищ, рабочие руки цеху нужны? Опыт есть, с руками, правда, не особо, но одна точно действующая…
В отделе кадров посмотрели с большим сомнением, но документы у Иванова имелись, а люди, хоть и с одной рукой, нужны позарез. Взяли с испытательным сроком и вообще не по специальности. Собственно, все равно было где работать, нужно было в себя прийти. А мозги товарищу Иванову работа всегда надежно вправляла, это даже пустая голова не забывала.
…Штамповочный станок, лист легкого дрянного металла — из листа 116 шайб артикула 66–92. «Права на брак не имеем — продукция понятно куда идет».
Понятно, чего тут непонятного. Штамповал. 140 % плана на второй день, поскольку мозг не отвлекается, и сосредотачиваться человек умеет. Спал в кубовой за лестницами. Сказали — «не положено», были посланы, выволокли силой. После следующей смены снова залез, пришли гнать, были посланы, плюнули, больше не лезли. Да некуда и незачем было выходить с завода штамповщику Иванову, это даже дураку понятно. Да и заводик был не особо режимный, обсудили начальники, решили, что контуженный и малость псих, но работать умеет. Чего вам еще-то?
… Вздыхал-лязгал станок, звякали-катились в ящик-контейнер специфические шайбы. Направлял верной и точной рукой лист железа человек в дырявой спецовке, подправлял неловкой левой рукой, и шло дело. Голова что-то себе начала думать: между сменами пошел, договорился насчет досок, зашел в столярку.
— Слушай, Митрич, ты как-то нормально спросить можешь? Мне же для дела не жалко. Но ты ж смотришь, словно сейчас за кадык возьмешь. Так и тянет тебя киянкой по лбу двинуть. В целях предупредительной профилактики.
— Это после ранения. Не серчай, я же взглядом управлять не особо могу. Засверлиться есть чем?
— Да найдем…
Сделали подкатные ко’злы, удобства сразу прибавилось, не нужно легкий, но прогибающийся лист руками на весу крутить, точнее работа идет. К трем другим станкам приспособили усовершенствование, товарищу Иванову символическую рационализаторскую премию выписали и внеочередной робой поощрили. Пробовали сманить в столярный цех — спец виден. Но Митрич отказался. Знал, что ненадолго здесь. Рука разрабатывалась — цеховая физиотерапия, или как там ее по-медицински правильно обозвать — великая вещь.
Прохладно стало уже и здесь, на югах — шел Иванов по улице, подумывал о кепке. Видимо, когда голова пустая, она больше мерзнуть начинает. А может, возраст….
Совсем себя стариком чувствовал Дмитрий Дмитриевич Иванов. Но это чувство требовалось отложить, поскольку медкомиссия может бдительность проявить.
Военкоматский старлей рассматривал жеваные справки и выписки, мятую красноармейскую книжку.
— У тебя до переосвидетельствования медкомиссии еще почти полгода. Может, долечишься? Успеешь в действующую-то.
— Чего ждать-то? Я одинокий, рука прошла, разработалась.
— Совсем, что ли, разработалась?
— Да почти. Забирайте на фронт, чего там смотреть-думать.
— Смотри, не мальчишка, сам знаешь, каково там.
— О чем и речь. Должок мне нужно отдать.
— Это серьезное основание, — старший лейтенант начал выписывать повестку. — Значит, считай, опять добровольцем?
— Ну, дык привычка.
На заводе рассчитался, медкомиссию проскочил со свистом, постригся товарищ Иванов в последний раз на свои кровные, и первым прибыл в команду мобилизованных.
…Эшелон, шуточки характерные, новобранцы со своими сомнениями и нервами. Знакомое дело. Знал Иванов, что едет в одну сторону, но на сердце определенно стало легче. И в голове что-то начало появляться. Фронт — он творческого подхода требует, там по глупому заканчивать нельзя. Опять же старое гадание припомнилось.
Странное дело: лицо Фиры вспоминалось, как будто вчера простились. А Антонина… пятна на щеках и визг среди винограда. Не лицо — сущая смутность и цветное платье. Был ли женат Иванов? Не был ли?
Гришка и Сашка… то отдельное. Навсегда жгучее, горькое. Себе непростительное. Нет, нельзя про это.
Запасной полк, наладили на учебу. «Минометчики им нужны.» Да ну их в жопу. Опытен был красноармеец Иванов — взял в укромном месте взводного за грудки, сказал без свидетелей насчет кормежки голодной и всего прочего пару ласковых слов. Живо в маршевую роту сбагрили.
А ехать было недалече. Ноябрь, Сталинградский фронт…
* * *Восточная Пруссия. Велау.
18:18
Глядя на бледное небо, покачал в ладони опустевшую фляжку рядовой Иванов. Напрасно продукт перевел, хлопцам оно бы в удовольствие было. Не берет. И тогда, в ту жуткую приморскую осень, не брало. От драк и то легче было. Даже не в аду жил, а летел-летел на дно, шмякнуться не получалось. Не дай бог. Дни как один единый шли — черные и безмозглые. Что на берегу валяешься, что у штампа стоишь, хотя это сравнивать вовсе и неправильно — у станка хоть польза от тебя. Но сдох тогда Иванов. Не когда в снегу ранило и похоронку послали, и не в госпитале, а у калитки, среди винограда и кустов ярких, век бы их названия не знать. Всё — смерть и холод. Такое вспоминать вообще нельзя.
А ожил в Сталинграде. Пусть ненадолго, но все же. Иное дело. Нужно пойти, парням чего-то бодрого рассказать, да фляжку спрятать. Пригодится еще.
Кенигсберг. 1945 г. Межфортовое укрепление.
Глава 10
10. Где же, приятель,
Песня твоя
Кёнигсберг. Апрель 1945-го. Противотанковый ров. (район Центрального рынка)
6 апреля. Восточная Пруссия
