Удав и гадюка - Д. Дж. Штольц
Хмурый Юлиан поблагодарил мага кивком, и тот поплелся к своей постели и почти сразу забылся сном. Сам же раб улегся в уголок и принялся размышлять о Вицеллии и Илле, ставших врагами, а еще о том, как порой жестоко ломаются судьбы.
Ветер со свистом кидался в окно, бился в стекла и шумел в трубах. Зима выдалась ветреная. Когда внизу хлопнула дверь и советник, опираясь на трость, со сбившимся дыханием поднялся наверх, Юлиан уже спал на удивление глубоким сном. Снились ему его милая Вериатель и глупенькая Фийя; снилась матушка с ее загадочной и мягкой улыбкой; снились молодые Вицеллий и Илла, какими он себе их представлял, – с горящими глазами и еще неозлобленными лицами. А потом из туманных видений выплыла сначала мягкая фигурка Лины и скрылась в сосновых лесах. И оттуда вышла уже тоненькой Йевой, хохочущей в камере с кувшином и двумя кубками в руках. Она громко, задорно смеялась, пока вдруг так же резко не расплакалась и не посерела, стала тухнуть, сжиматься в ком и медленно пропадать.
Где-то во снах Юлиана гулко грохнула тюремная дверь… На пороге зыбкой темницы неожиданно появился враждебный силуэт в зеленом котарди, с седыми волосами до плеч. Не раздумывая, Юлиан прыгнул навстречу, рубанул родившимся из ладони ледяным мечом, но противник оскалился и шустро увернулся. Клинок в руках испуганного Юлиана рассыпался на переливающиеся льдинки. Дрожащим взглядом он посмотрел на окровавленную руку, где вместо кисти торчал позорный обрубок, и с воплем то ли ужаса, то ли ярости снова прыгнул на страшнейшего врага! В его руке вдруг возник пузырек с зиалмоном, и он с разворота швырнул его в зеленый силуэт.
Раздался звон стекла… Затем мерзкое шкворчание обезображенного лица. Крики… Кожа противника покрылась пятнами, а синие, опутанные морщинами глаза потухли, и седой мужчина упал на колени, сгорбился. А потом он вдруг быстро пополз по направлению к Юлиану, сбил его с ног и навис над ним, уже лицом Гиффарда.
– Филипп… – стонал в рыданиях Гиффард с покрытым гнойными язвами лицом, хватая друга за грудки. – Филипп! О Филипп!
Его лицо вытянулось, приняло форму клюва. Теперь уже белый ворон громко каркнул над ухом поверженного, плачущего Юлиана, придавил его лапой, ступив с силой на грудь, и начал остервенело клевать.
Проснулся Юлиан, когда на подоконник комнаты во время серого рассвета села ворона и, сипло каркнув, начала долбить клювом по стеклу.
– Чертова ворона… – пробормотал он, вытирая с лица испарину.
Уже одеваясь после пробуждения, он продолжал вспоминать странный сон, пока Дигоро тоже потягивался в постели с задранной до бедер рубахой и недовольно шипел клыками на птицу.
В это же самое время в Офуртгосе, в ночи, еще не зардевшейся розовой полосой рассвета, отчаянно вскрикнул Филипп фон де Тастемара. Его сердце только-только застучало, восстановившись. Йева тут же очнулась от дремоты и склонилась над отцом, которому снилось, будто друг Гиффард сначала трепал его за грудки, вопя имя Уильяма, а потом обратился в молодого черного ворона и принялся злобно долбить ему голову мощным клювом.
Глава 11. Пробуждение
Герцогство Лоракко, спустя месяц
Белоснежная кобыла с трудом пробиралась по глубокому снегу, неся на себе Мариэльд де Лилле Адан. Обычно окруженная толпой слуг, графиня сейчас была совершенно одна. После бури, что бесновалась на протяжении нескольких дней, часть пихт в лесу была повалена, и кобыла то и дело перебиралась через буреломы, едва не ломая ноги, но ее заставляли идти все дальше и глубже. Во тьме посреди белого дня то тут, то там сияли желтые глаза чертят. Они повизгивали, перескакивая с ветки на ветку, с интересом разглядывали одинокую всадницу, принюхивались, понимая, что перед ними не безобидный человек, и гладили коготками свои пушистые хвосты.
Наконец кобыла выбралась на небольшую дорогу, заваленную ветками и хвоей. Посреди дороги лежал обглоданный труп лося, возле которого бродил туда-сюда демонический грим. Поначалу кобыла испуганно взвизгнула, однако ее успокоили ласковым голосом, и, обойдя грима, она двинулась выше в горы. Там, впереди, над пихтовым лесом, возвышалась скала – это был тупик. Однако графиня Лилле Адан продолжала гнать туда уставшее животное. Она была одета на удивление просто: в черный громоздкий плащ, отороченный мехом волка, шерстяное платье и шапку с наушами. Ее серебристые и тяжелые косы, безо всяких украшений, лежали на тощих плечах.
Где-то справа и позади послышался хруст.
Смахнув снег с ресниц, графиня вгляделась в темную даль леса. Кто-то шел по сугробам, продирался сквозь бурелом, упрямо двигаясь в ее сторону. Наконец из пихтовика на тропу выбрался молодой мужчина и устремился навстречу. Со счастливой улыбкой на устах графиня выскользнула из украшенного кисточками седла и, сняв перчатку, протянула руку. Мужчина, в дешевеньких сапогах, теплых штанах с заплатками и в плешивом меховом костюме, поднял падающую на глаза высокую шапку и припал губами к руке. На боку у него болтался ременной топорик, на другом – огниво, а само его тело постоянно дрожало, будто он сильно озяб.
– Здравствуй, Мари, – нежно произнес лесоруб. – Как давно мы с тобой были здесь?
– Давно, Гаар, давно, – графиня с лаской посмотрела на красивого мужчину, стоявшего перед ней.
– Из всех моих многочисленных имен ты решила назвать самое нелюбимое.
Гаар тихо и беззлобно рассмеялся. Взяв под уздцы белоснежную кобылу, пара двинулась к скале, которая делала из этой почти забытой всеми дороги тупик. Гора вырастала над путниками, как безмолвный страж в черных одеждах посреди леса.
– Как дела в Элегиаре? – спросила Мариэльд.
– Илла Ралмантон заглотил наживку, так что все идет по плану.
– Юлиан не сбежит?
Гаар качнул головой.
– Пока ему не позволят. Порой даже камень истекает кровью, и Илла уже увидел в юноше свое молодое воплощение. Но как пойдет дальше, моя любимая Мари, зависит от того, успела ли ты достаточно разбередить сердечные раны, нанесенные Белым Вороном и преждевременной смертью отца, чтобы он решил, что ему некуда податься. – Затем мужчина добавил: – Мне бы не хотелось отвлекаться, чтобы снова прятать его от совета.
– Может, и придется. Кое-кто не дождался твоего вмешательства в раскопки и выдал себя Белому Ворону.
– Ему кажется, что я должен веками сидеть на пороге наших усыпальниц, – поморщился Гаар, – и сторожить их, как пес, чтобы их не раскопали. Думает, что если я не отягощен королевством, то у меня совсем нет своих дел. Элрон уже знает, да?
– Да. И теперь отправился на Юг.
– Хорошо. Я предупрежу Прафиала. Пусть постарается задержать его сколько потребуется. А как Генри?
Мариэльд едва не споткнулась о брошенную наземь бурей корягу, но Гаар успел ее подхватить.
– Пока с Ярвеном Хиамским.
– Хорошо.
Тропинка вильнула влево и стала блуждать вдоль горы, уходя далеко на северо-запад, однако они остановились у самой скалы, обросшей на выступах бурыми мхами. Гаар, с влюбленной улыбкой, не сводя глаз с графини, повел рукой – каменная стена перед ними тотчас раздвинулась, обнажив темный проем со стертыми ступенями. Лошадь испуганно захрипела, но Гаар погладил ее по морде, отчего та вмиг сделалась умиротворенной и пошла следом. Как только путники скрылись в проходе, стена сдвинулась обратно, с нее посыпались камни, а трещина заросла буро-желтым старым мхом. Будто ничего и не было.
Ступени петляли, ширились и в конце концов выросли в самую настоящую тропу, ведущую далеко в горы. Путники долго шли молча между голых скал, пока перед ними не раскинулась большая долина. Она пряталась от всего мира в заснеженных горах и в своем центре имела круглое, как блюдце, озеро. Возле замерзшей воды паслось стадо животных с рогами над узенькими глазками. Густая темная шерсть с белесыми полосами вдоль боков укрывала тела вампалов
