Андрей Круз - Ветер над островами
— Я никакой змеи не видел, — ушел я в отказ. — Я специально смотрел.
— Она маленькая была, — ответил он, разглядывая рану в лупу. — Поэтому даже пасть получилось открыть не очень широко, в тебя всего один зуб вошел. И еще у нее яда было мало — опять же потому что маленькая. Была бы большая — ты бы сейчас тут не духарился, а скулил бы, глядя, как с тебя мясо отваливается.
— А сейчас что делать? — всполошился я.
Вот только такого счастья мне и не хватало — одноногим инвалидом стать, даже предложения не сделав. На такое я точно не согласен.
— В лазарет надо, как можно скорее, — сказал он. — Я тебе сыворотку вколю, но этого уже мало, надо к хирургу и срочно резать. На коне держаться еще можешь?
— Да куда я денусь? — более чем искренне сказал я, чувствуя, как с перепугу холодеет спина и немеет лицо. Вот только кусками отваливаться мне больше всего не хватало. Не могла какая-то нормальная змея хапнуть, чтобы все понятно было? Яд там высасывать и все такое? Так нет, «бородатая» какая-то, чтоб ей, твари паскудной, сдохнуть.
Лошади Фомы и компании, опять. Похоже, я этим бандитам должен быть по гроб жизни благодарен. Не будь их — может, и «Лейлу» бы не обнаружили, и сюда бы, к месту боя, я не дошел, пожалуй, а теперь так и вообще.
Времени терять не стали. Возглавил нашу маленькую кавалькаду Василь, на вторую лошадь сам Слава взобрался, ну а я опять уселся на лошадь Павла. На четвертой раненый Марьян поскакал, удерживая повод одной рукой и морщась от тряски.
Вновь замелькали ветки над головой, зачавкала красная глина под копытами. Кавалькада растянулась по дороге, все молчали. Тропа следовала за извилистым руслом Кривухи, то приближаясь к нему, то теряясь в кустах, но шум быстротекущей воды был слышен постоянно. Нога болела не сильно, фельдшер прав — так можно долго проходить, прежде чем поймешь, что дело труба. Надо же, вроде вот так, как булавкой укололо, а я уже по частям помирать начал.
Лошадей не щадили, хоть и старались не загнать. Фельдшер явно торопился доставить меня в устье реки, где должно было встать на якорь второе дежурное судно, где как раз и оборудован лазарет, на который теперь у меня вся надежда. Шелестела листва над головой, глухо топали копыта, шумно дышала лошадь подо мной.
На привале Слава в очередной раз осмотрел место укуса, поморщился. Но сказал, что пока терпимо, должны успеть, чем обнадежил. Затем — опять скачка, вновь короткий привал — и опять скачка. В конце концов взмыленных лошадей вынесло на берег, на то самое место, с которого мы высматривали турецкую яхту. Василь отчаянно засвистел в свисток, с борта сразу отвалила лодка с двумя матросами на веслах. Обратно они гребли так, что весла скрипели и гнулись. Трап, чья-то протянутая рука, деревянный стол подо мной, а сверху застекленный потолок, через который льется яркий солнечный свет, влажная тряпка, упавшая на лицо и закрывшая рот и нос, чей-то голос: «Дыши глубоко, все будет хорошо». Все. Темнота.
Не знаю, сколько меня штопали, но очнулся я от свежего ветерка и звука негромко плещущейся у борта воды. Огляделся — я на палубе. В рубахе, но без штанов, нога туго перемотана белоснежным бинтом.
— Очнулся? — послышался голос Василя.
— Вроде бы, — обернулся я к нему. — Слава где?
— К отряду отбыл, — кивнул он в сторону берега. — А с тобой все нормально будет, сказали. Лишнее отрезали, нужное стянули. Шрам только будет, говорят. Ну и дураком тебя назвали, не обессудь.
— Чего это? — не очень искренне возмутился я, потому как думал о себе примерно то же.
— Сразу надо было в город, как черноту увидел, — ответил он, поднимаясь с палубы и пересаживаясь на канатный ящик. — Такое только от укуса бородатой бывает — даже дети знают. Видать, тебе и вправду сильно память отшибло.
— Да не было у нас бородатых гадюк, как мне кажется, — изобразил я работу мысли на лице.
— Ну вот и познакомился, — усмехнулся Василь.
— Ты мне вот что скажи, — начал я, попутно подтянув к себе ранец и вытащив из него штаны. — С племенем что?
— С племенем? — переспросил он. — С племенем все хорошо: нет больше племени.
— Как нет? — удивился я. — Я же сам видел, что, как мужиков постреляли, остальные начали падать и пощады просить.
— Ну да, начали, — кивнул Василь. — Баб молодых и детей сейчас соберут, отгонят в Новую Факторию, там всех осмотрят и по дальним островам развезут — всех в разные места. Детишек, какие не порченые еще, сразу в школу. Вообще в степь еще сколько-то негров смылось… но немного, там их тоже хорошо прижали. Угрозы не будет больше, это точно, пока дороги безопасны будут.
— А кто постарше?
— Прогонят, толку-то с них, — махнул он рукой. — Пусть живут как хотят, угрозы уже нет — племя вымерло.
— А выживут?
— Не знаю, — равнодушно ответил Василь. — Если жить будут тихо, то, может, и выживут. Но вряд ли: туда другие племена придут наверняка, добьют всех.
Так, а вот и суровая действительность. К этому тоже привыкать надо — как я понимаю, «век гуманизма» здесь пока точно не наступал, пока сплошной практицизм. С другой стороны… грабили и убивали их мужчины в пользу всего племени, и все племя этим пользовалось. А теперь все племя и отвечает: вопрос решен радикально, зато наверняка. Гуманизмом здесь и не пахнет, а пахнет коллективной ответственностью. Людей диких, тех, о которых преподобный Савва сказал: «Но что делать с теми, кто далек от дома нашего Закона и кто презирает его? Теми, кто руководствуется простым инстинктом: хочу — дай. Не даешь — украду. Не могу украсть — убью и возьму». На них ведь, таких простых, только простые меры и действуют. Вот такие, как сегодня. Или как взять всех — и выселить. По крайней мере, в те времена, когда власти умели поступать так, проблемы решались. А потом они только заметались под ковер или накапливались, но не решались никогда. И ты узнаешь, что вроде ты и у себя дома, но уже ни разу в нем не хозяин из-за пригретых таких вот наивно-вороватых, маленьких, но страсть каких гордых народов, скорее даже племен. Которых почему-то нельзя обижать.
Я глянул за борт, всмотрелся в голубую поверхность моря под голубым небом. Как-то чисто все здесь выглядит. И все грани видны, не сливаются с грязью.
— Интересно, мне купаться когда можно будет?
— Купаться всегда можно, я думаю, — сказал Василь. — Морская вода раны целит — это даже дети знают.
* * *К вечеру на борт плавучего лазарета доставили еще полтора десятка раненых, в том числе и двоих тяжелых, которых с нами верхами отправить не могли — несли носилками. Судно снялось с якоря и пошло в сторону города, медленно проматывая назад причудливую панораму зеленого берега.
Добрались до места часам к десяти утра, вошли в порт, обогнув гранитную стену, и я сразу взволнованно заозирался, силясь разглядеть «Лейлу», проверить — не делась ли она куда-нибудь? Нет, не делась. Яхта стояла у казенного причала рядом с церковным пакетботом, по пирсу прохаживался часовой, один из городских объездчиков. Наше судно прижалось к соседнему пирсу, на который сразу начали загонять повозки, принимающие лежачих раненых. Меня отпустили своим ходом, только пожилой врач, похожий на доктора Айболита в своей маленькой белой шапочке, напутствовал словами:
— Вам пока покой нужен, как минимум неделю, а то швы разойдутся. Гулять соберетесь — извозчика берите или ходите недалеко. И вот вам палочка, опирайтесь. — Он выдал мне довольно аккуратно выточенную трость с резиновым наконечником.
— Спасибо, доктор, — поблагодарил я его, примериваясь к тросточке. — Когда вообще в норму приду?
— Месяц, я думаю, — ответил он. — Я вам очень большую дырку там проковырял, так что шрам тоже будет внушительным.
— Это не страшно, — отмахнулся я.
— Страшно то, что шрамом могли бы не отделаться. — Его указательный палец уставился мне в лицо. — Некроз тканей развивается не только вширь, но и вглубь. Еще немного — и были бы задеты крупные сосуды и основные нервы. И вы остались бы калекой. Хорошо, что хоть как-то успели, больших проблем теперь не ожидаю. Так или иначе, но швы придется снимать. Или здесь, или… откуда ты?
— С Большого Ската.
— Ну, значит, там снимете. И ногу пока берегите, понятно?
— Понял. А как вообще в таком случае поступать? Если такая бородатая укусит, а от врача далеко?
— Не повезло тогда, — усмехнулся он. — Сыворотку хорошо бы иметь всегда, если в таких местах бродишь. Знать бы только, от кого именно. А так надо резать — на всю глубину проникновения ядовитых зубов. Отсасывать кровь, а потом все равно к врачу. До конца так можно от всей дряни не избавиться, все равно оперировать придется.
— Мерзкая гадина, — честно сказал я все, что думал про неведомую бородатую гадюку.
— Не то слово, — согласился со мной врач.
Ко мне подошел Василь, спросил:
