Олег Верещагин - Там, где мы служили...

Именно туда орушились артиллерийский огонь и удар авиации.

Штурмовики, уже стоя возле своих «коробочек», следили, как пехотинцы ополченцев грузятся в машины — лёгкие грузовики. Каттерик следил за этим, стоя в открытом «лендровере» и опираясь на пулемёт.

Витька, стоя у машины, смотрел на носки сапог с мрачным и сосредоточенным видом, совершенно не сооветствовавшим его вчерашнему настроению. Остальные, как обычно перед боем, хохмили и перешучивались — Джек, честно говоря, ожидал, что Витька включится в общую пикировку, но…

Спрыгнув с кормы БМП, сержант подошёл вплотную к русскому и тихо спросил:

— В чём дело?

— Меня сегодня убьют, — вдруг сказал Витька. С такой уверенностью, что Джек отшатнулся и невольно сотворил Молот — почувствовав, как от лица отхлынула краска, а губы онемели.

— Прекрати, это чушь, — быстро и негромко сказал он.

— Мне снился сон.

— Не всякий сон в руку.

Витька перевёл дыхание — словно очень долго бежал. Покачал головой:

— Я не верю в сны. Но я чуть не умер в этом сне по-настоящему, я еле сумел проснуться — у меня остановилось сердце.

— Просто там очень жарко было, я тоже плохо спал…

— Сержант, — Витька взял Джека за предплечье, стиснул, — ты погоди. Ты не спеши. Ты чего так испугался, как сопляк какой? Я хотел Майкла попросить… или Ника — но потом подумал: у них своих дел хватает… Чеки подели. Мои. Половину — домой, а половину… — он опять перевёл дух. — Половину отдай Брекки.

— Вик, это тяжёлый бред.

— Да почему? — юноша неожиданно улыбнулся, хотя и без веселья. — Стольких убили, постоянно убивают, а я? Да мне не страшно. Ты не думай. Ты только сделай, что прошу.

Джек оскалился. Он хотел резко ответить, что Витька не имеет права, умирать теперь, что в этом русском парне Джек видит своего младшего брата, своё более удачливое и счастливое продолжение… Не сказал. Это было бы сентиментально. А он не был сентиментальным — сержант-штурмовик, потерявший на этой войне многих друзей и единственную любовь…

— Иди к чёрту, — резко сказал он и полез в машину. Витька пожал плечами и вслушался в разговор двух ополченцев, проходивших мимо.

— Оз не придёт.

— Что ещё случилось?

— Его ножом пырнули.

— Кто ещё?

— Да не знаю. Никто не знает, не говорит он.

— Поединок, что ли?..

— На броню! — зычно крикнул Сведруп.

— Давай по местам! — поддержал Джек, поворачиваясь в люке.

Витька вскочил в «элефант» последним. Он искал взглядом Брекки, но среди девушек и женщин, молча провожавших своих — её не было.

Перед наступлением штабы рассчитывают всё — не только запасы снарядов у своих и противника, но и запас прочности, которым обладают войска. Это важно. Очень важно — потому что бывает: войска сражаются, даже когда сражаться уже нет возможности.

У «чёрных сотен» запас прочности был невысоким. Банды оставались бандами. Собственно, после обстрела и авианалёта от них осталась только толпа полуспятивших от ужаса живых среди куч трупов. Однако среди этой толпы были и «синие береты», бежавшие сюда с северо-востока. Их было не очень много, и они не собрались компактно с самого начала — а обстрел и вовсе помешал им это сделать.

Но эти были настоящими бойцами. Они ненавидели северян глубинной звериной ненавистью и не боялись умирать, стремясь только к одному — убить побольше врагов.

И это стало определяющим в начавшемся ближнем бою.

Свята земля, не свята — иль в пиру, иль в бою…На ней не найти ни Эдема — ни даже Сезама…Но Маленький Принц покидает планетку свою,Как, будь он большим, покидал бы свой каменный замок…Он держит в руках окончанья священных границ,Стоит, каменея в потоках стремительной жижи,И небо над ним опускается ниже и ниже,И чёрные тени ложатся у впалых глазниц.В слепой крови, прокушена губа.Ему б давно сказать — мол «не играю!»,Но… солнышко не светит самураюЗа гранью полосатого столба.Обрывками приставшая к спине,Душа его по краешку прошитаНервущимися нитями бушидо —И этого достаточно. Вполне…В ночи Гиперборея не видна…Стрихнином растворяется в стаканеПечаль твоя, последний могиканин…Так вырви же решётку из окна!Из сердца заколдованных трясин,Где мутная вода под подбородок,Летучий dream болотного народаК подножию рассвета донеси!А в час, когда полночная звездаВзойдёт на полог млечного алькова —Налей себе чего-нибудь такого,Чтоб не остановиться никогда…А потом ты уснёшь — и, быть может, увидишь ещё,Как медленно солнце встаёт, разгибая колени,И Маленький Принц покидает свои укрепленья,Горячим стволом согревая сырое плечо.Взойдёт над миром полная Луна —Прекрасна, но — увы! — непостоянна…Забудьте обещанья, донна Анна.Не стойте у открытого окна.

7

Объём поражения противника изумил всех. Наверное, почти все штурмовики видели больше убитых. Но такого скопления трупов на относительно небольшом участке не видел ещё никто из них. Кроме того, становился ясен масштаб вооружённости «чёрных повязок» — не просто банды, а чуть ли не дивизия с техникой, оказывается, стянулась в горную долину. И погибла здесь.

Вся.

Оставшиеся в живых пытались сдаваться в плен — ещё до подхода техники, конным разъездам партизан и ополченцев. Но те их не брали. Такие грозные из засады, в ночном налёте на ферму, «чёрные повязки» практически даже не пытались оказать сопротивления, хотя вокруг была ещё масса мест, где можно было попытаться организовать отпор… Любой из северян хорошо знал, что такое драться насмерть. И не мог понять, зачем вообще браться за оружие, если не собираешься этого делать.

Из этого непонимания, сменявшего ненависть, росло презрение. А из презрения — равнодушие…

…Очень хотелось открыть люк. В БМП стояла, невзирая на вентиляторы, духота, но подразделения находились практически в бою — и открывать люки без особой команды запрещалось.

— А на севере сопротивлялись покрепче! — крикнул Витька, прижав к горлу ларингафон. Из десантного отделения ему резко ответили:

— Не ори, у Ромки и так башка трещит!

— Пить надо меньше, — произнёс Витька на чистом русском сакраментальную фразу и покрутил вставленным в шарнир РПД, от нечего делать проверяя сектор обстрела. Впереди, в полукилометре, гарцевали несколько верховых ополченцев, они что-то высматривали между холмов. И, когда между ними встал куст разрыва — двое вылетели из сёдел, один склонился вбок и пришпорил коня, трое других поскакали рядом, поддерживая его и прикрвая — Витька поперхнулся вдохом.

— Вашу мать! Там пушка! 019-я! — взорвался динамик внешней связи. — Коробочки, осторжно, 018-я, в сторону, в сторону!

«В-в-вжау!» — Витька увидел, как снаряд, ставший внезапно отчётливо заметным, срикошетировал от борта 018-й. А потом увидел и пушку — она была установлена почти открыто между двух холмов, и возле неё возились с перезарядкой маленькие тёмные фигурки.

Наверху загремел 30-миллиметровый автомат, яркие даже при свете дня трассы затанцевали чуть слева от пушки, потом — словно бы нащупали, врезались точно в неё; казалось, огненный палец долбит по прыгающей клавише печатной машинки. Сбоку вынырнула 020-я, взрывая грун гусеницами, с бешеной скоростью взлетела на холм до половины, качнулась, остановилась, выпустила короткую очередь… ещё… длинную…

— Рышарт, делишь с нами славу? — шутливо спросил наверху Джек.

Что ответил поляк — было непонятно. 018-я Мальвони обошла 019-ю, подскочила на небольшом, но крутом пригорке и резко остановилась. Из неё выскочили двое штурмовиков, пригибаясь, пошли к вражеской пушке, наклонившей свой ствол до самой земли — её ствол зиял на просвет металлической рваниной от множества попаданий. Лежали один или два трупа. Штурмовики приближались неспешно, скользящим шагом, как боксёры на ринге — наверное, видели что-то, незаметное из «коробочек».

Тёмная фигура поднялась из-за пушки как-то ломано, словно марионетка на ниточках, но — быстро. Сделала что-то левой рукой. Накатник ударил вставшего в живоот, отшвырнул — но пушка коротко рявкнула, выплёвывая в упор заряд картечи.

Кто-то закричал так, что динамики застонали с присвистом. По броне дробно ударило грохотом, а приближавшихся штурмовиков просто разнесло в клочья — картечь ударила в них с пяти метров, не больше…

Из машин высыпали почти все. Заворочались башни, беря на прицел окружающие холмы.