Константин Соловьев - Америциевый ключ
- Не знаю, - только и сказала Греттель, - У меня остались лишь старые образцы, по которым непросто определить свойства его теперешнего повзрослевшего организма.
- Надеюсь, он размножается не опылением… - пробормотал Ганзель, - Тогда в этом городе прибавится проблем… Ладно. В общем, в борделях его нет. Я платил за расспросы щедрее, чем многие постоянные клиенты, но толком ничего не разнюхал.
- Помни, что его влекут не человеческие инстинкты, - напомнила Греттель, - Мы не знаем его устремлений и образа мыслей. И желания его могут не совпадать с обычными человеческими. Все желания, не только по части размножения.
- Выпить, набить брюхо и впрыснуть свой генетический материал в первый попавшийся генофонд, – вот и все желания обитателей этого города, вне зависимости от того, из какого они материала… - уверенно сказал Ганзель, - Поверь, это извечная часть нашей природы, которая не подвержена никаким мутациям.
- Ты ворчишь, как старый цверг.
- Имею на то право. Это ведь я целую ночь шатался по местам, куда королевские гвардейцы и днем стараются не заходить.
- В таком случае, надеюсь, твое любопытство распространялось не только на бордели.
Ганзель уставился на сестру с выражением преувеличенного удивления.
- Великая плазмогамия, Греттель, ты здорова? Мне показалось, я услышал сарказм!
- Исключено, - нарочито сухо отозвалась сестра, - За сарказм в моем случае отвечает рецессивный ген. Продолжай, пожалуйста, я постараюсь не мешать.
- Я был во многих местах. В грязных тавернах, где вместо мяса подают искусственно выращенные опухоли. В подпольных генетических лекарнях, где пациентов терзают примитивными инструментами, отрезая им клешни и клювы в попытке хоть немного приблизить их фенотип к человеческому. В притонах, где собирается чернь, которую изгоняют даже собратья-мулы. Проще говоря, я облазил все сточные канавы Вальтербурга. Все те места, куда стягиваются отверженные существа, не имеющие ни денег, ни крыши над головой. Деревянный человек должен был появиться в одном из них.
- Но не появился.
Ганзель развел руками.
- Или у него и в самом деле специфические вкусы по части достопримечательностей Вальтербурга, или он слишком незаметен. В любом случае, на мое желание щедро заплатить за информацию о разумном дереве толковых предложений не последовало. Впрочем, за ночь я получил три предложения расстаться с кошелем. Недопонимание рыночных отношений в этом городе, кажется, имеет глубокие корни…
Греттель приподняла бровь:
- Надеюсь, ты избежал невыгодного вложения капитала?
- Вполне, - заметил Ганзель, опуская мушкет в сундук, на прежнее место, - Как и в старые времена, платить свинцом зачастую надежнее, чем золотом. Старое рыночное правило. Хоть что-то не меняется с годами…
- Значит, никаких следов?
- Нет самого деревянного вора. А следы его есть. И я бы уже давно рассказал, если бы ты меня не перебивала.
- Извини.
- Прежде всего, я хорошенько расспросил об этом Бруттино на улицах. Улицы Вальтербурга многое знают. Иногда даже кажется, что они сложены не из камня, а из молекул ДНК, так много информации в них застревает. Надо лишь уметь ее выуживать.
- Переходи к сути, братец!
Ганзель мысленно ухмыльнулся. Оказывается, и у геноведьм есть предел терпения.
- А суть в том, что наш сорванец достаточно известен на городском дне. И, уверяю тебя, папа Арло был бы потрясен, узнав, какая репутация водится за его деревянным отпрыском. Может, дома, в мастерской, он умел выглядеть мальчишкой. Развязным, балованным, дерзким, но все-таки мальчишкой. Улицы знают его другим.
- Каким же?
- Уж точно не юным подмастерьем «шарманщика». Наш Бруттино сумел показать себя. Он шакал. Мелкий уличный хищник, промышляющий обычно по ночам и в одиночку. Грабежи, кражи, налеты на ремесленные лавки, похищение генетических материалов. В принципе, ничего удивительного, улицы кишат такими. Но у него уже в столь юном возрасте имеется определенная репутация. Догадываешься, какая?
- Не хочу гадать. Я оперирую фактами, а не допущениями.
- Говорят, он бездушен даже по здешним меркам. Настоящий малолетний садист. Запросто мог оторвать ухо вместе с серьгой или палец с понравившимся кольцом. Судя по всему, чужая боль его забавляет. Но не пьянит. Он всегда действует крайне уверенно, расчетливо и дерзко.
- Я не удивлена этому, братец. Помни, кто был его родителем. Обращаем ли мы внимание на боль дерева, от которого отломали ветку? Бруттино едва ли испытывает сожаление, причиняя боль представителям иного биологического вида. Мы для него чужие. А он всегда будет чужим для нас. Флоре и фауне никогда не договорится друг с другом, даже когда они мимикрируют друг под друга, копируя отдельные признаки. Бруттино был рожден деревом. Это его природа.
- Лучше бы ты создала его из какого-нибудь цветка, - укоризненно заметил Ганзель, - Было бы меньше беспокойства.
Но Греттель не собиралась тратить времени на сантименты.
- Что еще ты узнал? – спросила она прямо.
- Что он – торт сорт дерева, с которым лучше не связываться. Помимо прочего, он успел заслужить славу крайне опасного противника. Говорят, в драке он делается страшен. А в Вальтербурге такую славу не так-то просто заслужить… Природная нечувствительность к боли, очень прочный эпидермис и садистские склонности. Идеальный набор, чтоб получить репутацию бездушного ублюдка, с которым лучше не связываться. Думаю, года через два-три его имя уже будет общеизвестно. Слишком уж серьезны задатки. Поговаривают, однажды в «Безногой рыбе», портовой таверне, один старый разбойник сделал Бруттино замечание. Мол, мальчишкам, даже деревянным, лучше сидеть в школе, а не ошиваться на улицах. Все остальное произошло в секунду. Бруттино набросился на него, впился деревянными руками в тело, и в буквальном смысле вывернул бедолагу наизнанку.
- Впечатляет, - согласилась Греттель с равнодушным лицом.
Ганзель нахмурился.
- Даже чересчур. Он обладает прекрасной реакцией и невероятной силой. Я бы даже сказал, нечеловеческой, но это и так очевидно.
- Он растение. У него нет мышечных волокон, его метаболизм имеет мало общего с нашим. Древесина куда прочнее человеческой плоти.
- А еще – бездушнее. У всех, кто о нем слышал, сложилось впечатление, что мальчишка вырастет в первостатейного головореза. Ему чужда жалость, он не знает неуверенности. И никто не знает, что может из него вырасти.
- Ничего из него не вырастет, - уверенно сказала Греттель, - Пока тебя не было, я проверила некоторые старые образцы тех времен, когда мы возились с папашей Арло. Еще в пять лет культура «Бруттино», назовем ее так, достигает своих предельных жизненных показателей. Он больше не будет развиваться. Это был страховочный механизм, который я заложила в нем изначально. Не так уж безрассудны геноведьмы, как ты считаешь, братец.
- Считай, ты сняла тяжелый камень с моих трещащих старых плечей. Значит, он не превратится в исполинский дуб пятиметровой высоты, способный выкорчевывать дома?
- Нет. В семь лет он должен был достичь пика своего физического развития.
- Ну а дальше?
- Не знаю. Скорее всего, таким он и останется. Я не программировала длительность жизненного цикла, лишь купировала его развитие на определенном этапе. Вполне возможно, он проживет еще столетия.
- Вечный мальчишка?
- Не мальчишка. Не дай обмануть себя его внешности и возрасту. Вечно голодное и злое растение, оказавшееся вплетенным в чужой для него мир теплокровных млекопитающих. Судя по тому, что ты рассказываешь, Бруттино уже начал это осознавать. Свою инородность и чуждость всему окружающему. Едва ли его можно считать мальчишкой, братец. Теперь это самостоятельный хищник, лишенный многих человеческих качеств. Новый и агрессивный биологический вид, желания которого нам, как и прежде, неизвестны.
- Ну, желание золота явно у него наличествует, - пробормотал Ганзель, - Иначе он не занимался бы грабежами. Хотя едва ли золото требуется растению для обмена веществ.
- Ты проверил подпольные рынки генетических зелий? Не исключено, что он попытается продать там что-то из отцовского капитала.
- Проверил почти все в городе. Но там Бруттино не видели. Остается предположить, что либо он слишком осторожен, чтобы светиться в таких местах, да еще и с ценным товаром, либо…
- Либо у него свои планы на эти пробирки, и заключаются они не в продаже, - закончила за него Греттель, явственно помрачнев лицом, - Кстати, пока ты гулял по городу, папаша Арло проверил свою опись и сказал, что именно пропало.
- Дай угадаю. Возбудитель коклюша?
Греттель не улыбнулась.
- Нет. Пять крайне опасных вирусных культур. Все обладают способностью к генетической ассимиляции, все могут стать причиной потенциальной эпидемии. Очень плохие вещи. Хотя они покажутся детской шалостью, если кто-то получит доступ к фальшивому камину и всем его сокровищам.
