Александр Иванин - Живые в Эпоху мёртвых. Старик

Кирильцев был прав, теперь Иваницкий его понял.

Он даже остановился от неожиданности. Эта была именно та мысль, которая, как первый камень, вызывает громадный оползень, обрушила целый шквал образов и мыслей в его голове.

На Иваницкого снизошло откровение: именно сейчас он может бороться за справедливость, судить и карать виновных абсолютно свободно, точно так, как ему велит совесть. Не было начальства, не было проверок, не было законов. Точнее, был всего лишь один закон — «закон совести». Он всегда хотел бороться с ложью и строить новое справедливое общество. Устанавливать царство правды и бороться со злом, наказывать зло, карать его и жечь каленым железом. Он не просто может это делать, он должен это делать.

Иваницкий присел на ближайшую лавочку. Стоять он не мог. Его колотило, ему не хватало воздуха. Иваницкий нервно вытряс на ладонь сигарету из пачки. Запах табака противной оскоминой повис где-то в носоглотке. Хватит курить на сегодня. Он смял пачку и выбросил ее в холодную лужу. Отражение фонаря на воде заплясало волнами, скручиваясь в причудливые узоры.

Он как маленькие камешки перекладывал в голове простые знакомые фразы: «Служить и защищать», «Бороться и побеждать», «Война с преступностью», «Карать, карать, карать».

Все стало на свои места. Есть сложная и тяжелая, но необходимая работа, которую смогут по-настоящему оценить лишь избранные. Теперь сама судьба дала ему в руки тот самый меч, о котором он втайне мечтал всю жизнь. Он десница правды, он борец со всей той человеческой мерзостью, которую так ненавидел. Он не принадлежит себе, теперь у него есть высшее служение. Теперь это его поприще и его ДОЛГ.

В одно мгновение он стал неким сверхчеловеком, осененным великой миссией. Он опустился на колени и заплакал теми сладкими слезами полного катарсиса, которые раньше посещали только святых подвижников и пророков. Уже не было страха или сомнений. Какое наслаждение получить свыше такое великое служение!

Предельная ясность сознания обжигала резкостью и контрастом окружающего мира. Он даже запахи стал различать не хуже чем собака. Ночной весенний воздух пах кровью, жженым порохом, металлом и ненавистью.

Привыкнув к новому состоянию, он осторожно встал. Ему казалось, что он сейчас упадет, но вместо этого почувствовал волшебную легкость во всем теле. Начиналась новая жизнь с большой буквы.

С колен Иваницкий встал уже другим человеком. Он уверенно и твердо пошел к своим братьям по служению, по вере и долгу. Они должны понять и принять великий ДОЛГ служения погибающему человечеству.

Холодная вода брызгала из-под ног. Ботинки сразу намокли. Холодный ветер позднего вечера раздувал полы его куртки и норовил забраться за шиворот. Проходя или почти пробегая мимо барака с дагами, Иваницкий наткнулся на картинно разложенные трупы кавказцев. Сегодня утром он видел одного из них у начальника накопителя. Похоже, зарезанный кавказец был лидером у дагов. Рядом с ним сейчас лежала и пара его абреков. Здоровенные двухметровые бородатые мужики с обожженными лицами и сломанными ушами. Тогда они ходили с пулеметами. На плече у каждого был ПКМ с коробкой под ленту. Впечатление они производили жуткое. Теперь эти страшные даги валялись обычными трупами на грязном асфальте. Всех троих убили одинаково — ударом ножа в основание шеи. Так диверсанты убивают — не горло режут и не пузо прокалывают, а просто бьют ножом сверху вниз в место, где шея переходит в плечо. Нож проходит между ключицей и лопаткой. Скрытый, подлый удар. Ножа не видно до самого последнего момента. Чувствовался почерк профессионалов. Потом у каждого была пробита глазница. А дальше начиналась самое интересное. У дагов были отрезаны гениталии и засунуты каждому в рот. Иваницкий был готов дать голову на отсечение, что дагов положили здесь специально.

Вдруг к Иваницкому подскочили сразу два корейца. Они тихонько окликнули его заранее и семенили к нему, вытянув раскрытые ладони, — наверное, миролюбивые намерения демонстрировали. Так вот кто дагов прибрал! Они подхватили Володю под руки и отвели в сторону. Там к нему подскочил еще один кореец, который уже вполне бегло, хоть и с акцентом, говорил по-русски. Он что-то лепетал про место преступления, про опасность и про то, что сейчас милиция уже идет. Да Иваницкий сам милиция! Тут он понял, что лучше этого не говорить, а то его служение может так и не начаться, прервавшись на самом корню.

Прикидывать шансы было бесполезно: во всех случаях они его задавят как котенка, он даже пистолета не успеет вытащить. Даже если бы у него был автомат, все равно все преимущества на их стороне. Он не сомневался, что с одной из крыш его голову в прицел взял снайпер или даже несколько снайперов. Иваницкий сделал единственно возможное в этом случае — он побежал. Он оттолкнул корейцев и одним прыжком оказался около трупов и, чуть не упав, завернул в узкий промежуток между ангарами. Дальше он действовал скорее интуитивно, потому что никакой логике его действия не поддавались. Он остановился и встал в пустую нишу для силового щита. Высота там как раз была в человеческий рост, а ширина сантиметров восемьдесят. Произошло чудо — пятеро корейцев с карабинами и автоматом проскочили мимо него. Они его не заметили. Иваницкий даже в недоумении выглянул из своей ниши и посмотрел им вслед. Это было очередным подтверждением его великой миссии и правильности выбранного пути. Судьба сама берегла его. Тут его осенило, что ведет его само Провидение. И неспроста он проскочил все засады и увидел трупы дагестанцев. Его привело сюда. И спасло от преследования оно же. Но искушать судьбу не стоило. Недаром гордыня — это один из тяжких смертных грехов.

Иваницкий огляделся по сторонам. Прямо перед его ногами продольными ребрами торчала решетка ливневой канализации. Иваницкий усмехнулся. Вот еще одно доказательство его правоты. Он должен пройти через испытания и самоотречение. Володя с растущим чувством внутреннего ликования и готовности к личному подвигу поднял тяжелую чугунную решетку и нырнул внутрь канала. Он сомневался, что раньше у него вообще хватило бы сил выдернуть эту решетку, а теперь она показалась ему не тяжелее крышки помойного ведра.

Иваницкий, практически согнувшись пополам, побежал в одном из направлений вонючего грязного трубопровода. Нужно было успеть в комендатуру. Ситуация была экстренной. Нужно было обязательно понять, что вообще происходит, и действовать без промедления. Сейчас их переиграли. Они глотают пыль далеко сзади. Поднимать шум по рации он побоялся.

Все-таки он переоценил свои силы — проклятая самонадеянность. Он шлялся по этому гадкому подземелью непозволительно долго и выбрался на поверхность где-то за ангаром с балластом. Выскочив на твердую поверхность, он отряхнул грязное пальто и бросился в комендатуру.