Расплата за верность - Алексей Рудольфович Свадковский
— Великий, прости, что побеспокоили тебя, — я почтительно склонил голову, стремясь смягчить непроизвольную дерзость первых слов. Испытывать кандидатов на высочайшую милость вполне в духе богов, значит, дело было не в желании уклониться от выплаты долга. — Мы просим тебя помочь нам вернуться домой в Радугу миров.
— Домой, — Грэм осторожно провел по золотистой пластине кончиками пальцев, — это трудно… И все же, — решившись, он ударил по стеклянному колоколу.
Звон разнесся по комнате управления, и пространство вокруг внезапно ожило и начало меняться. Зал с бесконечными экранами мониторов, пульт с разноцветной перемигивающейся лавиной кнопок — все это ушло, сдвинулось в пол и потолок, беззвучно слившись с ними, не оставив даже щелки, сами стены поплыли. Вместо них нас окружала древняя величественная пещера, абсолютно пустая, лишь стол по центру, да девять огромных зеркал на стенах. В шести из них горело, бушуя, бордовое пламя, и лишь три смотрели на нас черными провалами пустоты. И из одного из них спустя несколько секунд томительного ожидания, будто в обычную дверь, шагнул еще один горбун в промасленном рабочем комбинезоне с ящиком инструментов руках.
— Зачем звал? — недовольно буркнул он. — У меня на третьем горизонте прорыв, насосы не справляются, того и гляди печи зальет. Потом не расхлебаемся.
— Замолчи, Руз, — небрежно махнул рукой Грэм, усевшись в одно из кресел, стоящих вокруг стола. — Посмотри, — он указал на врученную ему фатой табличку.
Карлик-рабочий насторожено подошел к столу и заворожено уставился на полоску золотистого металла, лежащую возле колокола.
— Это… — растерянно протянул он.
— Эст! — радостно крикнул Улла, начавший прыгать вокруг стола, не в силах сдерживать эмоции, бушующие в нем.
— Это мы, — протирая линзы очков, подтвердил Грэм. — Точнее то, кем мы были до разделения.
— Ты думаешь, пора? — с сомнением протянул Руз.
— Нас уже почти нет, — ответил его собеседник, пожав плечами. — Скоро не станет вовсе. Нас осталось трое от всего Совета. Ты, я да Улла, почти утративший разум, вот и все. Матрица памяти хотя бы позволит вспомнить, с чего все началось, почему я здесь, за что наказан и когда закончится моя кара. Даже если это будет стоить мне жизни, я хочу это знать, пока окончательно не исчез.
Грэм ненадолго замолчал, тяжело дыша.
— Пора все, наконец, закончить, чтобы суметь что-то начать.
Больше ничего не говоря, он положил свою ладонь на золотую пластину и закрыл глаза. Горбун в ремонтном костюме тяжело вздохнул, повел разновеликими плечами…
— Может, оно и к лучшему, — задумчиво произнес он, и так же опустил ладонь на золотистый металл.
Последним за стол сел Улла. Неожиданно посерьезнев, он посмотрел на нас с Мистрой вполне осознано и подмигнул. В этот миг его взгляд приобрел какую-то внутреннюю мудрость и теплоту… «Все-то ты понимал, — внезапно понял я. — Может, даже больше, чем все остальные». Его ладонь легла поверх двух других, веки опустились, скрыв блеск глаз.
Несколько секунд ничего не происходило, затем три тела, замерших вокруг стола, начали неярко светиться, их очертания стали расплываться, исчезая, словно невидимый ластик неторопливо стирал их из реальности… Пока все трое окончательно не пропали, и мы с Мистрой не остались вдвоем в пустом зале.
— Ты хоть что-то поняла из того, что произошло? — тихо спросил я у спутницы, замершей рядом.
— Не все, — ответила та, глубоко вдохнула и целеустремленно подошла к столу, проведя ладонью по его поверхности. Словно что-то подтвердив для себя, она взглянула на меня: — Та пластина, что ты мне передал… Это было не просто материальное подтверждение клятвы, данной богом, и отсылкой к тому, кто ее произнес. Она несла в себе полноценный слепок личности и исчерпывающую копию памяти. Я не смогла до конца просканировать ее, только верхние слои: там стояла очень мощная защита, матрица могла раскрыться лишь в руках того, кто ее создал. Гефест, видимо, вполне обосновано опасался того, что может утратить себя, свою суть, знания, память, а Гермес после попадания сюда должен был ему помочь в восстановлении, после чего эти двое, видимо, планировали побег. Но что-то пошло не так…
— А эти трое… — протянул я, кивнув на опустевшие стулья.
— Части его личности, — ответила фата. — Гефест, похоже, в попытке сохранить свое сознание, разделил его на девять частей, которые могли действовать вполне самостоятельно. Только из-за воздействия Бездны часть из них, — она указала на багряные зеркала, — утратили разум, и уже не могут взаимодействовать с остальными.
— Все это здорово, — буркнул я, выслушав Мистру, — но для нас не меняет ничего. Куда делся этот… разделенный? И кто теперь выполнит данное им слово?
— Видимо, я, — раздалось за спиной.
Резко обернувшись, увидел у дальней стены высокую фигуру, которая едва заметно светилась. Массивные руки, перевитые связками мышц, ноги-колонны, вызывавшие легкую тряску при каждом шаге. Едва заметная хромота все же была видна, как и горб за спиной, заставлявший Гефеста слегка сутулиться.
Тяжело ступая, он прошел в центр зала, резкий взмах руки — и стулья, стоящие вокруг круглого стола, разлетаются на сотни мелких фрагментов, чтобы спустя пару секунд слиться в единое кресло-трон, на который здоровяк со вздохом облегчения и опустился.
— Может, попросите что-то иное? — глухо произнес он, опустив голову. — Я не уверен в том, что смогу вам помочь.
— Почему, Великий? — спросил я, осторожно сделав пару шагов вперед и ненавязчиво прикрывая собой девушку.
— Потому что меня почти нет, воин, — ответил бог-кузнец, подняв на меня больной взгляд. Его бочкообразная грудь тяжело вздымалась, а руки вяло лежали на подлокотниках. — То, что ты видишь перед собой, даже не тень прежнего меня, а жалкие ошметки. Те куцые осколки, что доживали свой век в Кузнях, оказались не в силах выдержать даже лишь отблеск памяти того, кем я когда-то был. А теперь посмотри, кем я стал…
Слабое шевеление пальцев. Рамы, расставленные вдоль стен, начинают быстро сдвигаться, сливаясь в одну, и всю стену напротив нас
