Олег Верещагин - Там, где мы служили...
Потом юноша отвлёкся на какой-то пустячный короткий разговор с Майклом, а когда вновь сел прямо и стал осматриваться — то вздрогнул.
Седой годи стоял возле него, опершись рукой на посох — посох с навершием в виде свастики. Теперь Витька видел его глаза — совсем не старческие, блестящие, серые, беспокойные.
— В Век Безумия был лётчиком в одной большой компании, — сказал старик. Витька изумился:
— Я что, вслух… — и осекся. Потому что даже если бы он кричал вслух, вряд ли можно было бы расслышать что-то на том месте, где сидел годи.
— Нет. и это хорошо, потому что вслух люди часто лгут, сами того не желая. В мыслях лгут гораздо реже. Полезней читать мысли, чем слышать слова, — старик неожиданно усмехнулся — зубы у него были крепкие, белые. — Иногда, правда, поражаешься, какая разница между сказанным и подуманным. При том, что человек вовсе не лжец.
Витька вдруг обратил внимание краем глаза, что Майкл перестал есть и как-то странно смотрит на годи — словно пытается что-то увидеть на пустом месте, зная, что на этом месте что-то должно быть. Но ладонь старика легла поверх наплечника РЖ, и Витька отвлёкся.
— А что у тебя на шее, русский?
— У меня? Медальон… — юноша почему-то очень охотно достал украшение и похвастался: — Он нас с Билли очень выручал, когда мы бежали из плена… ну, не он сам — струна, на которой он висел…
— Хочешь обмен? — годи сделал ловкое движение длинными узловатыми пальцами, и в его руке появился похожий медальон — только вместо перевёрнутой пятиконечной звезды в круге были две руны «сигел». — Молнии Тунора. То, что нужно воину. А этот — отдай мне…
…Убирая под куртку медальон, Витька рассеянно посмотрел на Майкла, который всё ещё оглядывался:
— Ты чего стойку делаешь, как легавая?
— Я? — Майкл ошалело моргнул. — Стой… а кто сюда подходил?
— Ты чего, пива перепил, что ли? — усмехнулся Витька. — Никто… Лучше он то блюдо мне пододвинь…
…В очередной раз наполнив свою чашу, Каттерик провозгласил тост за конфедеративные Роты. Под общий одобрительный шум выпили все. Потом молодой ополченец расчехлил большую лютню — и большой зал примолк, слушая балладу, которая пелась на странной смеси языков с преобладанием английского — но смеси, не вызывавшей неприятия и легко воспринимавшейся…[67] Чем-то это было похоже на жаргон самих Рот…
— Чашу из лунного серебраУ околицы дева мне подала.Сказала: «Да будет от бед бронёйМоя любовь, что вечно с тобой.Но если в далёкой чужой землеМой милый, забудешь ты обо мне,Вода, что ты пил, что сладка, как мёд,Пусть станет ядом, тебя убьёт…»…Шли дни и за днями — другие дни.Я шёл вместе с ними и понял — брониНадёжней, чем милой любовь моейМне не носить до скончания дней.Но вот в шумной, жаркой южной странеВельможи дочь знатного глянулась мне.И я, очарован ночью волос,Меч и отвагу в выкуп принёс.Из женихов был я лучшим — и вотОтец свою дочь мне женой отдаёт.Забыл я дом, чашу из серебра,И ту, с которой гулял до утра.Забыл я рассвет над дубовым крыльцом,Забыл я клятвы и мать с отцом.И вот на шумном и людном пируИз рук черноглазой я чашу беру……И ядом мне стала родная вода.Я чашу с вином не донёс до рта.И от измены распалась броня —Любовь русокосой, ждавшей меня…[68]
… - Хорошо поёт. — сказал Майкл, внимательно слушавший песню. Витька предложил:
— Может, и ты поддержишь? У них наверняка найдётся гитара.
— Да я и на лютне могу… — Майкл подумал пару секунд. Потом — решительно тряхнул головой: — А, спою! — поднявшись, он вскинул руку и повысил голос: — Могу ли я спеть, сэр?
Видно было, как Скобенюк чуть наклонился к полковнику, и тот почти сразу махнул рукой:
— Давай! Наш гость хочет спеть!
— Это будет песня о волках, — громко сказал Майкл, принимая лютню и чуть подстраивая её.
— О наших братьях, — сказал кто-то, и Майкл кивнул без удивления:
— Да, — и поднял лицо от струн. Бледное было оно у Майкла… Он скользнул рукой по струнам, потом заглушил их — и вместе с ними, казалось, и весь остававшийся ещё в зале шум… Послышался тихий и какой-то горький голос юноши:
— Да, стая. Я старик.Я словно стёртый клык.Не разорвать мне память вольных снов.В них пыл давно затих,И больно бьют под дыхГлаза моих друзей,Глаза моих друзей…
— Майкл вдруг всем корпусом подался вперёд и вправо, взлетела лютня, рука вскинулась над струнами — и грохнул аккорд:
— …волков!Луна, луна, луна —Взрываем воем тишину…Луна, луна, луна —Луна и волк в ночном лесу…Возьми меня к себе, луна…[69]
…Песня была тоскливой, но зачаровывающей, словно и в самом деле одинец плакал о чём-то в дремучей холодной чаще. Витька смотрел прямо перед собой, вспоминая почему-то Шарло, погибшщего на его глазах с криком: «Анн!», падающего в пролом марня, вражеского снайпера, катящиеся по склонам ямы-тюрьмы трупы… И вдруг собразил, что напротив него, рядом с тем парнем, сидит и смотрит ему прямо в глаза девчонка. Впрочем, смотрела она всё-таки не на Витьку — взгляд был вполне бездумным, она слушала песню. А Витька, сморгнув, всмотрелся внимательней.
Он видел немало красивых девчонок, особенно не обращая на них внимания. И честное слово — эта вовсе не была ослепительной красавицей. Загар — видно, ещё с прошлого года, прочно въевшийся в кожу, густой, не очень обычный в мире, где солнце всё ещё не каждодневный гость. Длинные и очень густые, ухоженные каштановые волосы — тоже не шедевр в общем-то, да и вышитая головная повязка обычное дело. Большие светло-серые глаза в длинных ресницах… но и у самого Витьки ресницы не хуже, а глаз таких вокруг — одиннадцать на дюжину. Очень красивые губы, правда, носик прямой-небольшой — но и опять-таки, полно такого добра… Витька поднял бровь, пытаясь разобраться в своих ощущениях.
— Джек, — негромко окликнул он сержанта, как раз куда-то направившегося из-за стола. Тот сразу свернул, встал сзади, нагнулся:
— Чего?
— Джек, — повторил Витька, — только тихо. Девчонка красивая напротив?
— Ты что, выпил? — удивился сержант.
— Не больше чем ты.
— Я вообще не пью.
— Вот именно. Красивая?
— М-м… неплохая, — сержант встревожился. — Только слушай, Вик… у переселенцев с этим строго, учти. А то обалдеешь. Полезешь, она переломится, конечно — ты парень красивый — и потом четверо парней размерами с Эриха тебе предложат добровольно жениться, или пообещают прицепить тебе на уши твои яички вместо серёг.
— Джек, я серьёзно…
— Ты не знаешь, как я серьёзно! В «Мёртвой Голове» четыре месяца назад одного вот так женили. Хорошо ещё, ему девчонка и правда нравилась.
— Сержант, — неожиданно сказал Витька. — Неужели с тех пор, как погибла твоя девчонка, ты не смог найти себе другую? Или она и правда была самой-самой? Джек?
Сержант ответил не сразу. Он навалился на плечи Витьки так, что тот испугался — что с ним?! но, повернув голову, увидел, что Джек… улыбается.
— Да нет, — с грустной беспечностью сказал он. — Дело не в том, что не смог… и не была, она, наверное, самой красивой… просто она была моей. Понимаешь — моей девушкой, а значит — самой-самой, как ты сказал.
— Как ты с ней познакомился? Нет, можешь и не…
— Они приехали в наш лагерь на праздник. Я увидел её — и влюбился. Безо всяких там нашёптываний на ухо, обнимок в потёмках и осторожных проб… Точно так же, как у нас получилось в первый раз — безо всякого предисловия оказались на траве, ни я не лез к ней, ни она не валяла дурака-ломалась. И погибла она так же просто… — Джек дёрнул лицом, задержал дыхание. — Просто прилетела пуля гада, в которого я однажды побоялся выстрелить.
— Ты — побоялся?! — Витька недоверчиво откинул голову, рассматривая сержанта.
— Да. Я — побоялся. Хотел жить. А вышло — убил её. Видишь ли, жизнь, оказывается, жестоко наказывает трусов. Даже если это трусость секундная… А тебе и правда понравилась эта девчонка? — Витька просто кивнул и снова посмотрел на сидящую напротив — уже не отрываясь. Джек покачал головой. Вот как… Может, хоть этому повезёт… — Тогда познакомься с ней. Познакомься, — и, подтолкнув Витьку между лопаток, шагнул чуть назад с возвращающимся на своё место Майклом.
— Я пою, все слушают, а вы болтаете, — с обидой сказал тот. Кажется, он обиделся на самом деле и хотел углубить конфликт, но Джек поднёс палец к губам и указал на Витьку глазами. Майкл тут же заткнулся и сел на своё место.
