Николай Бахрошин - Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн
«Откуда берется дым в бездымных зарядах… А почему внутри, если разрывы — снаружи… Держись, „Верный“, держись, машинка…»
Подцепив один из «лаптей» в перекрестье крупного калибра, Осин удачно запалил его, влепив прожигающую термобоеголовку в слабозащищенное место на корме. С полсекунды полюбовался, как тот зачадил, мгновенно раскалившись от взрывающегося внутри боезаряда до ярко — алого цвета с радужными переливами.
Самый красивый цвет для вражьей машины! И самые правильные движения — судорожные подергивания от внутренних взрывов, которые никак не могут разорвать собственную броню…
Предохранительная жидкость в оружейных погребах не дает взорваться всему боекомплекту разом, но, в общем, это уже не танк — третья степень металлолома, как любит говорить комбриг Тупичков…
«Ай да Женька! Ай да глаз — алмаз!» Другому «лаптю» Петя Самойленко, видимо, пробил энергоустановку. Тот воткнулся носом, врываясь в землю, и закрутился на месте, приподнимая массивную корму с плоской задней башней — нашлепкой. Словно зарывал голову в песок, наподобие страуса, оставив на страх врагам могучую, жирную задницу…
«Этот — тоже не боец! Уходил его Петро Васильевич!»
Сотник не видел, успели ли штатовцы катапультироваться из подраненного танка, но на всякий случай дал по нему короткую очередь из третьей РУСы. «Как будто перекрестил напоследок», — мысленно усмехнулся он.
Танковый бой — это не только поединок между броней и зарядом, это еще и война нервов. Тот, кто стреляет, тот и подставляется в первую очередь. Потому что для прицельной стрельбы нужно все-таки замереть на те долгие, томительно резиновые секунды, когда кажется, что весь огонь нацелен именно в тебя. Когда вся эта многотонная, многослойная масса брони вокруг становится хрупкой и ломкой, как скорлупа яйца, и вроде бы никого уже не защищает.
«Попробуйте замереть на пару — тройку секунд в этом волнительном положении мишени, и я скажу вам, что вы — танкист!» — еще один афоризм генерала Тупичкова, этого Жженого Волчары, на котором собственной кожи остались считаные сантиметры…
Ребята, впрочем, маневрировали грамотно. Останавливались неожиданно, на полном ходу, и успевали тронуться за миг до того, как на них обрушивались ответные залпы.
Его школа! Его рота! Третий «лапоть» они с Самойленко распечатали совместными усилиями, да и ребята сзади подкинули огоньку. Хода штатовская машина не потеряла, но там точно что-то случилось, «лангуст» вдруг осел набок, заковырялся на месте и тут же стал пятиться назад, явно выходя из боя. Женька мельком заметил, как тот чуть не въехал задом в своего же, отвернувшего в самый последний момент, и все равно скребанувшего броней о броню.
«Столкнуть два своих танка — позор командирам на всю оставшуюся жизнь… А вы что думали, господа штатовцы, — к теще на блины свалились как снег на голову?! А мы вам — горяченьких, чтоб позор был недолгий и не обидный…»
Он не думал, конечно, в прямом смысле этого слова, думать было просто некогда. Послушная МП — махина считывала приказы прямо из головы через датчики шлемофона, и он в этот момент сам был машиной, играл габаритами, орудиями и установками, как собственными пальцами. Просто вертелась на заднем плане сознания какая-то словесная шелуха. Как всегда она вертится, почти не мешая и не отвлекая…
А потом подожгли Петра. Его «Отчаянный» вспыхнул сразу, но по нему все били и били, пока он не встал на дыбы, словно бы в последнем усилии, и не завалился вверх траками, над которыми отбрасывали грязь и осколки все еще работающие гравиподушки.
Дым и копоть! Это шло уже изнутри — дым и копоть! — видел Осин. Так горят, когда уже совсем плохо…
— Петро, Петро, слышишь меня, вызываю!
Василич, подхорунжий, отзовись! — пробовал докричаться он.
Нет, бесполезно, некому там отзываться…
— Женька, командир, отходи! Назад, командир, назад! Мы уже за чертой! Отходи, прикрываем тебя! — надрывался в ушах чей-то голос.
Осин не разбирал, кто это говорит, просто машинально вычленил главное — все хорошо, ребята уже отошли, они — «за чертой», за линией автоматической обороны, оборудованной системой распознавания «свой — чужой», через которую «лаптям» так просто не перебраться. Попрут без ума, увязнут, как быки в болоте, нарвавшись на автономные торпеды и мины — ловушки.
Поэтому сразу не попрут — не совсем же они без ума! А на дальних дистанциях хлопцы отстреляются, понимал Женька.
«Отходить? Кто это говорит? В общем, правильно говорит. Пора отрываться!»
Да, он отходит, отходит, толчками посылая машину то вправо — назад, то влево — назад…
Все в порядке, отходит…
И в этот момент сотник неожиданно почувствовал, что сейчас, сию секунду его достанут.
Предчувствие?
Нет, уверенность! Все, везение кончилось! Баста, карапузики, отплясала свадьба!
Это отчетливое ощущение конца пробежало мурашками по спине, но он не успел толком удивиться ему. Некогда было удивляться. Сотник кожей почувствовал, как «Верный» словно напоролся на что-то, танк толкнуло, повело вбок, закружило, а потом шарахнуло сверху гигантским железным молотом так, что в ушах зазвенело. До дыма перед глазами, до спазма в желудке, до теплого, соленого вкуса крови во рту…
Ясная картина боя, транслирующаяся на экран забрала через многочисленные дубли оптики, смешалась, спуталась и затуманилась. «Верный», машинка хорошая, еще двигался, еще вздрагивал, тянулся куда-то, но это была уже агония, ясно чувствовал Женька.
С болью чувствовал, как будто броня машины действительно стала его второй кожей. «Да что броня — нет больше брони — разбитая скорлупа, вытекающее яйцо!»
Перед глазами горел и пульсировал сигнал «00», приказ к немедленному катапультированию. Последний сигнал, последняя попытка «Верного» спасти хозяев. Потом на экране возник третий ноль, а это уже автоматическое катапультирование, рассчитанное на раненых и контуженных, отметил Осин.
Конечно, в действительности все это длилось мгновения, не больше, такое не могло длиться долго, понимал он. Но Женька навсегда запомнил, как в это же время успел неторопливо и рассудительно удивиться — почему машина посчитала его раненым и контуженным? С какого перепуга? Он ведь жив, он видит, он даже чувствует, как смыкается вокруг него «кокон»! Он чувствует, как «кокон» (капсула — катапульта) срабатывает сильным, беспощадным рывком, как выстреливается из покореженного танка с максимальным стартовым ускорением…
Жесткий, хлесткий удар — и красные мухи перед глазами! Словно его, как ту же муху, прихлопнула огромная мухобойка…
«Сначала молотом, потом мухобойкой — смешно…»
А потом он потерял сознание. Видимо, уже в воздухе. Перед глазами поплыла бесконечная решетка, что-то ячеистое, серо — туманное, квадратно — разлинованное, как шахматная доска. Он смотрел все — таки, смотрел даже без сознания, хотя больше не пытался понять увиденное. Он вообще ничего не понимал и не хотел…
* * *Сотник пришел в себя уже на земле. Очнулся сразу и полностью. Открыл глаза и все вспомнил, как на кнопку нажал. Бой, «лапти», «Верный», перевернувшийся «батыр» Самойленко…
Вот только воспоминания были какими-то блеклыми, словно без цвета, вкуса и запаха.
Машинально, как будто исполняя скучную обязанность, сотник проверил информацию на забрале гермошлема. Индивидуальная броня танкистов легче пехотной, зато система контроля куда совершеннее. Он сразу выделил две самых важных вещи: во — первых, его броня не повреждена, во — вторых, он тоже цел — невредим и даже не ранен.
Порадовался про себя, но тоже как будто машинально, вскользь, потому что так полагается. Чувствовал сам, мозги оцепенели, словно заморозились…
Только мозги?
Женька нерешительно попробовал пошевелиться и понял, что двигается свободно. Приподнял голову над раскрывшимся «коконом», огляделся. Капсула — катапульта выстрелила его по максимуму, сразу за несколько километров от поля боя. Вокруг никого — ни их, ни наших — вообще никого… Первое — хорошо, второе — хуже, но ничего страшного… Найдет!
«Только почему мир вокруг черно — белый? С каких это пор он стал черно — белым?»
Женька несколько раз с силой встряхнул головой.
Отпускало все — таки… Мысленное оцепенение проходило. Голова оттаивала. Постепенно возвращались и звуки, и запахи, и цвета… Медленно так, неспешно…
«Последствия катапультирования? Хорошо стреляет „кокон“, крепко стреляет! Чувствуешь себя, как раздавленный жабохвост, по которому прокатилась гравиподушка танка…»
Осин помнил, на тактико — полевых в военном училище они постоянно натыкались на этих неуклюжих зверьков, похожих на пучеглазых жаб с крепкими рачьими панцирями и длинными змеиными хвостами. Зверюги величиной с кошку, довольно страшные на вид, но безобидные и медлительные до смешного.
