Эта тварь неизвестной природы - Сергей Владимирович Жарковский
Туранчокс отпер «Главный выход». В склад брызнуло солнце. Девять часов двадцать минут. Зона с задов очень близко подходила к Бару, граница её начиналась уже во дворе, по эту сторону забора. Здесь она14 была украшена пограничными столбами разной высоты и искусности выделки с гербами СССР, Америки, Австралии и ещё какими-то. На стенке забора, у самых ворот (раскрытых ещё в земные времена, шесть лет назад) висел традиционный умывальник. Этих ворот довольно долго боялись, потому что на самой линии створа первые посетители котельной, спасатели группы старины Димана Негуляева, нашли единственную известную, хотя и не опознанную наверняка, жертву Зарницы. Тело пожилой женщины без головы и рук принадлежало, видимо, уборщице и сторожихе Медуновой. Естественно, все подумали, что в воротах сидит злая гитика, долго не решались даже труп трогать. Провели обходной трек через забор, специально лесенку соорудили. Но потом, когда Петрович и Фенимор облюбовали этот самый склад и вообще котельную, труп, с молитвой обрисковав, зацепили петлёй за лодыжку и вытащили на нейтралку, а ворота провесили уже всерьёз. Ничего там не нашлось, в воротах, ни стерегущего, ни даже разряженного, и никаких остатков. И ништяков с поведением поблизости не валялось. Самая близкая к Бару гитика, кривая длинная «мухобоха», лежала за забором метрах в ста, левее негуляевской тропы № 2, аккуратно обсаженная вешками. Отчего погибла женщина и почему её часть сохранилась — так и осталось загадкой.
— Стоп, — сказал Фенимор, уже сойдя с крыльца, уже почти одной ногой в Зоне, уже предвкушая по привычке минутный паралич этой ноги, обычно пережидаемый им в неспешном, неделовом разговоре с Николаичем, провожавшим его неукоснительно, присевши на крыльце на табуреточку, и уже тут же подумав, что сегодня паралича не будет, и это будет ещё один тест… — Женя, отдай-ка мне мою схему.
Не говоря ни слова, Туранчокс отдал. Фенимор подпалил листок зажигалкой и крутил его за уголки, пока схема не сгорела. Управляя небольшим пламенем, он вдруг спросил:
— Женя, а что у нас со «скорой»?
— В каком смысле? — спросил Туранчокс. — Куда ехать? Кто?
Фенимор уронил огарок бумажки и повернулся к нему. Он уже работал. Он был на выходе.
— С машиной нашей что, как, я тебя спрашиваю.
— На ходу, — пожал плечиками Туранчокс.
— Заправь до упора. Ещё полную канистру. Рацию туда. Один, нет, два набора. Оружие, патроны, комплект. Два.
Туранчокс, приоткрыв рот, вытащил очешницу, достал свои чудовищные очки, надеваемые в исключительнейших случаях, обеими ладонями поставил их на нос, и уставился сквозь них, как будто издалека, на Фенимора. Однако, молча.
— Понял? — спросил Фенимор, подождав.
— Я понял. А зачем, ты не скажешь, случайно?
— Если всё, как я ожидаю, за машиной сейчас придёт Серёга. И поедем.
— Куда, Вадим?!
— Ц, в пампасы, блин. В Зону, в Зону. Давай, Женя, мне туда десять минут, Серёге обратно десять.
— Ага, — сказал Туранчокс. — Но ещё час ты ему будешь там объяснять, чего хотел.
— Скорее, он мне. А мне не нужно.
ГЛАВА 12
Первые десять шагов по Зоне он сделал, как впервые вообще. Он отлично помнил ощущения перворазника, пытался сравнивать, но это было несравнимо, и он остановился, опустив голову. В животе правильно и штатно сосало, но сосало вхолостую, потому что нечего было сосать. Ни «приветствия», встречавшего Фенимора мгновенно, прямо на границе, ни несильного, но явного особого запаха воздуха. Как открытую дверь всем телом вышиб. Несравнимо. Как по Земле иду. Всё у меня сейчас от разума, а не от нутра.
Так.
Он закатал рукав. А кожа-то реагировала правильно: и гусиная кожа была налицо, и волоски стояли по стойке смирно, ни один не сачковал, не прикидывался. Он несомненно был в Зоне. Осторожней, чем обычно, но с обычной своей скоростью, он двинулся по личной тропке, отмеченной личными приметами, трещинками, веточками, камешками, очень внимательно, сверхвнимательно оглядываясь, всматриваясь, вникая, сличая, рассматривая, запоминая окружающее его инопланетное пространство, прикинувшееся обычным земным, но подаваемое ходиле в ощущениях с нечеловеческой отчётливостью. Чего сегодня не было.
Никогда не врал солнечный свет. И сейчас он не врал. При пересечении границы солнечный свет сразу понизил тональность. Как всегда, как множество раз до того. Зона работает, работает Зона, всё под током, всё тут наготове, только включи… Никто точно не мог сказать, физическое ли свойство это глобального атмосферного спецэффекта, нависшего над Зоной, или это её воздействие на глаза конкретного посетителя. (Никакой же дурак, даже учёный, не потащит в Зону оптику для измерений.) До сих Фенимор не прекращал разговоры разговаривать со знакомцами на тему «а неплохо бы, братан, обменяться опытом, а? вот у тебя в глазах темнеет, как ты за границу вышел?», и общество давно воспринимало эту его бестактность с напряжённым, но и юмористическим уважением, как некий простительный заскок в манерах авторитетного рейтингового трекера, реагировать на который обычным образом (ударом стулом, например) совершенно излишне. Втолковать, насколько полезен для сохранения жизни обмен опытом Фенимор кому-либо отчаялся, да и сам он был суеверен не меньше, чем любой из братьев Малиновых. Так что он понимал15. Ему самому-то в принципе не был нужен свет: он с первого, достопамятного во всех отношениях, выхода отлично видел в темноте, одарила его Матушка, спасибо ей. За динозавров да за Николаича. Помнится, месяц в себя прийти не мог, так было страшно, что это он облучился чем-нибудь, или отравился, или с ума сошёл. Не выдержал, обратился в санчасть разведбата. Военврач майор Фоминский, вечная ему память, осмотрев его, сказал: ты, юноша, такой уже шестой, никто пока не помер. А рецепт тебе такой: держи рот за зубами, если не хочешь пропасть без вести не в Зоне. Купи у американцев тёмные очки. И больше не морочь мне голову, пока ногу не оторвёт, у меня поважней дела есть. Или ты хочешь, чтобы я тебя учёным объявил? У них много места в московских подвалах. Изучать тебя будут, вечно. И что — привык, конечно. Очки купил, авиационные. И больше языком не трепал.
Да, трекеры не обсуждают свои патологии, есть на это очень серьёзные причины, и суеверность здесь очень в двадцатых номерах списка, но благодаря своей бестактности и привычке к ней окружающих, Фенимор знал-таки, что возбуждением сетчатки страдает (и некоторые действительно страдают, доводясь до психозов и даже инсультов) не меньше трети от постоянно выходящих. В любом случае, отличного качества драки или состязания в недурной стрельбе в полной темноте — случались. Впрочем, лучше уж
