Сергей Кусков - Игрушки для императоров: лестница в небо
Уф-фф… От разных высокоматериальных мыслей голова у меня разболелась. Я шел по улице привычной дорогой, фоном слушая что-то старинное и заумное, тот самый интригующий «русский рок». О чем поют – не понимал, хотя каждое слово в отдельности разобрать мог, и это придавало музыке особую таинственность. Может, парочку красивых цитат взять на вооружение?
Тело почти не болело, то ли оттого, что принял душ, то ли от капсулы, не знаю, но грешу на последнее. Лишь ощущалась некая опустошенность, как физическая, так и моральная, так всегда бывает, когда переворачиваешь в жизни важную страницу. Так уже было, когда я бросил танцы, расставаясь со своим сердцем в пользу мускулов, меняя одну душу на другую (как понимаю теперь). И когда бросил плавание тоже. Обидно. Да, знаю, это правильно, необходимо, но все равно обидно.
Тренер, в голове вертелись его заключительные слова. «Я верю в тебя», «Ты пришел сюда не ради спорта и достиг чего хотел». Действительно, достиг! Я не всемогущ, новую тактику боя придется разрабатывать самому, с нуля, что не очень эффективно, сложно и долго, но это победа. Корпус помог мне в достижении цели, превратил меня в звереныша и раскачал спящие врожденные способности, но я ничем не обязан ему. Я был нужен им для эксперимента, они не скрывали этого и дали право выбора – участвовать или не участвовать. Карьера и пресс или топтание на месте, но свобода.
Подсознательно я понял, что решение это принято уже давно, и Катарина, забирая меня от дома хефе, знала его. Мудрая сучка!
Из груди моей вырвался вымученный вздох. Нельзя быть свободным, быть человеком, и получить власть, прыгнув в дамки. Всегда нужно чем-то жертвовать. Человек лишь выбирает, чем именно. Выбор – объективный закон мироздания. И я выбираю свободу.
В момент, когда я, наконец, принял долгожданное решение, которое откладывал много дней, мое внимание привлекла фифа лет двадцати – двадцати двух, идущая навстречу. Обычная такая, невысокая, смазливенькая даже, минимум косметики на лице. Я бы зажег с такой не задумываясь. Она во все глаза смотрела на меня и улыбалась, выделяясь этим из множества других идущих мимо фиф. Улыбалась как-то покровительственно, будто давно знает меня и в ее памяти я совершил какую-то невинную глупость. Мне эта улыбка не понравилась.
Я напряг память, пытаясь вспомнить, где ее видел. Память не отзывалась, глухо молчала. Плохо. Какой-нибудь клуб? Девчонки-танцы-шманцы, алкоголь и секс в туалете? Наверняка что-то типа того, но незадача, я НЕ ПОМНЮ ее, хотя не надираюсь до поросячьего визга, как некоторые, – завет тренера.
Мы поравнялись. Улыбочка на ее лице буквально лучилась иронией. Она знала меня, сто процентов, и это напрягало.
Прошла мимо. Я мысленно вздохнул с облегчением, не люблю такие скользкие моменты. Хорошо еще, не заговорила, вот позор был бы! И только собрался идти дальше, возвращаясь к прерванным мыслям, как был окликнут:
– Сеньор!
Я обернулся, правой рукой убавляя на браслете громкость – виртуальный навигатор я так и не ношу. Окликнувший оказался парнем лет двадцати пяти или чуть больше, восточной наружности, но не классической. Неправильно восточной. Его «сеньор» было произнесено с таким жутким акцентом, что мой преподаватель испанского даже в богом забытой старой школе повесился бы от горя, услышь его.
– Вы не подскажете, где здесь магазин со снарягой? – продолжил он.
Я задумался, оценивая парня, и сделал сразу несколько выводов.
Во-первых, этот тип опасен. Тигриная стойка, тигриный взгляд – натуральный хищник! Скорее всего, заблудившийся в недрах фешенебельного района урка с окраины, но достаточно учтивый, чтобы строить из себя приличного человека.
Во-вторых, он русский. Скорее всего, выходец из Средней Азии, Узбекистана там или еще какой-нибудь территории с ограниченными правами гражданства. Точнее, смесь, полукровка, оттого и странная внешность.
Последнюю мысль я озвучил вслух на языке бывшей метрополии предков матери:
– Русский?
Этот вопрос отчего-то выбил его из колеи.
– Да. Как ты догадался?
А русский его был великолепен – классический говор оккупированного сектора.
– Акцент. У тебя плохой испанский.
Несмотря на мимолетную растерянность, парень быстро пришел в себя, передо мною все так же стоял готовый к прыжку хищник. Что-то с ним не так, с этим уркой, надо держать ухо востро.
А ну его! Теперь, после сегодняшней тренировки, я не боялся ничего, и особенно одиноких урок с окраины. Даже вооруженных, как-то слишком неестественно сидела на нем спортивная куртка. Я немного расслабился, оставаясь в режиме ожидания удара, но маловероятного. Парень, словно заметив это, расслабился тоже.
– У нас недолюбливают испанский. – Он натужно засмеялся. – Все вокруг только на русском говорят, даже в школах. Где ж его выучить?
«Нет, все-таки не гопник. Может, и бандюк, но сейчас здесь не поэтому, не стоит из-за него нервничать», – успокоил я сам себя. «Недолюбливают испанский». Фраза зацепила. Да, это логично, для людей, каждый день видящих напоминание того, что их предки проиграли войну, «недолюбливать» язык оккупантов. И то, что на родном языке им позволяют говорить «с барского плеча», «одаривая» этим правом, не добавляет испанскому и португальскому симпатии. Это я, выросший в огромном латинском муравейнике под названием Альфа, с детства привык к испанскому и воспринимаю его как родной, в отличие от языка матери, которому она учила меня как второму, не основному.
– Бывает! – Я невесело усмехнулся. – А сам откуда?
– Мирный, – ответил собеседник. – А ты?
Мне на какой-то миг стало неловко. Я всю жизнь мысленно причислял себя к национальному меньшинству, противопоставлял себя латиноязычному окружению, а теперь вдруг понял, что это всего лишь подростковые понты. Никакой я не русский, тем более половина от единственной известной мне генеалогической линии вообще принадлежит полякам. Он, наполовину азиат, в гораздо большей степени русский, чем я. Я – латинос, и с этим давно пора смириться.
Тяжело вздохнув, я неохотно выдавил:
– Местный я. Здесь родился. Но мать из-под Самары.
– Понятно, – закивал собеседник.
Тут, наконец, нервы дошли до критической точки, я почувствовал, как мои руки начали мелко дрожать. Тяжелый день, много всяких событий, неудивительно, а теперь это. После всего случившегося национальная тема и тема детских разочарований стала соломинкой, переламывающей спину верблюду. Нужно было срочно успокоиться и прийти в себя, а с недавнего времени я знал один радикальный способ, как это сделать.
– Угостишь сигареткой? – попросил я, вспоминая, что перед тем, как заговорить, парень выбросил окурок в урну.
– Конечно. – Тот кивнул и с энтузиазмом протянул почти полную пачку.
Я вытащил одну сигарету, мысленно поругав себя – спортсмен, блин, и прикурил от «переданной на хранение» зажигалки, которую теперь всегда таскал с собой.
– А тебе какая снаряга нужна? – вспомнил я его первоначальный вопрос. Далековато мы от темы отошли. – Тут их много, магазинов. Самых разных.
– Да с пацанами решили в Тараску слетать, по вершинам полазить, – усмехнулся мой собеседник.
– Тараска… – Я тоже усмехнулся, вспоминая одну из венерианских туристических Мекк, прозванную во всем мире «альпинистским адом». Сьерра-ла-Тараска. – Губа не дура!
– А чего мелочиться? – оскалился парень. – Если горы, то самые сложные!
«Пить так пить, спать так с королевой», – вспомнилась мне цитата из проштудированного в детстве сборника. В общем, он прав, только так и надо, но вот его рожа не напоминала мне альпиниста, хоть убейте. И даже просто спортсмена любого профиля. Это именно бандюк, тогда как альпинисты все – фанатики, которых легко отличить в толпе от обычных людей.
– Вот сюда повернешь… – Я начал объяснять ему дорогу к одному из известных мне в этом районе уровневых спортивных магазинов, где есть все. Это вообще спортивный район, здесь располагается база олимпийской федерации Венеры по лыжным видам спорта, несколько катков и хоккейных полей, а также множество обычных спортивных залов, включая мою… бывшую спортивную школу. И магазинов соответствующего профиля также достаточно. – Но не похож ты на альпиниста, – усмехнулся я. – Смолишь как паровоз.
– А сам-то? – довольно парировал собеседник. – По виду вроде спортсмен, а смолишь не меньше.
Мне стало не по себе. Одно дело – самокритика, другое – когда тебя тычут лицом в экскременты, причем тычет урка. И он прав, что обидно, но мне сейчас просто необходима эта сигарета.
– Да, есть маленько, извини. Ну, давай, земляк! Удачи в Тараске! – поспешил я закрыть тему, да и разговор вообще. Он стал напрягать меня, восточный человек из русского Мирного.
Когда я протянул руку, он внимательно на нее посмотрел, затем медленно-медленно поднял свою, будто чего-то боялся. Аж вспотел, бедняга. Ага, пристрелят его сзади, если дернется слишком резко!
