Елена Долгова - Сфера Маальфаса
Тассельгорн, как будто угадав настроение заложника, внезапно отбросил шутовство, как будто скомкал, сорвав с лица, маску.
– Такие, как ты, – не приемные дети Империи… Выблядки Империи. Ребята, отведите его во двор и прирежьте. Быстро, без затей. Времени нет.
Дайгал почувствовал, как его схватили за локти. Шеи, возле самой сонной артерии, коснулось лезвие меча. Двое по бокам, один сзади. «Зачем меня ведут во двор? Боятся запачкать кровью эту загаженную развалюху?» Толчок в спину направил его к двери. За дверью солдаты слегка замешкались.
– Обыщи его, Отто.
– Зачем? Он будет дергаться. Обыщем покойника – покойники покладистые.
Чуть в стороне от дома и в самом деле аккуратно лежали два трупа.
– Эти много болтали, отказались слушаться и сильно не угодили барону, – охотно пояснил солдат, перехватив быстрый взгляд альвиса.
Дайгал обвис на руках врагов, лезвие меча теперь почти касалось подбородка низко опущенной головы.
– Его что – со страху развезло?
– Какая разница? Кончай.
– Отведем в сторону. Тассельгорн не похвалит за лужу крови прямо на пороге.
Дайгал сильнее обвис на руках конвоиров, его попробовали пару раз ударить для ободрения – бесполезно. Лезвие меча больше не касалось горла.
– Хватит. Кончай его.
В этот момент правый из конвоиров, не одетый в доспехи, получил удар в точности по кости левой голени.
Людвиг погрузился в чтение. Кажется, в комнату входил Гермелин, принес новые свечи, забрал догоревшие. Инквизитор не заметил библиотекаря. Он не видел и не слышал, не воспринимал ничего. События десятилетней давности оживали перед ним стараниями таинственного автора «Истории Hortus Alvis».
«И сотня рыцарей, ведомых сыном императора, развернулась для атаки. Не помогали шпоры – благородные кони с испуганным ржанием поднимались на дыбы, пятились, едва не сбрасывая всадников. Однако отважные сердца рыцарей оставались тверды, а вера их пылала подобно огню. На равнине не было никого, кроме двух отрядов, изготовившихся к бою».
Если бы в этот момент в библиотеку Виттенштайнов вместо безобидного Гермелина вошел некто иной, допустим, капитан той самой легендарной сотни, давно сменивший меч на иные дела, или хотя бы один из его солдат, он мог бы рассказать Людвигу много интересного. Например, насколько далеки вымыслы Хрониста от подлинных событий, произошедших некогда на замерзшей равнине за озером Эвельси. О том, что не было сотни благородных рыцарей, а была лишь сотня спешно собранных наемных арбалетчиков, посаженных на запасных лошадей. И не горели отвагой их сердца, а слова, которые произносили столкнувшиеся с колдовством растерянные солдаты, и вовсе не подобали занесению в книги. Что за дело? Записанная искусным пером история обрела жизнь, плоть, краски, и не хотелось сомневаться в ее правдивости.
Впрочем, Людвиг торопился, читая. Его цель иная.
Вот она.
«И благородные рыцари почувствовали присутствие демона».
Нет, не то. Дальше.
«Сфера имела вид светящегося шара, от нее отделилось как бы полупрозрачное кольцо и, расширяясь, стало приближаться к сражающимся. Трое колдунов, стоя вокруг сферы, держались за руки, тела их изогнулись подобно натянутому луку, головы запрокинулись. Кольцо же, поглощая жизни людей, лишь набиралось сил и светилось все ярче. Оставшиеся в живых продолжали биться так, как будто не замечали происходящего, только движения их казались медленными».
Людвиг отложил листы и поднялся с места резким движением. Дом наполнялся голосами людей, топотом ног, бряцало оружие.
– Есть здесь кто-нибудь? Что происходит?
На зов вошли двое с обнаженными мечами – альвисы, не солдаты Виттенштайнов, понял он.
– Оставайся на месте.
– В чем дело?
– Заткнись.
– Любопытно. Вы хотите нарушить наш уговор?
– Уговор уже нарушен. Не нами.
– Что?
– Нашего заложника пытались убить. Ты знал об этом? Впрочем, не важно. Пошли, тебе пора.
Людвига провели гулкими коридорами и узкими переходами. Сейчас, освещенный пламенем факелов, дом казался совсем иным, не таким, как днем, – по углам метались тени, своды словно опустились. В комнате с камином собрались: Дайгал, какой-то не столь разгневанный, сколько озадаченный, гордо выпрямившийся Тильверт, который тут же смерил Людвига презрительным взглядом, очень бледная Алиенора, растерянный Гермелин, злой, как хорек, Хайни Ладер, без оружия и под охраной.
«Дьявол, – подумал Людвиг. – Чертова задница, куда я и угодил. Я знал, что нельзя было связываться с Тассельгорном, но чем мне помогло это знание? Он навязан мне приказом императора, здесь, на землях Империи, я опутан этими приказами по рукам-ногам. Я не верил ему, но доверился, и теперь, похоже, все кончено – тайна, которую я узнал, умрет вместе со мной. Должно быть, потом моих убийц торжественно казнят, но что толку? А туча с востока накроет всех – и правых, и виновных, и неведающих…»
– Вы здесь, мессир Дайгал? Значит ли это, что я свободен? Впрочем, я бы хотел все же дочитать книгу…
– Это значит, что ты предатель и сейчас умрешь, – Тильверт отчеканил это обещание со всей бескомпромиссностью юности.
– Я так понимаю – Тассельгорн нарушил данное вам обещание? Однако вы, как я вижу, живы, мессир Дайгал.
– Не вашими стараниями, а своими собственными, отец-инквизитор.
– Постойте, не торопитесь с выводами. Я признаю, что у вас есть некое абстрактное право убить меня. Но чего вы этим добьетесь? Вы можете не верить мне, но клянусь – я ничего не знал об измене Тассельгорна. Если вы убьете меня, то уже ничего не измените к лучшему для себя. Однако то, для чего я просил вас, госпожа Алиенора, показать мне листы этой книги, очень важно. Не для меня – для Империи…
Людвиг говорил, торопясь донести до этих людей суть опасности, безнадежно понимая, что почти невозможно за краткие минуты убедить кого-либо отказаться от личной и вполне справедливой мести в пользу чего-то столь абстрактного, как «государственные интересы».
Кажется, первым сообразил Дайгал.
– Я понимаю, куда ты клонишь, инквизитор. Может быть, ты и правдив сейчас. Возможно. Но мне не за что любить вашу Империю. Я было согласился, почти поверил и хотел спасти от опасности с востока – хотя бы дорогих мне людей и это место, если невозможно отдельно, то вместе со всем остальным. Однако государь, выбирая таких слуг, сам губит свою Империю. Если так – пусть свершится. В конце концов, для троих найдется где-нибудь место под солнцем. Я не собираюсь воевать за вас или щадить предателя.
– Постойте, не торопитесь. Подумайте, император, которого вы так ненавидите, дал вам, проигравшим войну десять лет назад, то, что никто никогда не дает побежденным – он уравнял вас с победителями. Неужели вас не трогает даже это?
– Уравнял, потому что это дешевле, чем отлавливать нас и добивать.
– Госпожа Алиенора, подумайте о славном прошлом вашего рода. Ваши предки верно служили Империи…
– Я тоже пыталась служить ей. И чудом избежала казни.
– Вам всем так непременно хочется меня убить?
Альвисы, охранявшие Людвига, промолчали, но он почувствовал напряжение неприятия.
– Твои люди нарушили клятву чести! – презрительно бросил Тильверт.
Алиенора отвернулась.
– Решайте сами, что с ним делать. Я не могу.
– Я сейчас вызову его на поединок и убью, – заявил юноша.
«Святые покровители, – подумал Людвиг, – это у них наследственное. Как будто именно этого поединка мне еще и не хватало».
– Смерть ему, – повторили почти в голос двое незнакомых альвисов, охранявших Хайни.
«А ведь им все равно, виновен я или нет. Они просто ненавидят меня. Ненавидят, имея для этого все основания. И убьют не за измену Тассельгорна – просто потому, что теперь могут сделать это со спокойной совестью, по правилам».
– Ну, раз вы так решили, делайте, что хотите, я не буду на это смотреть, – хозяйка встала и направилась к выходу.
– Вывести его во двор, Дайгал, и прикончить?
Альвис, который до сих пор казался слегка озадаченным, медлил.
– Что тут было без меня? Он пытался сбежать?
– Нет, читал все время, не отрываясь.
Людвига окружили теснее. Справа, слева, кто-то зашел сзади.
«Что делать? Ударить сейчас? Или подождать, пока они выведут меня во двор – меньше жертв, нет хотя бы риска поджечь дом». Фон Фирхоф с удивлением почувствовал, что упругая ткань волшебства не подчиняется ему. То ли ему мешала сильная, яркая, искренняя ненависть противника, убежденного в своей правоте, – это сама по себе сила, не уступающая порой магии. То ли источник, не создававший зла и страданий изначально, намекал на возможность иного исхода. «Святые покровители! Вот что значит – колеблются весы высшей целесообразности…» Людвиг представил себе нечто, напоминающее чашечки и гирьки ювелира. Хотя кто знает, как это должно выглядеть на самом деле?
