Виталий Сертаков - Кремль 2222. Юго-Восток
Едва стаю скорлопендр не поймал. Точнее сказать — едва они нас не поймали. Это хорошо, что я заранее с огнеметом рыжего прикрывал. Шустрые они, гады! Я заметил стаю, уже когда метров пять до них осталось. Штук семь было, ползли сквозь траву жесткую, лапами перебирали. Мы одну после разглядели, не до конца прогорела, сволочь такая. Голова умную рожу состроил, сказал, что твари умные шибко стали, ага.
Кусты тоже славно разгорелись, скоро вся гора запылала. Незаметно мы пробирались, нечего сказать. Мне ротный бы за такую ловкость уже башку бы в плечи забил, с десятников бы снял и отправил бы картоху чистить. Чич стал ругаться, что в обход идти придется дальше и чтоб мы кусты хоть жопами, но тушили. Голова обиделся, стал бурчать, что ради колдуна полбаллона бензина спалили и кровь ему свежую, как прислужники, ищем, а он нас чуть, ешкин медь, не угробил. Иголка стала ругаться, чтобы мы все заткнулись, не то вообще никуда не пойдет. Ну чо, права она. Ежели стемнеет, храни нас Факел, так никакой огнемет на Пепле не поможет. Подползет зараза какая неслышно-невидимо, заглотит и стручок сухой не оставит!
— А тебя никто и не звал, — забурчал на Иголку рыжий. — Славка, я тебе говорил — не брать женский пол в опасную разведку!
Иголка хотела разозлиться, да вовремя вспомнила, кто тут главный.
— Я, пока не пожру, идти не смогу, — добавил радости Чич.
— Не галдите, — сказал я, для верности поднял обоих и в воздухе маленько потряс. Рыжего и женщину мою, ага. Все же колдуна некультурно за шкирку трясти, старый и вроде как главный. Но сделать он мне ничего сейчас не мог, силы колдовские в нем иссякли. Видать, рука новая болела жутко, зубами Чич скрипел и потел сильно.
Я решил вот чо. Если живые выберемся, непременно рыжему нос в щеки вобью. И не от злобности, а так, чтобы сифоний мне не устраивал. Чем сильнее ему Иголка нравилась, тем сильнее он ее шпынял. Ясное дело, не мог же он к ней при живом муже просвататься. Хотя Иголка мне уже снова сказала, что, мол, взамуж за меня не пойдет, но я ей сильно не верил. Такая уж она горячая, что ли… лисичка моя.
И тут, пока мы сдуру ругались, из кустов выскочили аж три диких порося. Тощие такие, что с горбами казались. Видать, огонь их спугнул, заметались, запутались. Одного я насквость мечом проткнул, ух как он визжал да ножками дрыгал! Второго Голова болтом уложил, стреляет мой друг здорово. Взяли мы двух поросей, кушать их сразу расхотелось. Помяла поросей житуха, здорово помяла. Такое ежели у наших маток на ферме рождается, даже пасечников не зовут, весь помет — в яму. И есть мутиков никто не станет, даже собаки.
— Сойдет тебе такое? — отвернув харю, спросил Голова.
— Э, красавчик, больно нежный? — заржал Чич. Точнее — хотел заржать, да заквохтал, как курица, от боли ему харю прямо скручивало.
Ясное дело, мы люди телигентовые, отошли, отвернулись. Голова стал шепотом с Иголкой ругаться, а я глядел, как горит кустарник и дрожит небо над Пеплом. С этой стороны фабрики я заходил лишь раз, очень давно. Федор Большой людей все же берег, не посылал в самые гадкие места. Железяк в золе здесь порядочно сохранилось, моторов всяких, гаек можно было набрать, но не остаться бы после без кожи…
Отшельник как брюхо набил, аж красный весь стал, жар у него начался. Рука вполовину окрепла, но там, где пальцы, — еще тонкая оставалась, дергалась, прямо дымилась вся.
Ну чо, тащили мы Чича, он дорогу показывал. Иголка потом сказала, что в жизни бы сюда путь не нашла. Дык ясное дело, какой дурак бы в такую кашу влез. С горки спустились, там асфальт, час потом на крыше котельной сидели, ждали, пока Поле уползет. Хотя, может, и не котельная вовсе, но там две трубы когда-то торчали. Поле казалось безобидным. Вроде как тихая бледная тучка паслась себе среди гнойничков, но Иголка сказала, что как раз эта — из самых опасных. Потом дрянь уползла, мы по грудам камней потопали, ага, рвануло тут когда-то тоже сильно. Не понять было, чо за здания стояли, сколько этажей, и чо тут люди делали. Земля стала качаться, как каша, кое-где огонь наружу лез, маленько я даже заробел. Не то чтоб сильно напужался, но так себе, ешкин медь, средне. Особенно как в развалинах горелых людишек увидал. Я Иголке моей нарочно глазья загородил, чтоб такое не разглядывала. Там толпа целая задохлась, чужаки. Видать, ихние следы мы находили. От чужаков мало что симпатичного осталось. Люди сидели и лежали вокруг костров, и коники с ними сдохли. Никто ихних вещей не забрал, и пушки даже не тронули. Жутко, ага, будто кто их разом заколдовал. Птицы всем глазья выклевали, а мясо тоже не тронули. Невкусные чужаки, чо-ли. Голова рыпнулся поближе поглядеть, я его взад оттащил.
— Видал, из-под земли дымки лезут? — мрачно показал Чич. — Здесь такая пакость в глубине горит, что вдыхать долго нельзя. Эти красавчики тут ночевать хотели…
— А чо их не раздели-то? Вон и пищаль ладная, и арбалеты. Здесь же нео толпами ходят.
— Ой, таких не трогают, — Иголка все же вылезла у меня под мышкой, засмотрелась на мертвяков. — Таких даже новые не трогают, если на фабрике померли, вот так. Новые моего папаню звали, когда мор у них пошел. А мор пошел, когда вот так от жадности с мертвяка ружье сняли. Нельзя было на Пепле-то, вот так.
Пока в соседних развалинах отдыхали, Голова карту развернул. Ни фига мы там не поняли, и наружи ничего похожего не встретилось. Голова сказал, что, наверное, сильно здесь бомбили, раз опять за фабрикой так ровно. Отшельник сказал, что внизу в этих развалинах есть люк. И точно, откопали крышку с двумя ручками. Даже не совсем темно внутрях оказалось, свет сквозь дырки сверху доставал. Чич заявил, что идем верно, он дорогу помнит, а карту лучше спрятать, на ней подземные развилки красиво нарисованы, после пригодится. Иголка сказала, что дальше в горячую пустошь они с лесничим никогда не лазили, там хороших Полей нет и прожигать нечего. Зато можно провалиться. Под землей после пожаров пустота получилась, и не заметишь, как улетишь.
Тогда я сказал, что пойду вниз первый, потому как самый тяжелый. Далеко идти не пришлось. Железная лестница, стены тоже из металла, гулко так и холодно, чо-ли. Пока я башкой крутил, рыжий прочитал на стенке буквы.
— «Насосная станция»…
Половина букв обвалилась, краска осыпалась, но Голова все же прочитал. Хорошо все-таки, что у меня такой умный друг. Был бы здесь, к примеру, обалдуй вроде Кудри или Бык, чо тогда? Ни хрена бы мы не поняли.
Войти без рыжего мы бы тоже не смогли. То есть пришлось бы дня три дыру ковырять или назад за порохом возвращаться. Но Голова придумал так, что хватило одной гранаты. Он долго сам себе шептал, мерил чо-то, отбегал, подбегал, потом велел всем за углом спрятаться и подорвал запор. Ловко подорвал, ешкин медь, дыра прямо в механизм замка получилась.
Дверь оказалась шибко хитрая, вбок на колесиках отъезжала, ага, мы таких прежде не встречали. Толкать ее втроем пришлось, даже Иголка помогала. Ну а как внутрь пролезли…
Внутрях мы сразу нашли два скелета. Давнишние, усохшие, ага, даже крысы их не погрызли. На скелетах прилипла одежка, похожая на солдатскую форму из книжек. Мертвяки валялись в проходе, а вокруг них висели и стояли приборы. Агромадная куча всяких приборов. Голова стал везде трогать, а мы с Иголкой тихонько сидели, а Чич вообще уснул. Нельзя рыжему мешать, когда он думает.
— Отклю-чение звуко-вого сигнала… Блоки-ровка… Славка, ты глянь, здесь, видать, насос, которым с Факела нефть закачивали и дальше пропускали.
— Не было тут нефти, — сказала вдруг Иголка.
— Тебе откуда знать? — зашипел Голова. — Двести лет прошло, любая нефть высохнет.
— На промзоне меня рвало. А здесь почти чисто. Может, и хотели нефть закачивать, да только передумали.
— Или не успели, — сказал я, а сам разглядывал засохшего солдата. Рядом с солдатом лежал в толстой пыли его ботинок. А может, и не его. Я знал — эта неудобная штука называется ботинком, у нас такие на плакатах нарисованы. Ни один нормальный человек жуть на ногу не напялит, но древние люди были сплошь ненормальными. Дык потому и передохли все. Так вот, ботинок кто-то здорово погрыз, половину почти зажевали.
— Голова, их заперли снаружи.
— Кого заперли, этих? С чего ты взял?
— Погляди, он кожу с обувки грыз. Следы зубьев человечьих. А выйти отсюда не смог. Снаружи их заперли, а после забыли.
Мы пролезли между приборами, зажгли еще один факел, потом рыжий запалил керосинку. Воздух был стоялый, пыль клубами летала. За узкой дверцей оказалась длинная комната. Внутри был похожий пульт, как на Факеле. Окошки пустые, кнопочки всякие, шкаф с бумагами.
— Что здесь написано?
— Кон-трол-лер кон-тура… Ре-зерв-ный канал… Привод задвиж-ки…
— Ешкин медь, Голова, я ни хрена не пойму.
Тут рыжий меня впервые напугал:
— Славка, я тоже не шибко понимаю.
— Вот чо, ты это брось! — сказал я. — Ишь, умный какой нашелся! Как мед жрать, так он понимает, а как железный ящик простой увидел, так сразу поглупел, что ли?
