Олег Петухов - Пост-Москва
7
Москва-Сити блистал огнями и гремел петардами. Фейерверки подрывались с таким размахом, что казалось, будто вернулась новогодняя ночь. А это был всего лишь вечер пятницы. Толпы разряженных людей слонялись по улицам, лавируя между машин, навечно застрявших в одной гигантской пробке, где большая часть машин стояла то ли на вынужденной парковке посреди улиц, то ли была просто брошена отчаявшимися владельцами, то ли сломалась посреди дороги, то ли все вместе. Пробки давно уже перестали быть транспортной проблемой, слившись в одну большую транспортную катастрофу, и дополнив все прочие катастрофы — жилищную, медицинскую, образовательную, коррупционную, политическую, инфляционную, этническую, экономическую, демографическую, и еще вечную давку в метрополитене. Если у кого, конечно, еще были деньги на метро.
Но в пятничный вечер всем было насрать на катастрофы и недоедание. Потому что надо было весельем убить в себе вечный и застарелый страх. Страх перед потерей работы, и страх перед работой. Страх одиночества, и страх многолюдства и толпы. Страх за будущее, и страх наступления неминуемого будущего. Страх зайти в веселии слишком далеко, и страх недополучить веселья.
Великая блудница, лишенная здорового страстного секса, Пост-Москва бурлила похотью, на которую вечно не хватало времени, денег и желания, кроме одного вечера в неделю, когда народом овладевало массовое безумие, и коллективный гипноз толкал в спину и нашептывал в уши одно и то же — здесь и сейчас будет весело!
Знаменитые московские небоскребы с абсурдными очертаниями, кое-как встроенные между особняками и полуразвалившимися жилыми зданиями, сверкали своими стеклами от салютов и фейерверков, которые грохотом заглушали канонаду, доносившуюся с Периметра. И это абсолютно никого не ебало.
Иван со своим рюкзачком пробирался сквозь толпу, стараясь держаться подальше от шумных кампаний. Меньше всего ему хотелось сейчас развлечений. Он старался сохранить в себе ощущение удивительной простоты и честности, ощущение, возникшее во время разговора с Дашей — так звали его последнюю клиентку. И поэтому, когда на его пути раздались крики, он машинально свернул в сторону, но обойти привычное побоище право-активистов с гомосексуалист-асами было не так-то просто. Лохматые и бородатые активисты в черных одеждах схватились в рукопашную с перекачанными и переанаболенными новейшими препаратами гомосексуалистами. Кажется, на этот раз удача — или евразийский толер-бог — отвернулась от служителей культа толерантного старостианства. Или же препараты у гомосексуалист-асов были по-настоящему качественными и анаболичными.
Культ старостианства в его толерантном изводе процветал. На каждом практически углу стояли или пока только строились многофункциональные церкви-центры, где по утрам проводились служения и молебствия, днем они работали в режиме торгово-развлекательного центра, а ночью тут открывался ночной клуб, или ресторан, или боулинг. Золотые луковки куполов церковно-развлекательных центров далеко не всегда выглядели органично и уместно на фоне новой архитектуры, старавшейся максимально полно использовать малейший клочок городской земли, что зачастую оборачивалось зданиями в виде перевернутой пирамиды, или наклоненных на пугающий угол небоскребов, или вообще нечто, изображающее висячие сады Семирамиды, построенные из деталей машиностроительных заводов. Естественно, купола были без всяких крестов или полумесяцев, или еще каких нетолерантных символов.
Основной заповедью старостианства было соблюдение всех старых заповедей — носи черную одежду старого кроя, не стриги ни волос твоих, ни ногтей твоих, не смейся, ибо смех есть поклонение сатане и т. д. Не соблюдавших заповедей старостиане должны были "вразумлять". Было два пути вразумления. Первый путь — личным примером. Но вразумление личным примером слишком долгий и малоэффективный процесс, поэтому чаще всего применялся второй, более быстрый и надежный, путь — через страдания. Именно поэтому молебствия и публичные кропления на улицах старостианами прохожих очень часто заканчивалось массовыми потасовками, как только что происшедшая на глазах Ивана. Правда сегодня свою толику страданий отхватили сами правоверные. Ну, и что? "Богу, может, вообще без разницы, откуда эти страдания приходят. Из какого они источника," — подумал Иван. — "А важен для него сам факт".
Когда-то он прочитал одну книгу, где была описана история, как бог поспорил с сатаной, что некий человек, верно ему служащий, выдержит все страдания и не отречется от своего бога. Иван не очень-то понимал, что означает отречься. Наверно, сказать что-то плохое в адрес своего патрона. Или, напротив, сказать что-то хорошее в адрес врага своего босса. Тем не менее, из этой книги следовало, что страдание есть доказательство верности. Ивану всегда казалось, что это очень противоречивая мысль. Но, в конце концов, он не богослов и легко может заблуждаться.
Уже поздно вечером он пришел домой, в свою маленькую квартирку без ванны и душа, но зато с настоящим старинным унитазом, работающим на воде. Квартира состояла из маленькой комнатки и крошечной кухоньки — огромное богатство для Москва-Сити. Здесь Иван годами испытывал мало кому знакомое чувство полного одиночества. По сути, это тоже огромное богатство.
Ощущение чего-то простого, ясного и честного продолжало тлеть маленьким угольком.
8
Иван возился со своим зверинцем псевдоморфов. Муравьи получались лучше всего. Мухи были на втором месте. Было дело, он подолгу отрабатывал полет этих штучек, пока не добился от них высшего пилотажа на уровне собачьих боев асов второй мировой войны. Псевдо-организмы были понятны и доступны. В отличие от женщин.
Его сегодняшняя клиентка — Даша — удивила и почти шокировала его. Она была умна, образована, у ней был вкус — и она обратила на него внимание. Она его увидела, что было редкостью в наше время. Люди перестали видеть. Люди перестали слышать. Тонкая технология общения, казалось, была утрачена навсегда.
Иван мог поклясться, что между ними что-то произошло. С другой стороны, от слишком долгого одиночества ему элементарно могло снести крышу, как подростку в период гормональной перестройки организма. Все, буквально все он мог напридумывать, в ложной надежде эмоциональной и интеллектуальной близости, или душевного экстатического восторга от близости самки в период течки.
Он корпел над своим последним проектом, сидя за рабочим столом в своей квартире-лаборатории. Это был достаточно крупный проект — кот-псевдоморф. Если собаки копировались и программировались достаточно легко, то коты были трудной, практически неразрешимой задачей. Коты — парадоксальные существа. С одной стороны их все любят, а с другой — клали они на всех остальных. Поэтому программирование искусственного кота — высший пилотаж в его профессии, и, насколько ему было известно, эта задача так и не была еще никем удовлетворительно разрешена.
Рабочее название проекта было Ночной Кот. Иван не знал, почему он решил назвать его именно так. Наверно, услышал когда-то и это имя, ник или прозвище отложились в синаптических структурах его мозга. Ночной Кот, кто ты?
Специально для своего кота он заказал особые сенсоры для глаз и сейчас аккуратно и неторопливо монтировал их на место. Эти сенсоры охватывали все известные спектры, включая рентген. Иван восхищался их совершенством, предпочитая не думать, в какую сумму они ему обошлись.
Он закончил монтаж далеко за полночь. Город за окном не спал. Город вообще никогда не спал. Город развлекался, сверкал рекламными голограммами, гремел петардами. А в его жилище-лаборатории, в его маленьком алтаре кибер-бионики, было тихо и уютно. Кот сидел перед ним, готовый к полевым испытаниям.
Иван еще раз прошелся по всем системам, проверил зашифрованный канал связи, проверил навигацию и протестировал программу на ошибки. Все работало. Он немного помедлил, наслаждаясь последними штрихами процедуры проверки перед запуском, а потом включил своего Ночного Кота. На мониторе появилась картинка — взгляд на мир через новейшие никоновские супер-сенсоры.
Иван посмотрел на экран. И оказался посреди радиоактивной пустыни.
9
Геринг проснулся внезапно, будто от толчка. Марины уже не было. Он посмотрел на часы старинной японской сборки — было около девяти часов утра. Довольно рано для него, обычно он вставал часов в 11–12. Однако сегодня у него было дело, и ему надо было уже поторапливаться.
Он увидел на столике возле дивана бутылку с остатками виски, машинально взял ее в руку и сделал большой глоток. Божественный напиток заструился по его крови. В голове зашумело и золотые мысли смешались с нежными чувствами.
