Юрий Брайдер - Особый отдел
— Вместо пугала, — проронил Цимбаларь.
— Не скажи. Законы мироздания суровы, но целесообразны. Наверное, в том, что все одинаково думают и в одну сторону смотрят, есть какая-то опасность. Такое единомыслие до добра не доведёт, особенно в лихую годину. Вот и заложила природа в человека ген противоречия, дабы всегда в запасе имелись те, кто способен повести филистёров по новому пути. Уверен, что если сейчас восторжествовал бы сатанизм, некоторые маги, магистры и рыцари незамедлительно переметнулись бы в христианство. Так сказать, назло господствующей тенденции.
— Возможно, ты в чём-то и прав, но сатанизм — это уже крайность. Тут не оппозицией пахнет, а клиникой… Сами своего сатану придумали и сами же ему поклоняются.
— Разве с богами иначе было?
— Иначе. Если говорить о Боге-отце, то его придумали для пользы дела. Чтоб дикий народ в рамках держать. Не убей, не укради, не возжелай и так далее! Весьма разумно. Не уцелеет племя, если все подряд начнут убивать, воровать и греховодничать. А сатанисты, наоборот, вопреки здравому смыслу действуют. Проповедуют разврат, ритуальные убийства, кровосмесительство, осквернение святынь. Это уже не дух противоречия, а патология какая-то.
— Ну не знаю… — похоже, что доводы Кондакова иссякли. — Ты лучше Достоевского почитай. Авось и найдешь для себя ответ.
— Это вряд ли. При Достоевском жизнь совсем иная была. Тихая, дремотная. Из Москвы в Питер неделю ехали. Ни тебе Чикатило, ни товарища Ежова, ни Басаева.
— Хватало всякой дряни и в те времена. Только масштабы, может быть, иные были… Вспомни Джека-Потрошителя или Сергея Нечаева, которого тот самый Достоевский в своих «Бесах» изобразил. Но даже такой матёрый пессимист, как Федор Михайлович, искренне полагал, что спустя век, то есть примерно в нашу с тобой эпоху, жизнь будет слаще мёда. Вот и дожили. — Кондаков помахал списком сатанистов.
— Ладно, — Цимбаларь припечатал ладонью по столу так, что бутылочка клея, как назло не закрытая, опрокинулась прямо на служебные бумаги, — надоела эта пустая болтовня. Христиане, коммунисты, сатанисты… Давай лучше своё собственное общество учредим.
— Какое? — поинтересовался Кондаков, убирая от края стола все хрупкие и валкие предметы.
— Общество противников всех обществ. Никаких сборищ, никаких программ, никаких контактов между членами, а главное, никакой деятельности.
— И как же в такое общество вступать?
— Исключительно мысленно!
— Мысленно я уже во многих обществах состою, — с грустью признался Кондаков. — В калифорнийском клубе миллиардеров, в британской ассоциации охотников, в редколлегии журнала «Плейбой», в американской киноакадемии, в отечественном совете безопасности, в европейском союзе виноторговцев, а когда меня начальство сильно допекает, ещё и в «Аль-Каеде».
Этот пространный мартиролог несбывшихся мечтаний прервало треньканье внутреннего телефона.
— Слушаю, — ответил Кондаков и сразу покосился на Цимбаларя. — Да, у меня сидит… А кто его спрашивает? По городскому… Женщина… Не представилась… Ну соединяй, ежели так.
— Привет, Саша!
Голос, долетевший сюда из неведомой дали, действительно был женским, а главное, очень-очень молодым. Бывают, конечно, молодые голоса и у немолодых женщин, но тут сомневаться не приходилось — столь искренне и наивно могут говорить лишь юные, не истерзанные жизнью создания. Вот только каким образом эта девочка раздобыла телефонный номер, известный лишь весьма узкому кругу лиц?
— Привет, Саша, — повторила юная особа. — Почему молчишь?
— Здрасьте, — ответил Цимбаларь. — А кто это, если не секрет?
— Угадай с трёх раз.
— Баба-Яга, Анна Каренина, мать Тереза, — ничего более остроумного в голову Цимбаларя почему-то не пришло.
— Эх ты, а ещё оперативник, — мягко пожурила его девушка. — Я Люда Лопатки на.
— Какая, пардон, Люда? — не расслышал Цимбаларь и прикрикнул на дежурного, имевшего моду подслушивать чужие разговоры: — Положи трубку, сучара!.. Нет, это я не вам, Людочка. Есть тут некоторые любопытствующие.
— Ты майора Свища в виду имеешь? Он ведь, кажется, сегодня дежурит…
Эти слова окончательно поставили Цимбаларя в тупик. Назвать дежурного не по фамилии — Свешников — а по кличке, употреблявшейся исключительно сослуживцами, мог лишь человек, хорошо осведомлённый о жизни особого отдела.
— Люда, а вы случайно не шпионка? — вкрадчиво поинтересовался Цимбаларь.
— Дырявая у тебя, Саша, память, — незнакомка рассмеялась. — Я та самая Люда, которая работала секретарем у полковника Горемыкина. Вы меня за глаза ещё Метатроном звали. Ангелом божьего лица. Потом я поступила в юридическую академию и перевелась в экспертно-криминалистический центр.
— Ах, Людочка! — Цимбаларь от избытка чувств даже по лбу себя хлопнул. — Как же я, дурак, тебя сразу не узнал! Думал, это какая-нибудь пацанка лет пятнадцати звонит.
— Хороший у вас телефон. Сразу на десять лет молодит.
— Телефон у нас правдивый и бескорыстный. Как и все мы. А как ты поживаешь? Замуж, наверное, вышла?
— Пока нет.
— Что так?
— Никто не предлагает.
— Ладно, этим вопросом мы попозже займёмся… Аттестовали тебя?
— Да. Я уже полгода лейтенантом хожу. Только не надо пошлых шуточек насчёт отдания чести и всего такого прочего.
— Боже упаси! А со званием я тебя поздравляю. Желаю дослужиться до генерала. — Цимбаларь еле сдержался, чтобы не брякнуть: «Ведь под полковником ты уже была».
Однако Людочка, прекрасно понимавшая все недомолвки своих бывших сослуживцев, произнесла проникновенным голосом:
— Спасибо за добрые пожелания и за то, что оставил их без комментариев. Но учти: с Горемыкиным я поддерживала исключительно официальные отношения. Вот так-то!
— Да у меня и в мыслях ничего подобного не было, — сразу заюлил Цимбаларь. — Ты лучше скажи, как тебе на новом месте служится?
— Не знаю, как и сказать, — она замялась. — Ты, помнится, раньше лингвистикой занимался? Даже стихи мне читал на шумерском языке.
— Было дело, — признался Цимбаларь. — Но прошло.
— Ты случайно не знаешь происхождения слова «чужой»?
— Знаю. Давным-давно, когда Киевской Руси ещё и в помине не было, через земли славян проследовало германское племя готов. Себя они называли «тьюд», то есть люди. И видно, крепко они насолили нашим людям, если с тех пор всех инородцев они стали называть «чудью», «чудинами», «чужаками».
— Вот и я здесь такая же «тьюд», — грустно промолвила Людочка, — никак не могу прижиться.
— Возвращайся к нам, что за дела. Мы тебя с распростёртыми объятиями примем.
— Не так всё просто… Но я, собственно говоря, совсем по другому поводу звоню. Есть один разговор, причём очень серьёзный.
— Я весь внимание.
— По телефону этого не скажешь.
— Тогда давай встретимся, — охотно предложил Цимбаларь. — Я поблизости один ресторанчик знаю. Итальянская кухня. Пальчики оближешь.
— Нет-нет! Никаких ресторанчиков. Разговор такого рода, что нам лучше держаться от людей подальше.
— А если в кино, как в прежние времена? Сейчас крутят такие фильмы, что больше дюжины зрителей на них не собирается.
— Не подходит, — опять возразила она. — Во-первых, я хочу показать тебе кое-какие документы. Во-вторых, в кинотеатре ты обязательно залезешь мне под юбку. Знаю я тебя.
— Обижаешь, Людочка… А парк культуры и отдыха тебя устроит?
— Сегодня же праздник. Везде полно народа.
— Ну тогда не знаю… Назначай место сама.
— Я, кажется, придумала. Есть такое место, где нынче никого не будет. Или почти никого. Приезжай на Востряковское кладбище. Через час я буду ждать тебя у могилы Донцова. Помнишь, где она?
— Ещё бы! Я, считай, сам туда гроб опускал. Через час буду. Хотя место ты, конечно, выбрала странное.
— Наоборот, самое подходящее. Потом ты в этом сам убедишься. До встречи. — Людочка положила трубку.
Посидев с минуту в молчании, Цимбаларь спросил у Кондакова:
— Если стрелку забивают на кладбище, что это может означать? С позиций, так сказать, диалектического материализма.
— Диалектический материализм подобные проблемы игнорирует, — с важным видом произнёс Кондаков, когда-то возглавлявший группу политподготовки. — А с позиций нынешнего житья-бытья могу сказать следующее: это смотря кто тебе стрелку забил. Если урки, значит, тебя собираются замочить вглухую, и на кладбище уже подготовлена могилка. Если девица, значит, для экстремальных сексуальных утех. Есть такие любительницы нетрадиционной эротики. Подавай им лифты, церковные алтари, музеи изящного искусства, зоопарки, вокзальные туалеты, морги. А иначе нет оргазма.
— Тебе, Пётр Фомич, пора бы о вечном подумать, а ты всё о девицах, эротике да оргазмах, — упрекнул Кондакова Цимбаларь. — До добра это не доведёт.
