Юрий Брайдер - Особый отдел
Но и без того особо важных персон среди сатанистов хватало — это понимал даже далёкий от светской жизни Цимбаларь. На священной ассамблее Храма Огня и Силы засветились банкиры, депутатские помощники, чиновники высшего звена, известные адвокаты, деятели шоу-бизнеса и даже парочка дипломатов из ближнего зарубежья.
Впрочем, достаточно широко была представлена и так называемая мелкая сошка. Дама, едва не лишившаяся головы, работала простой маникюршей, а рыцарь Запада, так старательно опекавший Цимбаларя, в свободное от служения сатане время подвизался весовщиком на товарной станции. Верховный Маг вообще числился безработным и состоял на учете в психдиспансере.
Установить личность Великой Жрицы, судя по всему, игравшей в Храме весьма немаловажную роль, так и не удалось. Упорхнула птичка и даже перышка на память не оставила. Сведения о ней, добытые на предварительных допросах, были настолько противоречивы и неправдоподобны, что скорее напоминали очередную сказку Шахерезады, однако Цимбаларь кое-какие пометки в своём блокноте сделал.
Эта прелюбопытнейшая девица, имевшая сразу дюжину разных имён, никак не шла у него из головы. Сажать её, конечно, смысла не имело, но запустить в оперативную разработку стоило. И не только в разработку, но и в обработку…
— Чего облизываешься? — поинтересовался Кондаков, для которого следственная часть особого отдела стала тихой гаванью, где он дожидался скорого ухода на пенсию. — Кровушку выпитую припомнил?
— Да нет, про кровушку я уже, слава богу, забыл. Тут другое вспоминается…
— Если вспоминается, пиши рапорт.
— Это так, личное… Ты лучше скажи, что дальше будет? — Цимбаларь вернул следователю список, имевший в правом верхнем углу гриф «Секретно. Только для внутреннего пользования».
Кондаков, на службе в органах давно отвыкший выражаться прямо, ответил вопросом на вопрос:
— Ты итальянский фильм «Следствие закончено, забудьте» видел?
— Что-то припоминаю. Про мафию, кажется?
— Вот-вот. И у нас примерно такая же ситуация. Это всё лохи, — он помахал списком. — Случайные люди. Дебила, который Верховным Жрецом назывался, конечно, посадят. Причём на полную катушку. Но кто за ним стоит? Реальное руководство осталось в тени… Девку эту надо искать. Великую Жрицу. И как она только сумела от вас уйти?
— С другой стороны леса ещё одна дорога была, про которую никто не знал, — пояснил Цимбаларь. — Даже не дорога, а просека. Там её машина и поджидала. Судя по отпечаткам протекторов — джип-вседорожник. Зевнули мы, конечно.
— Не вы, а те, кто планировал операцию. — Кондаков многозначительно глянул в потолок. — Ты хоть приметы этой шельмы запомнил?
— Запомнил, — кивнул Цимбаларь. — Фигура, как у Клаудии Шиффер, один к одному. Ну, может быть, буфера чуть побольше. Блондинка, причём натуральная. Из особых примет — еле заметный шрам повыше лобка, наверное, от кесарева сечения и татуировка на левой ягодице. Красно-синяя, в форме шестилепесткового лотоса.
— С твоими приметами только в женскую баню идти. Или летом на пляж… А как лицо?
— Лицо её всякой мишурой было прикрыто. Так просто и не разглядишь.
— Да ты, должно быть, в лицо и не вглядывался, — хохотнул Кондаков. — Тебя что-то другое увлекло!
— Я это другое вижу чаще, чем ты свою Жучку! — огрызнулся Цимбаларь.
— Разве я что-то не так сказал? — деланно удивился следователь. — Ну прости… Ты о деле спросил, я тебе ответил. Спустят всё на тормозах, тут двух мнений и быть не может… Но ты молодец! Многим рисковал. Как я понимаю, тебя на этом шабаше тоже могли изнасиловать?
— Могли, — буркнул Цимбаларь. — Но миновала чаша сия.
— И стерпел бы? — лукаво улыбнулся Кондаков.
— Конечно. Терпеть — моя работа. Ты ведь терпишь, когда тебя в главке, да в прокуратуре чуть ли не каждый день сношают. Во все дырки!
— Так то морально!
— А ты попробуй разок физически, — с нехорошей усмешкой предложил Цимбаларь. — Авось понравится. Я места знаю.
Кондаков был знаком с Цимбаларем много лет и поэтому, в отличие от прочих сотрудников отдела, никогда на него не обижался, а наоборот, даже сочувствовал. С толикой превосходства, конечно. Следователь против простого опера, словно медведь против иных диких зверушек — пока те натощак рыщут по дремучему зимнему лесу, он валяется себе в тёплой берлоге, да сосёт лапу.
— Совсем ты, Сашок, за последнее время изнервничался. Иди лучше к нам в следственную часть, — великодушно предложил Кондаков. — Я через полгода место освобождаю. И за тебя словечко куда следует замолвлю.
— Даже и не заикайся! — Цимбаларь отмахнулся от Кондакова, словно от чёрта. — Я для кабинетной работы не гожусь. Зачахну от скуки. Цыганская кровь, знаешь ли, сказывается.
— Ну тогда кочуй себе дальше. — Следователь пожал плечами. — Только как бы потом жалеть не пришлось. Это ты по молодости такой шустрый. А лет до сорока доживёшь, запоёшь по-другому.
— Ещё чего! — возмутился Цимбаларь. — Не собираюсь я до старости доживать. Как только первые признаки маразма появятся, сразу пулю в лоб.
— Ну-ну, — скептически вымолвил Кондаков. — Сейчас ты, конечно, смелый. А потом за каждый лишний денёк цепляться будешь. Про водку и баб даже думать перестанешь. Перейдёшь на кефир и телесериалы.
— Типун тебе на язык! — мнительный Цимбаларь даже по дереву постучал. — Ты мне лучше другое объясни. С высоты, так сказать, прожитых лет. Почему образованные, состоятельные и неглупые люди верят в сатану?
— Ты убеждён, что они и в самом деле верят, а не выпендриваются?
— Убежден. Видел бы ты их лица! Ну прямо молодогвардейцы какие-то! Глаза горят, сердца стучат. А как они пели! Душой пели, а не глоткой.
— Тебя самого это завело?
— Ничуть. Плеваться хотелось.
— Хорошо, а в православной церкви ты бывал? На Пасху или под Рождество?
— Случалось. Я, между прочим, в отличие от некоторых, крещёный, — это был намёк на детство Кондакова, совпавшее с безбожными временами.
Но тот даже ухом не повел, задавая следующий вопрос:
— Постарайся припомнить: благодать во время службы на тебя снисходила?
— Скука снисходила, — признался Цимбаларь. — И ничего больше.
— Значит, не подвержен ты стадным инстинктам и в посторонних авторитетах не нуждаешься. Сам себе и бог, и сатана. Как говорится, самодостаточная личность. А другие к кумирам тянутся. Загодя себя к пастве причисляют, то есть к стаду. И таких, между прочим, большинство. Их тоже понимать надо. Люди издревле сообща жили, а такие, как ты, становились изгоями.
— Да я совсем не это спрашиваю! — осерчал Цимбаларь. — Зачем поклоняться сатане, если есть Христос, Мухаммед или этот… как его… Сёко Асахара? Можно ведь преспокойно молиться днём, в приличном месте, а не нюхать собачье дерьмо в ночном лесу.
— Полагаю, что причиной тому другой инстинкт, свойственный одним лишь людям, — ковыряясь спичкой в ухе, произнёс Кондаков. — Даже и не знаю, как его поточнее назвать. В общем, дух противоречия… Ты советские времена помнишь?
— Почему бы и нет? Я ведь не молокосос какой-нибудь. — Цимбаларь подкрутил несуществующий ус.
— Было тогда такое явление — диссидентство, а проще говоря, инакомыслие. Я не про тех граждан говорю, которые на кухне под водочку власть хаяли, а про настоящих диссидентов, не боявшихся открыто высказываться. Святые люди! Ни на какие компромиссы не соглашались. Себя гробили и детей своих губили. Свободы требовали, демократии, общечеловеческих ценностей, частной собственности. В лагеря шли, в психушки. И вот по прошествии полутора десятков лет, когда уже и дух советской власти выветрился, многие из них поют ту же песню, только наоборот. Не надо, дескать, нашему человеку никакой свободы, а тем более демократии. Чуждое это всё. Давай соборность, давай авторитарность. Долой фальшивые западные ценности, прочь частную собственность. Некоторые даже в коммунисты записались, хотя четверть века назад даже слова такого слышать не могли. И это при том, что в своё время их и печать, и общественность, и комитет крепко потрепали. Не парадокс ли это?
— Есть люди, которым нравится быть вечно гонимыми, — сказал Цимбаларь. — Особый вид мазохизма.
— А я считаю иначе, — возразил Кондаков с видом Сократа, проповедующего свое учение черни. — В человеческом обществе всегда существует какой-то процент тех, кто не согласен с действительностью, какой бы она ни была. Ведь чёрную мессу служили ещё в те времена, когда за это сжигали на кострах. И Лютер пёр на католическую церковь, рискуя головой. Про наших доморощенных инакомыслящих я лучше умолчу. Слишком длинный список получается. От князя Всеслава до графа Толстого. Ни в волчьей стае, ни в коровьем стаде оппозиционеров не бывает. А в человеческом сообществе они не переводятся. Знать, нужны для чего-то.
