Василий Головачев - Огнетушитель дьявола
– Он вернулся?!
– Это его работа.
– Мне тоже надо вернуться на борт «крота».
– Не дури. После парализатора тебе надо восстанавливаться по крайней мере три дня. Пошли, Дениз. – Филипп взял невестку под локоть. – Нам еще надо решить кое-какие неотложные проблемы.
Мама наклонилась над Кузьмой, поцеловала в висок, погладила по щеке и вышла вместе с дедом. Катя дождалась, пока за ними закроется дверь, быстро поцеловала больного в губы и села рядом с кроватью на выросший из пола стул, продолжая держать Ромашина за руку. Он улыбнулся.
– Это ты меня гладила? Я чувствовал… так приятно!.. Давно здесь?
– Почти двое суток. Мне разрешили, я даже спала здесь.
Кузьма зажмурился, счастливо улыбаясь, потом вспомнил бой с командой ЮЮ, выстрел из парализатора, помрачнел.
– В меня стреляла моя жена…
– Я знаю, – кивнул Катя. – Не надо копаться в прошлом, лучше давай поговорим о будущем.
– Ты считаешь, оно у нас есть?
– Что ты имеешь в виду?
– А ты?
– Я говорила о нас с тобой.
– А я о будущем человечества. Представляешь, что будет, если нам не удастся нейтрализовать «огнетушитель дьявола»?
– Не представляю. Я чувствую, что все закончится благополучно и без твоего участия. Ты свое дело сделал.
– Нет, я должен быть там, вместе со всеми, с Ходей, с твоим дедом. Понимаешь? Должен! Никто не сможет лучше меня настроить «паньтао» и включить в нужный момент.
– Лежи уж, герой. – Катя снова поцеловала его в губы. – И без тебя найдутся специалисты. Слава богу, что ты пришел в себя. Наконец-то я могу на пару часов слетать домой и привести себя в порядок. Выдержишь тут без меня, никуда не сбежишь?
– Сбегу, – пообещал он. – Хотя лучше было бы сбежать вдвоем. Мне здесь нечего делать.
– Полежи хотя бы еще денек, потом я тебя заберу. Обещай мне вести себя хорошо.
– Обещаю, но только в обмен на… – Кузьма подумал. – На поцелуй.
– Обойдешься, – с притворной строгостью сказала Катя, направляясь к выходу из палаты, потом вернулась бегом, поцеловала его так, что он чуть не задохнулся, и убежала.
Кузьма остался лежать со счастливой улыбкой на губах, с сожалением подумав, что лежит в клинике, а не дома у Лапарры. Там-то он не отпустил бы Катю просто так.
– Эй, есть кто живой? – позвал он.
– Слушаю вас, – вежливо отозвался палатный инк.
– Включи мне программу новостей.
– Вам нельзя волноваться.
– Включи, не то выпрыгну в окно, – пригрозил Ромашин.
Стена слева от кровати потеряла плотность, приобрела консистенцию туманной пелены и превратилась в виом. В глубине голубой сияющей бездны вспыхнула радуга, образовала земной шар, бегущих по нему коней, фон из голубого стал темно-фиолетовым, по нему поплыла череда планет Солнечной системы, по которым проскакало стадо лошадей: это была эмблема программы мировых новостей. Затем эмблема переместилась влево, а на ее месте протаяло черное окно с ведущими передачи: очень красивой девушкой по имени Полина, бывшей «мисс Вселенная», и приятной наружности седым мужчиной. Они перечислили основные события дня и начали программу с сообщения об успешном продвижении к ядру Солнца «солнечного крота».
Виом вспыхнул непередаваемо густым оранжевым светом, показывая недра светила с более темным рисунком «стеблей», «петель», «жил» и «клубней» – уплотнений и разряжений в солнечной плазме, а также более светлых участков, обозначавших очаги «предварительного ядерного разгона». Температура в этих очагах достигала таких значений, что уже могли идти термоядерные реакции протон-протонного цикла[37]. За те двое суток, что Кузьма пролежал в клинике без сознания, «крот» успел пройти почти треть пути до ядра – то есть около двухсот двадцати тысяч километров.
– Мне надо быть там… – прошептал Кузьма, залитый потоком ало-оранжевого сияния.
К вечеру ему стало намного лучше, и он даже встал, чтобы пройтись по палате и постоять у окна, полюбоваться дивным весенним пейзажем за стенами клиники: пойма реки, обширные луга, кромка леса, неторопливо плывущие по безмятежному небу облака, сверкающие шпили какого-то мегаполиса на горизонте.
Катя прибегала дважды, занятая какими-то таинственными неотложными делами, и пообещала просить медперсонал, чтобы Ромашина отпустили из клиники на следующее утро. Скрепя сердце Кузьма позволил уговорить себя и теперь маялся, не зная, чем заняться. От нечего делать подключил к видеосистеме палаты игровую программу и начал строить виртуальный мир, моделировать ситуацию в ядре Солнца, и в это время в палату зашел Филипп Ромашин.
Директор был озабочен, скуп на слова и торопился. Он молча выключил аппаратуру виртуального моделирования, усадил внука на кровать и сел на стул сам.
– Ну-ка повтори, что вам с Ходей сказал Лапарра, когда информировал об ультиматуме?
Кузьма пожал плечами.
– Да ничего особенного. Сказал, что Катю пленили и потребовали код линии метро «крота». Потом посоветовал захватить Оскара, выяснить, где прячут Катю, и освободить. Это все. А что?
– Он не имел права отпускать вас. Ни под каким видом!
– Почему? У него оставалось всего шесть часов на раздумья. Как бы он освободил Катю, если бы не отпустил нас?
– Для этого существует множество других способов. Он мог бы послать мне сообщение.
– А если он боялся утечки информации? А так нас никто не ждал, операция прошла успешно…
Филипп усмехнулся.
– Успешно… Министр в ярости обвинил нас в превышении власти и срочно созвал Совет безопасности. Ребров снят. Юэмей Синь переведена в начальники отдела криминальной полиции. Как говорится: ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Вот тебе и успешно…
Кузьма проглотил ком в горле.
– Я не знал… извини… а ты? Тебя оставили?
– Пришлось идти на поклон к премьеру. Мы еще кое-что могём. Ладно, не расстраивайся, все скоро изменится. Возвращайся в институт, работай.
– Вы же хотели зачислить меня в штат службы безопасности.
– Пока нет смысла. Потерпи дня три-четыре, все решится. Катю береги, она практически беззащитна, нет у нее никого, кроме тебя.
– А друзья, дед?
Филипп отвернулся, прижал ухо пальцем, получая сообщение от дежурного, грузно встал.
– Я пошел. Не раскисай тут и в игрушки не играйся. О нашем разговоре никому ни слова.
– Конечно, дед, я понимаю, мог бы и не предупреждать. Черт, как плохо все повернулось! Если бы мы знали тогда… А где Оскар?
– Пришлось вернуть папаше… в обмен на некоторую лояльность по отношению к семейству Ромашиных. Он пообещал нас не трогать.
– И вы ему верите?
– Упаси боже! Но какой-то малый резерв времени у нас есть.
– Значит, Оскар сейчас на Земле?
– Нет, вернулся с полковником Хаджи-Курбаном на «крот».
Кузьма встал, сжав кулаки.
– Тогда мне тоже надо вернуться! Наших там всего трое против пятерых.
– Может быть, даже меньше. Но тебе не надо туда идти! Знаешь поговорку? Если господь хочет наказать зайца, он дарит ему храбрость.
– Но почему?! – вскричал Кузьма. – Я уже здоров, и меня никто не заменит! И я действительно не боюсь!
– Я запрещаю тебе даже думать об этом! – тяжело проговорил Филипп и вышел.
Дверь за ним бесшумно закрылась, оставляя пациента палаты наедине со своими эмоциями и мыслями.
– Вот вздорный старик! – в сердцах сказал Кузьма. – Уел-таки… Я боюсь, и еще как! Но ведь храбрость, как говорил классик, это когда только я сам знаю, как я боюсь…
Постояв минуту у окна, бездумно глядя на красноватый закат, предвещавший ветер, Кузьма очнулся и начал торопливо собираться.
Уник отыскался в стенном шкафу, туфли тоже. Тайфа нигде не было. Чертыхнувшись, Ромашин переоделся, потушил свет в палате, не отвечая на вопросы инка, выглянул в окно – палата располагалась на третьем этаже клиники, – и прыгнул вниз.
Через полчаса он сел в такси, которое доставило его к ближайшей станции метро; ею оказалась вторая Тульская. Затем Кузьма позвонил Кате из виом-пузыря связи, сказал, не давая ей открыть рта, что отбывает на Солнце, попросил беречься и отключил связь. В кабине метро он набрал код метро «крота», сохранившийся в памяти. Вышел он уже в финиш-кабине «подсолнцехода».
* * *«Крот» вибрировал и трясся так, что нейтрализаторы инерции и гасители колебаний не справлялись, и часть вибрации передавалась модулям отсеков, в том числе – рубке управления и жилой зоне. Но если пилот не мог покинуть рабочее место надолго, то остальные члены экипажа предпочитали отсиживаться в своих каютах, а точнее – отлеживаться в гамаках, специально взятых именно для такого случая.
Лежал и Кузьма, прибывший на борт «крота» шестого мая, в самый разгар тряски.
Приняли его спокойно, если не сказать – равнодушно, и лишь Оскар, попавшийся ему в коридоре, заметил со своей обычной самоуверенно-ехидной улыбкой:
