Врата чудовищ - Дара Богинска
И ему было нечего добавить.
Похороны были на следующий день, дул сильный ветер, что гнал грозы в сторону гор. Тела малефиков предали огню на южный островной манер, на побережье и в украшенных сухоцветами лодках, что уплыли прочь, а догорев до дна, сгинули в морской пучине. Пламя было такое, что корабли, возвращавшиеся в Сантацио, принимали его за новый маяк.
Чонса не плакала, но этот огонь затопил её глаза от века до века. Джо хотел подойти к ней и как-то утешить, но не успел.
– Можно тебя?
Джолант обернулся на брата. Вчерашний разговор ему не понравился: убедить медика расстаться с любимыми игрушками было так же сложно, как отнять у волкодава мозговую косточку. Чувства триумфа эта маленькая победа Колючке не принесла, хотя бы и потому, что теперь Гвидо откровенно издевался над Джо: встретив его в коридоре, вместе со слугами прижимался к стенке и опускал глаза, при любом поводе норовил поклониться и вообще вел себя как кретин. Только вот сейчас смотрел встревоженно и без привычной улыбки. Был бледен.
– Что случилось?
Брат схватил Джоланта под руку и оттащил к стене. Они возвращались в особняк-лечебницу, вокруг шумел город Поющего народа, удивительно тихий в утренние часы. Ближайшие дома у пристани, с которой они шли, каменные и двухэтажные, а Колючка настолько привык к неуклюжим деревенькам Бринмора, что ему казалось – те вот-вот упадут на их головы. Или кто-то выплеснет на них помои. Или выскочит петух и вцепится в волосы, как уже бывало где-то под Ноктой, но в Сантацио были другие порядки и иной уровень устройства города: проблемы с ночными горшками решала канализация, петухи и прочая скотина жили выше, а крыши держала трезвость строителей.
– И не начинай снова про Чонсу, прошу тебя. Она только что похоронила…
Кого? Был ли «Да-Ни» её возлюбленным или просто ошибкой молодости? Будет ли она так скорбеть по Джоланту, если он…
– Нет. Боги, нет. Нет, дело не в Чонсе. Вот, мне только что передали в порту…
Он сунул в руку Джо маленький сверток пергамента. В последний раз он видел такие у Феликса на голубятне, тот получал письма из других малефикорумов через птичью почту, записки были крохотными и чаще всего зашифрованными, чтобы сберечь место. Эта – не была. Закорючки букв написаны явно поспешно, но читаемы. В конце клякса.
«Король мертв. Тито убил всех. Акт о малефеции. Они идут за вами».
Король мертв. Тито убил всех. Тито убил всех? Всех жителей? Кого всех? Кто идет?
До Джо дошло не сразу. Гвидо стоял, глядя в его хмурое лицо, на котором осознание проступало медленно и неотвратимо.
Король. Убил короля. Калахан Мэлруд. Его отец мертв.
Мать Гвидо была не самой доброй женщиной, а отец и вовсе был тем еще засранцем и регулярно поколачивал своих детей. Гвидо был младшим, но не первым у Церы и Гильермо, однако ни один из детей не дожил даже до трехлетия. Брок подкинул Джоланта в семью Лорка ночью, когда родился их сын, и вышло так, будто Цера родила двойняшек. Но никто не делал для Джо тайну из того, что он не родной, и вот однажды мальчишка надоел им вопросами: кто я, кто мой отец, кто моя мама. Он считал, что родители Гвидо – это на самом деле его родные родители, просто ненавидят его почему-то, и от этого издеваются таким жестоким образом. Тогда Брок взял мальчишку за руку и отвел на площадь Сантацио, где проводился какой-то праздник, он уже не помнит, какой, но помнит, что король сидел на подмостках, перед ним танцевали, а он был настолько пьян, что еле держал глаза открытыми. Потом он отвернулся и его вырвало, прямо на сидящую рядом с ним королеву Агату.
– Вот твой отец, – сказал ему Брок, и Джо заплакал.
В следующий раз Джолант увидел короля Калахана уже после войны, когда принимал свою клятву как ключник. И тогда Калахан тоже был пьян, но к тому же еще и ужасно толст. Светлые кудрявые волосы, как у Джо, что-то похожее в профиле, если бы его не портили обвисшие жирные щеки и несколько подбородков, и всё.
И вот он мертв. Джолант Мэлруд сложил пергамент и вернул его Гвидо.
– Слушай, брат, мне очень жаль…
– И что за акт о малефеции? – прервал его Джолант. Голос у него был таким же сухим, как и глаза.
Да и о ком ему скорбеть? О человеке, которым Калахан мог бы стать для него, сложись по-иному жизнь юного ключника в самом своем начале? Или о незнакомце, который разрушил их страну?
– Пока это всё, что нам известно. Я узнаю.
Кивок. Гвидо неловко потрепал брата по плечу и отошел, быстрыми шагами нагнал Чонсу, но всё оглядывался на него. Зачем? Не убежит же он. Так только, попинал камни, постоял немного, посмотрел на море и пошел следом, но что-то заставило его сжать кулаки. Не скорбь сделала это, а гнев.
Мэлруд-Хранитель, святой апостол, что должен был защищать народ, подвел всех, подарив миру Калахана. Слабая, жидкая, бледная кровь. Король-пьяница, вовлекший Бринмор в войны и междоусобицы, король-слабак, допустивший церковный произвол, где детей отнимают у матерей еще до того, как те расправят легкие в крике, король-слепец, давший разгуляться культу, что устроил конец этого мира.
Его отец.
В тот вечер Джолант в первый и последний раз напился. Тот раз в Ан-Шу не в счет, тогда была какая-то преграда, ответственность за Чонсу, оглушающе сильная боль в ноге держала его в сознании, а быть может, глупый маленький ключник просто не понимал ещё, в какой же заднице оказался и он, и весь его глупый маленький мирок.
Теперь вот зато выжег глотку алкоголем. Он пил брагу, как воду в пустынных степях. Закрылся в кабинете Гвидо, где у него стоял премиленький набор пузатых склянок с настойками, и пил до спиртовой отрыжки. Пока в глазах не побелело, а желудок не запылал, и ему вначале захотелось плясать и смеяться, следом – рыдать, а потом просто лежать и смотреть в потолок, чем он и занимался, вскидывая бутылку так, что текло по лицу, в нос и за шиворот.
Боль в спине и ноге отступила, но ярость – нет.
