Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)

единственный ребенок в Русских Джунглях.

Ребенок… Я видел детей во сне, никогда – наяву. Ребенок… Он такой

маленький, такой беспомощный. Ему нужна защита, нужна любовь. Он мой. Мой и

Марины. И – Русских Джунглей.

-Андрей…

Марина обнимает меня, проводит прохладной ладонью по щеке. Исчезает.

Тишина.

На площадке перед административным зданием толпятся стрелки.

Разговоры, смешки, ругань. На эшафоте – черный крест. На одной стороне креста

- тело женщины. Ветер треплет обрывки одежды.

Христо стоит на высокой шаткой скамейке, на шее – петля; слабые ноги

заметно дрожат. Он смотрит прямо на меня. Неуютно… Стыдно…

-Кончайте уже с ним! – орет кто-то.

Христо негромко – я уверен, что кроме меня, его никто не слышит:

-Будущее не зависит от тебя.

Скамейка опрокидывается, Христо устремляется к земле, но веревка

останавливает его, подкидывает немного вверх. Он подергивается под

улюлюканье толпы. Замирает.

Темнота. Тишина.

-Артур!

Открываю глаза, вижу склоненного надо мной отца Никодима.

-Пора. Лорд-мэр ждет.

7

ВИДЯТ ЛИ ОВОЩИ СНЫ

До административного комплекса мы дошли молча. Отец Никодим теребил

бороду. Автоматчики посторонились, пропуская нас в длинный коридор, пахнущий

пылью и крысиным пометом. Подошвы глухо стучали по доскам.

Коридор закончился широкой лестницей. Отец Никодим стал подниматься

по ней, я - следом, догадавшись, что мы из одноэтажной пристройки перешли в

пятиэтажную башню.

На первом этаже – площадка со стеклянными дверями, перед которыми

дежурил автоматчик. Отца Никодима он словно не заметил, а на меня бросил

завистливый взгляд. За дверями виднелись витражи из цветного стекла,

бросающие повсюду разноцветные блики. Под витражами - бесконечные ряды

деревянных многоярусных нар, на которых – люди. Сотни, а может, тысячи,

людей.

То же самое на втором, и на третьем, и на четвертом этажах.

-Теплица номер четыре, - отец Никодим кивнул на стеклянную дверь.

Автоматчик посторонился, дав мне возможность рассмотреть теплицу

номер четыре. Люди, лежащие на нарах, неподвижны, кожа бледна, веки

сомкнуты. Многие - в неестественных позах.

-Все эти люди, - проговорил я, подавляя тошноту, – они мертвы?

-Они спят,- сказал отец Никодим, - так же, как спал ты, я, вот он, - кивнул на

автоматчика. – Лорд-мэр приказал собрать их со всей резервации. Время от

времени они просыпаются и пополняют Армию.

-Так долго?

-Что - долго?

-Так долго спят?

-Сон протекает у всех по-разному. Кто-то, как ты или я, очнулся почти сразу,

эти вот заспались…

Автоматчик негромко хохотнул.

-Стрелок, - обратился к нему отец Никодим. – Дозволь нам с конунгом

осмотреть теплицу.

-Но, ваш крест…

- Туда – назад. Видишь, Артур хочет знать, как все устроено.

Глава ОСОБи взглянул на меня.

Автоматчик с явной неохотой пропустил нас за стеклянную дверь.

Едва различимый запах тления витал в воздухе. Значит, не все в теплице –

спят…

Отец Никодим повел носом и недовольно обратился к подошедшему

работнику в робе, похожему на крысу, вставшую на задние лапы.

-Плохо работаешь, Епифанцев.

Глазки Епифанцева суетливо забегали.

-В чем же дело, ваш крест?

-Как в чем? Ты что, не чуешь - мертвечиной разит?

Епифанцев втянул воздух: крылья тонкого горбатого носа расширились,

показав в ноздрях кустики черных волос.

-Не чую, ваш крест.

-Ну, так я тебе говорю.

-Ваш крест, овощей много, трудно найти дохлого.

Я догадался, что овощами работник теплицы называет спящих людей.

Среди них больше мужчин, но встречались и женщины, одна, - рыжеволосая,

лежащая на нарах нижнего яруса, привлекла мое внимание. Я приблизился. Чем-

то похожа на Марину. Да, волосами. Я взял рыжую прядь: у моей женщины волос

мягче, нежнее.

Тяжелая рука легла на плечо. Я обернулся.

-Что, Артур, понравилась? – отец Никодим подмигнул.- Пришлю к тебе, если

проснется.

-А сны?

-Что?

-Снятся ли им сны?

Отец Никодим задумался.

-Наверное, снятся. Нам всем снятся.

Я представил: бесконечный сон, вроде того, про казнь Серебристой Рыбки.

Мурашки побежали по телу.

Овощи!

Темнота и лабиринт, наполненный страхами, радостями и болями.

Лабиринт, построенный на обломках памяти, в который не войти, из которого не

выбраться.

Овощи не видят снов.

Что-то начало расти внутри меня – вся моя жизнь в Русских Джунглях

набухала, как овощ.

-Просыпайся.

Отец Никодим отстранился, Епифанцев захихикал.

-Просыпайся! – заорал я и ударил рыжеволосую женщину по щеке. Даже

краткое соприкосновение передало холод ее тела.

Блуждающие в лабиринте. Ау! Сюда! Выход здесь!

-Просыпайтесь.

Я побежал вдоль нижнего яруса.

-Просыпайтесь!

Отец Никодим что-то крикнул.

Стена. Я остановился. У лабиринта нет выхода.

-Артур!

Глава ОСОБи улыбался, пока я подходил. Епифанцев вытирал ладонью

выступивший пот.

-Посмотри-ка, Артур.

Рыжеволосая женщина сидела на нарах, тараща на нас непонимающие

глаза. Ее губы пошевелились (синеватые, тонкие), но не издали ни звука.

-Черт подери, - сказал Епифанцев.- Впервые такое вижу.

-Что такое? – обратился к нему отец Никодим, на лице которого еще не

угасла улыбка.

-Впервые вижу, чтобы овоща разбудили, ваш крест, - работник теплицы

вытер взмокшие ладони о серую ткань робы, - обычно они либо сами

просыпаются, либо вообще не просыпаются.

-Не думаю, что ее разбудил Артур, - задумался отец Никодим. – Скорее,

просто настал ее час. Эй.

Он помахал рукой перед глазами женщины. Та не среагировала.

-Бесполезно, ваш крест, - ухмыльнулся Епифанцев. – После пробуждения

овощу надо часов пять, чтоб оклематься. Бывают, конечно, исключения, но эта

явно не из них.

-Хорошо, Епифанцев, вызывай людей. Пойдем, Артур.

Мы направились к стеклянной двери. Отец Никодим обернулся.

-Да, и еще, - он выразительно кивнул на неподвижно сидящую на нарах

женщину. – Держи свой хуй на привязи, а то я тебя знаю.

Епифанцев почтительно закивал головой.

8

ЛОРД-МЭР

На последнем этаже башни дверь с лестничной клетки была

металлической, а не стеклянной, и у нее дежурили сразу два автоматчика. Отец

Никодим кивнул одному из них и тот, выудив из кармана длинный ключ, отпер

дверь. Мы вошли. Дверь с лязгом захлопнулась.

Широкий полукруг стены украшали потускневшие, но все еще яркие

рисунки. Дети пускают воздушного змея, играют в мяч, сидят за партами. Похожие

рисунки – на высоком потолке.

-Артур, - негромко сказал отец Никодим (похоже, здесь он почувствовал

себя неуютно). – Постарайся не выкинуть коленец, как в теплице. Я, конечно, все

понимаю, но Лорд-мэр - это не овощи, которых нужно будить.

-Обещаю, ваш крест.

Глава ОСОБи подошел к двери с проржавевшей табличкой (черные буквы

«ДИРЕКТОР» едва читались), взялся за круглую ручку, взглянул на меня и

повернул ручку.

Я вошел следом за ним в полутемный кабинет, заставленный шкафами с

полуистлевшими бумагами, со статуэткой мальчика, играющего на трубе, с

широким столом и креслом у единственного окна. Огляделся, нащупывая за

пазухой нож.

В кабинете кроме меня и отца Никодима никого не было.

Глава ОСОБи устало опустился в кресло.

-Но где же Лорд-мэр, ваш крест?- спросил я, уже смутно догадываясь об

истине.

-Андрей, - вздохнул отец Никодим. – Островцев Андрей, какой ты, в

сущности, мальчик. Глупенький мальчик, - он кивнул на статуэтку. – Дудишь-

дудишь, а зачем, почему – тебе невдомек. Лорд-мэр перед тобой.

Я выхватил нож. Протиснувшийся в окно солнечный луч сверкнул на

лезвии.

Дверь кабинета распахнулась, сильный толчок в спину бросил меня вперед,

на стол. Отец Никодим вскочил, прижал мою голову к столешнице. Сзади кто-то

выкрутил мне руку и забрал нож.

-Накинь на него браслеты, - брезгливо сказал Лорд-мэр, - что-то

распетушился не в меру.

Запястья сдавил холодный металл. Сильные руки оторвали меня от

столешницы и усадили на пол. Киркоров, ухмыляясь, уставился на меня, а через

его плечо… Через его плечо на меня смотрела Марина.

Киркоров размахнулся и ударил. Рот наполнился соленым. Я не следил за

ним, а глядел на Марину. На ее лице отразилась боль, когда кулак Киркорова

врезался мне в губы: почему, если она с ними заодно?

Черт подери! Только сейчас я разглядел черный ошейник на шее Марины и