Точное будущее. Лучшая фантастика – 2024 - Вадим Юрьевич Панов
С Радужного моста оно выглядит крепостью из серой мерцающей паутины.
Я ныряю в нее, чувствую мерзостное скользящее прикосновение по всему телу, и по глазам бьет яркий свет. Если у меня темно и просторно, то здесь ярко и тесно, но не из-за нехватки места, а из-за того, что пространство забито тем, что Черный натащил в свою нору.
Коридор не коридор, длинная комната или широкий проход с тремя окнами, распахнутыми на умирающий закат – оранжевое пламя за пирамидами и столбами небоскребов. Но к окнам не подойти, вдоль них столы, заваленные барахлом – обгорелыми костями, пушечными снарядами, мотками колючей проволоки, лезвиями каменных топоров. Вдоль другой стены тянутся шкафы, забитые точно лавка безумного старьевщика – окровавленные тряпки, бывшие некогда роскошной одеждой, мешки с грязным бельем, потрескавшиеся уродливые маски из черного дерева, наборы пыточных тисков и сверл в засохшей крови.
Все это Черный использует для создания собственных миров – и для обучения тоже. Заставляет учеников копаться в грязи и отбросах и из этих же материалов лепить сюжеты, строить из них вселенные, крошечные и убогие, но красивые на первый взгляд, создавать блестящую мишуру, под которой спрятан острый крючок.
Помещение кажется знакомым, словно я бывал тут не раз, ходил по нему, рылся в шкафах, приносил барахло и складывал на столы.
– Что ты тут делаешь? – полный тревоги фальцет хлещет по спине точно плеть, и я поворачиваюсь.
Янтарь смотрит на меня прищурившись, и вид у него испуганный.
Мы не виделись несколько часов, но мой ученик изменился, его одежда выглядит потрепанной, под глазами лежат синие тени, сам он бледен, зато листок омелы в ухе кажется больше, он словно клоп, насосавшийся крови, блестит от ложной свежести.
– А ты что здесь делаешь? – спрашиваю я.
– Учусь! – запальчиво восклицает он. – Тому, чему не мог научиться у тебя!
– Вот этому? – я указываю на ближайший шкаф, забитый ночными горшками, судя по резкому запаху мочи – долго бывшими в использовании и никогда не мытыми.
– Тайнам! – в голосе Янтаря бьется желание доказать мне – и себе, – что он прав. – Мастерства! Как открывать души людские! Как извлекать помыслы! Вкладывать желания!
Открывать души? Неужели Черный осмелился?
Девять Ключей от Предела Высокого, Девять Замков на ветвях Древа Вечного, девять.
Прячу я свой глубоко во тьме подпола, не трогаю, не прикасаюсь, не смотрю на него. Каждый из подобных мне владеет единственным, хранит его, носит в себе, не вспоминает, бережет до Битвы Последней, когда не обойтись без них, когда не устоять без них.
Но Черный, похоже, вытащил свой и наделяет учеников отражениями Ключа!
– Ты скрывал это от меня! Почему?! – продолжает кричать Янтарь, наступает на меня, а я смотрю на его руки, перемазанные черным и рыжим, углем и ржавчиной.
Извлеченный Ключ дает силу, но он же делает хозяина уязвимым.
Слишком давно я не касался этой темы, слишком мало помню, но это я знаю точно. Еще знаю, что один Ключ можно применить для уничтожения другого, если тот обнажен и используется в открытую.
Но в этом случае пострадают они оба и возродятся только в следующей жизни, придут вместе с хозяевами, и какое-то время мир без них будет уязвимее обычного…
А Ключ держит на себе мое жилище, на него заперты своды кухни, полки библиотеки, аскетизм спальни, роскошь холла. Готов ли я пожертвовать этим, расстаться с привычным, обычным, комфортным, стабильным, и все ради того, чтобы вырвать одного-единственного ученика из лап Черного?
Да, готов.
Не слушая обвинений и угроз Янтаря, я поворачиваюсь и возвращаюсь на Радужный мост…
* * *
Стол посреди библиотеки – как остров в бушующем море из бумаги и пергамента.
Стол посреди библиотеки – как остров, куда слетаются белокрылые и желтокрылые безмолвные птицы, безропотно трепещут под пальцами того, кто призвал их сюда, кто потрошит их ради знаний.
Я один в доме, Луч ушла, и это хорошо, поскольку затеянное мной опасно.
Ключ, извлеченный из тайника под часами, словно меч, воткнутый в воздух.
Ключ, извлеченный из тайника под часами, словно капля расплавленного серебра, он колышется, меняет форму, то растекается лужицей, то собирается в длинный клинок, его невозможно держать руками, только лишь разумом, и он парит над столом, освещая разбросанные книги.
Слово от слова дело рождало…
Дело от дела свершенье рождало…
Я читал все книги в библиотеке, для этого хватило бессчетного количества отведенных мне жизней. Сражались мы с Черным, сражались эоны, и если он брал силой и напором, неистовством и коварством, то я знанием, пониманием. И было так, что он превращал меня в выдох на ветру, случалось и такое, что мне удавалось дожечь его в пепел.
Но Ключей мы до сих пор не касались.
Я склоняюсь к очередному фолианту, тру начавший слезиться от усталости правый глаз. Левый, как обычно, мертв, а сегодня еще и закрыт повязкой, чтобы тьма внутри меня не видела, чем я занят. Мир за стенами дома корчится в тисках глухой, тяжелой ночи, и наверняка смертных по всей земле терзают кошмары.
Начало для слова, начало для дела…
Я прикасаюсь к Ключу указательным пальцем, и он оживает, дергается подвешенной в воздухе змеей. Я знаю, что трепещет сейчас Радужный мост, трясется Великое Древо, из холла доносится скрежет, это мои часы пытаются идти сразу вперед и назад, связать то, что связать невозможно.
Передо мной не один Ключ, а восемь – Черный и семь его учеников, получивших отражения.
Теперь…
Я не успеваю ничего сделать – на меня рушится ледяной цветастый водопад. Мелькают лица – гневные, удивленные, испуганные, незнакомые, – а вот и Янтарь, рот раскрыт, глаза распахнуты, в них нет прежней живости, любопытства, легкости, в них плещется замешанная на огне смола, на меня смотрят два жадных водоворота.
На крышу обрушивается удар такой силы, что дом содрогается, судорога треплет меня от пяток до макушки, во рту появляется вкус крови.
– Ты осмелился дотронуться до чужого Ключа? – голос Черного звучит и внутри, и снаружи, он везде, и он рвется дальше, вглубь, прошибая черепицу на крыше и разбивая скорлупу на моем сердце.
Его выкормыши – включая Янтаря – видят это, они свидетели, им не отвести взора, даже если возникнет такое желание.
– Ты осмелился дотронуться до чужого ученика? – отвечаю я.
Вихрь поднимает меня над полом, хотя я стою на месте, от шагов моего врага сотрясается
