Василий Звягинцев - Бремя живых
Большинство — что попало. Но кричат от всей души, вполне искренне.
— Свобода, неподлеглость[107]!
— Если ты поляк — иди с нами!
— Костюшко, Домбровский, Куявек[108]!
Кричали и другое, невинное и аполитичное, просто чтобы что-то кричать, поддавшись иррациональному восторгу человеческой общности.
А вот это — уже совсем другое!
Та часть толпы, с которой двигался Уваров, поравнялась с казенным зданием, над входом в которое красовался на красном щите золотой двуглавый орел. И тут же дисциплинированно загремел хор хорошо поставленных голосов:
— Долой московскую курицу! Долой оккупантов! Наш орел — белый! Круши!
Полетели явно заранее приготовленные камни не только в щит с гербом, но и в оконные стекла, и вот уже какой-то ловкий малый кинулся по подставленным рукам и спинам сдирать эмблему. Валерию показалось, что толпа на мгновение опомнилась. И вдруг смолкла. По крайней мере, поблизости от Уварова большинство людей молчало. С помрачневшими лицами. Словно бы почуяли, не осознали, а именно почуяли, что дело катится не туда.
Вообще-то, замысел и проведение подобных акций не является секретом и технически достаточно прост. Если имеется серьезная цель, определенное (и не слишком большое, нужно заметить) количество средств, ну и подходящий руководящий центр, само собой. Тогда, приурочив дату выступления к какому-нибудь массовому действу, ну как сейчас — к церковному празднику, выводят на улицы дополнительно двадцать-тридцать тысяч людей, заплатив им не такие уж большие деньги, рублей по пять-десять за явку в место сбора, и посулив еще столько же после окончания демонстрации (чтобы не разбежались раньше времени).
Еще, конечно, нужно иметь достаточное количество координаторов «стихийных действий» и, в зависимости от замысла, от десятка до сотни раскиданных по ключевым точкам настоящих боевых групп. Пусть они будут небольшими, численностью от отделения до взвода каждая. Этого, как правило, хватит. В качестве ударной агрессивной силы и центров кристаллизации всех деструктивных элементов: воров, мародеров, идейных борцов с режимом и массы людей, жаждущих отомстить. Кому угодно — районному начальнику, соседу по лестничной площадке, хозяину пивной, не налившему кружку в долг, или столь несправедливо устроенному мирозданию.
И тогда задачу можно считать решенной.
Можно разогнать парламент и другие органы власти, под шумок уничтожить всех политических противников, разоружить полицию и воинские гарнизоны. Потому что обороняющаяся сторона всегда будет опаздывать, как правило, не понимая истинного смысла происходящего, отставать на два-три хода.
А главное — в девяноста процентах случаев зажиревшая, потерявшая бойцовские качества и инстинкт социального самосохранения власть будет бояться применить силу. Сразу и по максимуму.
Как бы не обвинили в превышении пределов необходимой обороны и прав человека…
Желающих же выдвинуть эти обвинения найдется предостаточно, опять же предварительно подготовившись, стянув в решающие точки толпы корреспондентов и обеспечив требуемое освещение событий. Уваров такие вещи изучал еще в училище.
И на примере катастрофы Российской империи, и на более свежем опыте переворотов и революций в Европе и Америке второй половины прошлого века.
Он знал, что власть, уверенная в своей законности и внутренней прочности, должна при подобном развитии событий немедленно принимать самые решительные, в крайнем случае — жестокие меры. Отнюдь не забивая себе голову прекраснодушными рассуждениями о недопустимости «невинных жертв». При государственных катаклизмах почти любые жертвы, кроме непосредственных организаторов, могут быть названы более или менее невинными.
Только жалость и сочувствие к людям, которые могут пострадать здесь и сейчас, всегда оборачивается жестокостью к вдесятеро, в сотни раз большему числу таких же точно людей, которые погибнут, умрут, вынуждены будут претерпевать страдания несколько позже.
Простейший пример — волнения в Петрограде, повлекшие за собой большевистский переворот.
Решись тогдашний комендант города, полковник Полковников, на поступок, принесший победу генералу Трепову в 1905 году, — так бы все и закончилось парой сотен застреленных на улицах демонстрантов и тысячей «революционеров», повешенных по приговорам военно-полевых судов.
Но нет, у тогдашних деятелей воли не хватило «стрелять в народ». Что ж, поплатились полутора миллионами жизней и чуть не потеряли Державу. А вот бы интересно узнать (так ведь не узнаешь уже): а сколько в итоге осталось в живых тех, что первыми вышли на улицы с лозунгами «Долой войну!», «Хлеба!», «Смерть самодержавию!»? Многие ли из них пережили последовавший Красный террор, голод, покруче того, что им привиделся из-за случайных перебоев в снабжении, уличные бои, тиф?
Вот то-то и оно!
Доведись Уварову сейчас исполнять обязанности губернатора, начальника гарнизона, обер-полицеймейстера, любого должностного лица, имеющего право принимать решения, он немедленно направил бы в центр событий несколько звуковещательных установок, разъясняющих и предостерегающих, а в поддержку им еще и решительно настроенные полицейские части с водометами, пожарными машинами, специально обученными на разгон толпы собаками и резиновыми пулями. И обстановку переломил бы непременно, пока еще можно. Хотя бы ценой грядущей собственной отставки.
Но ничего подобного сделано не было.
Ротозейство, безответственность или — расчет? Не может же быть, со всей молодой наивностью думал поручик, что нас пригнали из Москвы, безусловно зная о том, что готовится нечто подобное, а местные полиция, контрразведка, командование округа — прозевали?
Значит, таков замысел?
Мысль поначалу показалась дикой, а замысел (чей?) — циничным. Однако почти тут же поручик сам себя переубедил. А может быть — именно так и надо?
Не плести долгих оперативных комбинаций, а дать пожару разгореться, позволить проявить себя всем в условиях полной свободы произвола.
А уж тогда!..
И не нужно будет долго разбираться, кто свой, а кто чужой, кто истинный друг, кто откровенный враг, а кто старательно маскировался и выжидал, куда и как все повернется. Да и не солдатское дело — вникать в замыслы высшего начальства, когда имеется конкретный, лично к тебе обращенный приказ.
Поручик, который надеется стать капитаном и закрепиться на столь понравившейся службе, судить о вещах, явно выходящих за пределы его компетенции, отнюдь не должен.
Но атмосфера вокруг оставалась накаленной, и раз не последовало ничего, что могло бы ее разрядить и направить мысли сравнительно благоразумных людей в нужное русло, должным образом проявили себя организаторы. С разных сторон заорали, засвистели, заулюлюкали, новые десятки камней полетели в окна, антирусские лозунги скандировали уже сотни глоток, и каждую минуту к ним присоединялись новые и новые.
А из по-прежнему хранивших молчание благоразумных обывателей или людей с достаточным жизненным опытом многие начали выбираться наружу и устремляться в окрестные переулки. Но большинство — оставались. Кто просто не в силах стряхнуть гипноз причастности к «общепольскому делу», а кто нечто иное для себя решая.
В конце концов, как все повернется — пока неизвестно, а примыкая к большинству, можно в ближайшее время поиметь некий вполне конкретный гешефт. Моральный, а то и чисто материальный. Например, магазины и банки пограбить…
То есть десятки тысяч людей самим фактом своего присутствия на улицах и площадях уже оказывали инициаторам мятежа неоценимую поддержку.
Уваров видел, что в окнах верхних этажей многих зданий посверкивают блики. Явно на стеклах оптических приборов. Вряд ли это прицелы. Скорее — объективы фотоаппаратов и дальновизорных передающих камер. Корреспонденты. И очень даже похоже, что сейчас за происходящим наблюдает половина «цивилизованного человечества». И что они видят? Как варшавяне в едином порыве вышли на улицы, протестуя против двухсотлетней российской оккупации, как бьют стекла, срывают государственные эмблемы и флаги.
Но картинка же не может показать, что взбудоражило людей, какие мысли овладели ими в это время, какие чувства наполняют их сердца.
Однако вряд ли хоть кто-то из западных (да и многих своих) корреспондентов постарается объяснить, что на самом деле все не так или хотя бы — не совсем так. И, значит, весь этот вроде бы объективный репортаж с места события — циничная ложь. Вот если бы хоть один журналист спустился сюда и постарался показать лица людей, хотя бы тех, что окружают сейчас Уварова, о чем-то их спросить…
Так не сделают они этого.
Одни потому, что имеют другую задачу, а прочие, пожалуй, догадываются, что в данной обстановке специально на то выделенные «координаторы» устроят так, что «народные массы» моментально разорвут на части «врагов и провокаторов».
