Василий Гавриленко - БРЕМЯ МЕРТВЫХ

Василий Гавриленко

БРЕМЯ МЕРТВЫХ

'Бремя мертвых – живые'.

(Из неопубликованного трактата времен падения Западной Римской империи)

Чаю воскресения мертвых. Отец Андрей

Отец Андрей прочел молитву и приступил к трапезе.

Сегодня ему повезло на охоте: Левиафан поднял стаю птиц, удалось подстрелить одну.

– Ф-фить, Леви.

Отец Андрей кинул косточку. Пес поймал на лету, захрустел, зачмокал.

Во внутреннем дворике монастыря горел костер. Тени человека и собаки колыхались, точно живя собственной жизнью.

Левиафана отец Андрей нашел в городе.

Вообще-то он искал людей, но был несказанно рад и возблагодарил Господа, когда увидел в конце улицы понурого настороженного пса.

– Что братец, одиноко тебе? – спросил ласково.

Пес замахал хвостом, залаял, прыгая вокруг человека. Скоро они стали друзьями.

Отец Андрей высосал мозг из птичьей головки.

– Лови.

Кинул остатки собаке. Прилег. Над ним сияли звезды.

После того, как закончилась эпидемия, отец Андрей не встречал ни одного человека.

Правда, он ни разу не отдалялся от монастыря дальше, чем на тридцать километров.

В округе царило запустение. Много домов сгорело, в городках – запах тлена.

Отец Андрей заворочался, закряхтел. Прочел 'Иже еси на небесех'.

Братия погибли один за другим. Первым захворал престарелый отец Филарет. Когда у него носом пошла кровь и распухла шея, все решили: старец переборщил с аскезой. Отец настоятель позвонил в скорую, но ему не ответили. Отец Николай повез отца Филарета в город на машине. Через день отец Николай вернулся, бледный, с лихорадочным блеском в глазах.

– Братья, беда, – крикнул он и рассказал, что отец Филарет скончался, а в городе люди умирают прямо на улицах.

К вечеру отец Николай слег, ночью скончался. Затем – отец Феодор, отец Афанасий, отец Артемий, отец настоятель, мальчик-послушник. Погибли все. Кроме отца Андрея.

Левиафан поднял голову, втянул воздух.

– Ты чего?

Пес поднялся, подошел к хозяину, улегся рядом.

– Ах ты, животинка, – ласково промолвил отец Андрей, положив руку на загривок собаки.

Он похоронил всех на монастырском кладбище, кое-как (в одно-то духовное лицо) отслужил заупокойную службу.

Сколько времени минуло с тех пор? Месяц? Два месяца? Наверное, больше.

А что дальше?

Отец Андрей сел. Пес взглянул на хозяина, снова опустил голову на лапы.

– Что дальше? – пробормотал отец Андрей.

И тут же устыдился.

Господь знает, как поступить с рабом своим Андреем. Господь знает, для чего оставил раба Андрея в живых…

Он погладил собаку, достал из подсумка пачку 'Честерфилда', закурил.

К куреву отец Андрей пристрастился недавно, поначалу испытывал острый стыд. Все чудилось: подойдет отец-настоятель и скажет: 'Что ты делаешь, брат? Грешно'.

Отец Андрей выпустил струйку дыма, тут же развеявшуюся в прохладном воздухе.

Поморщился, вспомнив первое путешествие в город: как его тошнило на улице от удушливого запаха разложения, как он плакал, кричал, взывал к Господу, увидев трупы: в машинах, на тротуарах. Особенно запомнилась розовая коляска с мертвым младенцем и его мать, лежащая неподалеку на цветочной клумбе.

Во второй раз он отправился в город через две недели: одичавший, оголодавший, но спокойный. Молитва и пост воистину чудодейственны.

Первым делом отец Андрей заглянул в магазин 'Охотнику и рыболову'. Магазин был закрыт и, попросив у Господа прощения, он разбил витрину. Проник внутрь, побродил у стеллажей, приглядываясь к ценникам. Он никогда не имел дела с оружием и думал взять самое дорогое ружье (дорогое, значит, качественное). Таковым оказался карабин Сайга – 12К. Взяв пачку патронов (которые, как оказалось впоследствии, к карабину не подошли) отец Андрей хотел было уйти, но бросил взгляд на отдел экипировки. Постоял, поразмыслил. Наконец, вздохнув, снял клобук, затем – рясу, оставшись в застиранной футболке и джинсах. Аккуратно сложил монашеское одеяние, оставил на прилавке. Выбрал охотничьи штаны защитного цвета, жилет, картуз. Так же – рюкзак, подсумок. Скинул сандалии, надел легкие и прочные кожаные ботинки. От монашеского облачения у него остался большой серебряный крест и четки.

Что сказали бы братья, когда б могли увидеть его таким, каков он сейчас?

Отец Андрей потушил окурок о землю, вынул буковые четки.

Зевнул, перекрестил рот.

– Господи, прости.

Левиафан поднял голову, негромко заскулил.

– Молчи, животинка.

Перебирая бусины на четках (ровно тридцать три, по земным годам Христа), отец Андрей совершил Иисусову молитву.

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного.

Совершив молитву, потянулся до хруста в костях.

– Припозднились. Спать пора.

Отец Андрей укрылся стеганым одеялом и скоро уснул. Пес Левиафан лежал у его ног, таращась в темноту.

Среди ночи проснулся, откинул одеяло с головы.

– Брат Иов, – позвал негромко.

Левиафан гавкнул, потряс башкой.

Отец Андрей сообразил, что находится не в келье, а брат Иов уже предстал пред лицом Господа.

Что-то сжалось внутри, точно выпил кружку студеной воды.

Так уже бывало с отцом Андреем: точно медведь, наваливалась на него глухая тоска, придавливала, ломала.

– Леви, поди сюда.

Пес вскочил, бросился к хозяину, облизал осунувшееся бородатое лицо.

– Ну-ну, животинка.

Отец Андрей обнял собаку за шею и, успокоившись, вновь провалился в сон.

– Вишь, как огород вскапывать надо? Главное – правильно лопату держать, тогда ни мозолей не будет, ни руки не устанут.

Левиафан слушал, склонив голову. Солнце стояло высоко, по небу ползли редкие облака.

– Благодать, – улыбнулся отец Андрей (от вчерашнего отчаяния осталась лишь небольшая морщинка между бровями).

Положил лопату, подвинул к себе корзинку с луком-севком: маленькие луковицы из которых легко и быстро выползет перо.

– Ежели посадить в землю луковицы большие, пера не дождешься, а луковицы сгниют, – бормотал отец Андрей. – А так будет на окрошку лучок.

Левиафан мотнул башкой, негромко гавкнул.

– Ну, да, тебе-то зачем окрошка, ты не любишь…

Закончив с луком, отец Андрей принялся за картошку.

Усталость разливалась по каждой жилке, но это была приятная усталость. Отец Андрей, лежа у кострища, с удовольствием поглядывал на свежие грядки. Скоро пойдут всходы. А там и до плодов недалеко. Да, он остался один-одинешенек посреди мира, обработанного пандемией, как кукурузное поле – пестицидами, но жить-то надо. Работать надо, выращивать еду.