Королева Летних Сумерек - Чарльз Весс
И тут Королева, утвердившись в своем гневе, рявкнула так, что огромный зал многогранно отозвался звонким эхом:
– А ну прочь из моего города! Пошел вон, сейчас же!
С едва заметным поклоном Темнейший ответил:
– Моя госпожа. Похоже, сегодня в нашей игре выигрыш за вами. Мой бедный Охотник убит, а ваш Рыцарь что-то не изъявляет любви к своему новому господину. Думаю, мне лучше зайти в другой раз. Тогда и продолжим нашу беседу.
Взглянув из-под тяжелых век на Томаса, он тихо отдал свое первое распоряжение:
– Ну-ка… Ступай и приведи мне бренных. Я беру их с собой, по желанию Королевы.
Даже не сомневаясь, что его приказ сейчас выполнят, он повернулся и медленно побрел через молчащую толпу.
* * *
Долгом Тома было подчиниться желанию Королевы, каким бы оно ни было. С тяжелым сердцем он тихо подошел к двум женщинам, все еще горюющим над бездыханным телом ведуньи.
Между тем Джанет заметила злобное удовлетворение, мелькнувшее на физиономии Повелителя Тьмы.
– Нет! Не бывать этому! – крикнула Джанет.
В ответ на ее протест Королева снисходительно улыбнулась:
– И что же ты можешь этому противопоставить?
На что Джанет воскликнула:
– Ты давала мне обещание! Или для тебя это ничего не значит, королевушка?
Новоявленная Королева вздохнула, а затем опять звонко крикнула:
– Стойте!
По ее окрику чутко замерли и Темнейший, и Томас.
Королева едко рассмеялась.
– Возможно, бренная, когда-нибудь ты научишься манерам, более присущим этому двору, но ты права. Такое обещание действительно звучало. И в этой клятве есть определенный смысл, хотя и я не та самая королева, да и обещание давалось всего-навсего простой бренной.
Тонко сквозящая двусмысленность ее слов холодила сердце.
С неожиданно жесткой улыбкой Королева продолжала:
– Тебе и твоей матери я дарую свободу, но только тогда и в том месте, какие я укажу.
– А Томас? – задала Джанет вопрос, который волновал и тревожил ее больше всего.
– Томас? Да я, собственно, ничего не сделала ему во вред, так что мое слово не нарушено. Однако то, как с ним решит обойтись Повелитель Тьмы, уже не будет моей заботой.
Она сделала паузу, после чего добавила:
– Хотя мне будет забавно смотреть на отчаяние в глазах моего консорта, пока он ждет Кануна Всех Святых… Так что быть посему. До этого времени он будет находиться подле меня.
Глядя на Темнейшего, молчаливо стоящего внизу, она напустила на себя непререкаемый вид.
– Все, довольно. От этой суматохи у меня кружится голова. Ступай прочь. Да побыстрее!
Не говоря ни слова, Повелитель Тьмы поплелся к выходу из зала. Но Джанет своими глазами увидела то, что еще секунду назад сочла бы невозможным. В глазах темного чудища стояла томная тоска и даже любовь к Королеве, которой он жаждал более всего на свете.
«Ах ты глупый, глупый увалень. Так ее сердце тебе никогда не завоевать».
Джанет собиралась было снова заговорить, но Королева решительно оборвала их диспут словами, глубоко ранящими сердце бренной девушки:
– А теперь мне надо побыть с моим Рыцарем наедине. Кто-нибудь, отведите этих женщин в мою башню. Я в них больше не нуждаюсь.
Томас, который, по крайней мере, пока еще оставался Рыцарем Розы, поднял на свою Королеву благодарный взгляд.
– Моя госпожа, – сказал он с поклоном, – я искренне вам признателен за проявленное милосердие и мудрость. Позвольте мне препроводить этих бренных с вашего двора.
* * *
Королева отчеканила, даже не задумываясь, что могут подумать ее подданные:
– Томас, я больше не желаю слышать, чего ты собираешься делать, а чего нет. Твои желания меня не касаются. Не касались никогда, и не будут касаться впредь.
Он хотел что-то возразить, но Королева сердито перебила:
– Молчать! Не ты ли, рыцарь этого королевства, присягал следовать моим приказам? – Прекрасные глаза Королевы хладнокровно прозревали его беспокойное будущее. – Сейчас ты пойдешь со мной. А за смертными присмотрят другие.
Владычица Летних Земель посмотрела на него долгим и пристальным взглядом.
– И знай: в Канун Всех Святых я непременно отдам тебя в услужение Повелителю Тьмы на вечный срок.
35
Хоть бренных женщин и заточили в Башне Королевы, на их спутниц пленение не распространялось. Две лисички, которые иногда принимали женский облик, бренными не были, а потому могли приходить и уходить, когда им заблагорассудится. Порой они отсутствовали целыми днями, не прощаясь при уходе и даже не здороваясь по возвращении.
Таким образом, по большей части мать и дочь были предоставлены сами себе, и во время вынужденного заточения между ними завязались разговоры, как легкие, так и трудные, дающие им возможность заполнить пробелы длиной почти что в жизнь.
Добрые, но проницательные советы Маири давали Джанет понять, насколько другой была бы ее жизнь, если бы ее мать находилась рядом с ней. Каждый такой разговор заставлял Джанет проклинать безумие, из-за которого той не было рядом, а также того, кто его вызвал. Хотя ее глаза после такого разговора нередко затуманивались слезами, девушка все лучше осознавала, кем она была и кем могла бы стать. Пока наконец Джанет не признала, что своенравная тяга Королевы уклоняться от ответственности, а также ее неотлучный гнев были сродни ее собственному.
«Поддаваться этому гневу так чертовски приятно. Ну, по большей части… Хотя что это на самом деле мне дает?»
Мысли Джанет вернулись к настоящему, когда она услышала от матери:
– Мне остается лишь домысливать, насколько изменился наш мир после стольких лет… с тех пор как меня поместили в тот приют.
В ответ на это с губ Джанет бездумно сорвались горькие слова:
– Ты понимаешь, что тебя туда отправил твой муж и мой отец?
Маири ласково взяла лицо дочери в ладони:
– Я… мы не должны винить его за это, моя дорогая. Мои мысли витали далеко-далеко, и я представляла опасность для всех, кто был рядом со мной, а больше всего для тебя. – Пожилая женщина печально посмотрела на дочь. – Меня мучает, что я потеряла столько лет, которые я могла провести, наблюдая, как ты растешь. Быть рядом, помогать своей дочери стать той женщиной, которую я вижу сейчас перед собой – это привилегия, которой я лишена навсегда.
В смятении от такого подхода со стороны матери, Джанет воскликнула:
– Как ты можешь вот так закрыть глаза на то, что отец поместил тебя в то место, а мне даже не сказал, где ты, вплоть до того самого дня, как я
