Александр Гласьев - Паутина
— Извините, что пришел без приглашения, — с преувеличенной вежливостью сказал министр, — но я никак не мог связаться с вами. Впрочем, здесь даже удобнее. Дело у меня небольшое, но срочное и конфиденциальное.
— Что вы, сэр Макленнон, не беспокойтесь, располагайте мной, — Ливерс выдавил из себя улыбку, — извините, у меня не убрано… сегодня. Садитесь, садитесь, сэр Макленнон.
Макленнон неторопливо выбрал стул, показавшийся ему чистым.
— Стаканчик аршаду? Или, может быть, кофе? — предложил Люк.
— М-м… Кофе, пожалуй.
Ливерс растерянно замигал, потом побежал на кухню. Минут через пять он появился вновь, с торжественным видом неся почти чистую чашку для министра и наскоро протертый стакан для себя.
— Уже кипит, — несколько преждевременно объявил он.
Однако до появления обещанного кофе прошло минут десять, и Макленнон уже начал раскаиваться, что не отказался от угощения. Наконец дымящаяся зеленоватая жидкость наполнила его чашку.
Макленнон осторожно сделал маленький глоток. Кофе, как и следовало ожидать, оказался отвратительным.
Министр внимательно рассматривал хозяина. Тот пил кофе старательно, но без особого удовольствия. «Удивительно, как этот опустившийся человек ухитряется оставаться на своем месте? И ведь пользуется репутацией неплохого работника», — думал министр. Еще раз взглянув на Ливерса, он наконец сжалился над ним.
— Пожалуй, после кофе я выпил бы чего-нибудь покрепче, — сказал Макленнон.
Люк, отставив стакан, тотчас сорвался с места, и через мгновение на столе оказались пузатые стаканчики и такая же пузатая бутылка. Ливерс с серьезным, сосредоточенным видом налил себе и гостю почти до краев. Макленнон отпил маленький глоток. Неожиданно аршад оказался очень хорошим, выдержанным. «Как он только уцелел в этой квартире?» — изумился про себя Макленнон. Он пил медленно, растягивая удовольствие, а Ливерс опорожнил свой стакан одним глотком и тут же, очевидно, машинально, плеснул себе еще. По его умиротворенному виду министр решил, что хозяин созрел для серьезного разговора.
— Благодарю вас. Как я уже сказал, дело у меня щекотливое, — неторопливо начал он. Ливерс изобразил почтительное внимание.
— Вы позволите? — Макленнон встал и подошел к компьютеру, доставая на ходу из кармана микрокассету. Ливерс вскочил и, забежав вперед, включил компьютер и, после секундного колебания, набрал «сторожевую» программу.
— Разумно, — кивнул министр. После первых кадров Люк отключил звук и сказал:
— Досточтимый сэр, я помню эту запись. Ваш коллега по Кабинету в гостях у докторов, так? Что же вас интересует?
— Меня очень интересует, как эта запись попала в вашу программу.
— Очень просто, сэр, мы всегда получаем из пресс-службы Кабинета расписание таких мероприятий, туда послали репортера…
— Да, конечно, но только эта запись сделана не нашими операторами.
— Что вы, сэр! Как бы я посмел…
— Вот и я думаю — как? Как мог редактор Федеральной видеокорпорации воткнуть в официальный выпуск КСН чужую запись?
— И вовсе не чужую… и потом, разве она в чем-нибудь искажена или скомбинирована?
— Нет, запись, кажется, подлинная. Но это не меняет дела. Посудите сами, какое-то частное лицо, преследуя корыстные цели, подсунуло человеку, находящемуся на государственной службе, запись, сделанную, кстати, на специальной аппаратуре…
— Что вы, сэр! — перебил министра взволнованный и потому забывший о субординации Ливерс. — Не подумайте только… Нет, мне передали эту запись, вы правы, но передали ее… сами понимаете кто.
— Не понимаю, — жестко сказал Макленнон.
— Это человек из Федеркома, сэр, — собравшись с духом, признался Ливерс. — Я им оказываю услуги… иногда. Он заверил меня, что запись подлинная, попросил включить в ночную программу, а зачем, я не спрашивал. Наши тоже снимали этот визит, но запись Федеркома — я сравнивал — и качественнее, и полнее. Что вы хотите, спецаппаратура, и никто под локоть не толкает во время съемок.
— И вы так спокойно говорите об этом? Кто позволил вам подобное сотрудничество?
— Но ведь это никем и не запрещено! Да что криминального в этой записи, почему из-за нее столько разговоров? Ну, был бы он там с девочками… или с мальчиками… Человек оттуда не просил меня ничего комбинировать, сказал только, что нежелательно повторять эту запись в дневном выпуске. Мне-то что, я дневными выпусками все равно не занимаюсь. Но в чем все-таки дело?
— Это неважно, — сухо ответил Макленнон. — Знаете ли, я не уверен, что смогу оставить в штате сотрудника, который…
— Но это же Федерком! — Ливерс настолько встревожился, что вновь перебил министра. — Наш, так сказать, оплот… и вообще… А впрочем, как хотите. Я профессионал и, кажется, неплохой, несмотря ни на что. — При этих словах он допил из стакана, который в продолжение разговора не выпускал из рук.
— Сколько раз повторял в новостях, — сказал он с наигранной бравадой, — что нет у нас ни безработицы, ни произвола, что сам поверил. Да я… я на вас в суд подам!
— Не нервничайте, — брезгливо усмехнулся Макленнон, — у вас еще есть возможность сохранить за собой место в корпорации. Вы согласны сделать официальное заявление? Можно на этой же кассете, здесь есть место.
— Мое заявление будут демонстрировать? — бегая глазами, спросил Ливерс.
— Не обещаю. Если потребуется, то да, но только не в вашей передаче. Не рассчитывайте сделаться кинозвездой — у вас не те внешние данные. Вы согласны?
— Что я должен сказать?
— Как что? Правду. То, что рассказывали мне. «Я такой-то, удостоверяю…» И так далее.
Ливерс включил режим записи, потом, что-то вспомнив, подскочил к шкафу, вытащил оттуда галстук, наскоро повязал его.
— Я, редактор второго разряда ночной программы Компьютерной Службы Новостей Федеральной видеокорпорации Люций Стенли Ливерс, удостоверяю… — монотонно и торжественно начал он.
Запись заняла не больше минуты. Закончив, Ливерс преданно посмотрел на Макленнона и спросил:
— Все правильно, сэр? Этого достаточно?
— Достаточно, — благосклонно сказал Макленнон, — может быть, ваш грех и в самом деле не так уж велик. Пока вы остаетесь на прежней должности. Думаю, не в ваших интересах распространяться о моем визите. Но клятвы я с вас не потребую…
Отказавшись от услуг редактора, он натянул плащ и уже от двери спросил:
— А вы не боитесь, что вашим приятелям в Федеркоме ваша откровенность может не понравиться?
Ливерсу было явно не по себе, но он все же храбро ответил:
— Им я тоже клятв не давал. Вы мой начальник, член Кабинета, а не первый встречный. Да и что они мне сделают? Аршада на мой век в нашей стабильной Системе хватит, а остальное меня не волнует.
— Да вы счастливый человек! Неужели так уж совсем-совсем ничего не волнует?
— Ну, если только в Системе введут «сухой закон», — улыбнулся Ливерс, — так в метрополии когда-то называли запрет на торговлю спиртным.
— Вы-то откуда это знаете? — удивился Макленнон.
Вместо ответа Ливерс подошел к письменному столу, порылся где-то в глубине и протянул Макленнону захватанную пачку листов, бледно отпечатанных на принтере. Макленнон с изумлением прочитал на первом листе заглавие: «Краткая история метрополии».
— Вы что, анахронист? — почти испуганно спросил он.
— Нет-нет, что вы, сэр, это так., почитать взял… цикла два тому назад.
— И что же, все прочитали?
— Как вам сказать…
— Знаете, Ливерс, я должен быть в курсе того, что изучают мои сотрудники. Тем более речь идет о весьма сомнительной литературе. Я полистаю и верну.
— Да забирайте насовсем, досточтимый сэр, мне оно ни к чему, — торопливо забормотал Ливерс.
Когда дверь за министром закрылась, он еще несколько минут стоял неподвижно, глядя на место, где перед этим находился министр, только выражение подобострастия на его лице сменилось откровенной злобой. «Не эти, так те, не те, так эти… Пришел, увидел, растоптал! А, гори оно все… Скорей бы вечер! Ох, уж вот сегодня-то напьюсь…» — подумал он.
Макленнон, с облегчением вдыхая свежий воздух восьмого яруса, шел тем временем к припаркованной на площадке машине. «Ну и тип же этот Ливерс, — думал он, — но пускай остается редактором. Теперь он будет меня побаиваться, и не только как министра. И с Федеркомом может дружить по-прежнему. Если все пройдет благополучно, там будут большие кадровые перемены. А известный осведомитель может быть полезен».
Едва захлопнулась дверца, машина резко пошла вверх. Все знали, что министр информации, неторопливый в движениях и словах, не терпел такой медлительности в других людях и машинах. Рассеянно глядя на проплывающие внизу серые крыши жилых блоков, министр вспомнил о кассете, лежащей в кармане.
