Уильям Форстчен - Солдаты

Итак, этот день настал, и будет битва, несмотря на то, что он знал, что за пределами этого места, в большом мире, война уже, может быть, закончилась. От Ганса не было никаких известий, ни один летчик не вернулся из Сианя с докладом. Он начинал подозревать, что этот день, будет очень плохим.

— Следует ли нам выдвинуться, чтобы встретить их? — спросил Григорий.

Винсент покачал головой.

— Поручи людям вырыть окопы. Здесь у нас есть пресная вода. — Он кивнул на оазисоподобную рощицу в центре лагеря. — Даже если вода несколько горька, они не смогут перекрыть ее. Мы окапываемся и позволяем им прийти к нам. Что касается наших броневиков, мы выдвигаем их на холм к востоку отсюда, чтобы удержать на месте их артиллерию. Это то место, где мы встретим их приближающиеся броневики.

— Они могут переждать нас, вы же знаете. У нас остался пятидневный паек.

— Они этого не знают. Нет, я думаю, что задета их гордость, мы забрались настолько далеко по территории, которая, как они считали, принадлежит им. Нет, как только их броневики подойдут, начнется сражение.

— Жаль, если при любом раскладе все это будет тщетным, — вздохнул Григорий.

Винсент посмотрел на него.

— Извиняюсь, но известия распространяются с ребятами. Так или иначе, гуляют слухи о государственном перевороте в Суздале, что война может быть уже закончена, и мы сдались, что Ганс и даже Эндрю мертвы.

— А что ты думаешь?

— Если мы сдались, то, сколько времени, по вашему мнению, эти волосатые ублюдки позволили бы кому-то вроде вас или меня жить. Мы знаем слишком много.

Он рассмеялся, покачал головой, и хлопнул бронемашину, на которой они сидели.

— Мы, в любом случае, все обречены умереть; и если есть выбор, я хочу пойти и сражаться в одном из них. Я был ничем перед тем, как вы, янки, пришли. Вы обучили меня, дали мне шанс командовать, дали мне машину, с которой я могу справиться и даже научиться любить. Это, я так считаю, довольно хорошая жизнь, и ради этого стоит сегодня умереть.

— И, тем не менее, я бы хотел, чтобы у нас был еще один корпус, — прошептал Винсент.

— Прикрытие с воздуха, это — то, что хочу я. Как вы думаете, что, черт возьми происходит, что «Шмели» делали прошлой ночью?

Винсент покачал головой. По меньшей мере, двадцать машин пролетели прямо над головой в середине ночи. Один из них покружился несколько раз и затем что-то сбросил. Он надеялся, что кто-то найдет сброшенное с корабля донесение, но до сих пор ничего не было. Возможно, они совершали попытку нанести удар при лунном свете по вражеским судам, с которых разгружали броневики. Если это было их миссией, то дым сразу за следующим холмом достаточно ясно показывал, что безумный план был ошибочен.

— Во всяком случае, чем меньше народу, тем больше славы нам достанется, — продолжил Григорий с улыбкой, и два офицера тихо рассмеялись.

— Отлично. Я предполагаю, что мы — приманка. Мы хотели открытого сражения, и мы получим его. Давайте извлечем из этого максимальную пользу.

— Ганс.

Голос был нежен, но настойчив, пробуждая его от мягкого переменчивого сна. Ему снился Мэн. Забавно, ведь на самом деле он провел там очень мало времени, но даже после всех этих лет, он все еще преследовал его в памяти и снах. Вытащив из Регулярных войск, его послали в Огаст, чтобы помочь сформировать наемный полк, 1030 с лишним фермерских пареньков, лесорубов, клерков, студентов, рыбаков, кораблестроителей, мастеров, железнодорожников, фабричных рабочих, и одинокого преподавателя истории, который станет 35-ым Мэнским. Он прибыл в начале июля. К концу августа они уже направились на юг, чтобы присоединиться к армии Потомака в Мэриленде. Меньше чем два месяца, и все же, так или иначе, это место поставило свою печать на его сердце. Он помнил тот день, когда он и возбужденный и все еще молодой лейтенант с компанией шли пешим строем от парадной площади ниже Капитолия в деревню Белград. Лейтенант позволил мальчикам раздеться, чтобы поплавать в Снежном пруду, в то время как они вдвоем сидели на покрытом травой холме, и офицер задал свои первые вопросы. «На что похожа война… насколько хороши солдаты армии южан» и ошеломительное признание… «Я надеюсь, что не подведу этих мальчиков».

У него нарастало чувство тошноты от офицеров, которые только и казались заинтересованными званием, привилегиями, жадно хватающиеся за продвижение и этот застенчивый вольнонаемный, с едва ломающимся голосом, громко задающийся вопросом, что если он «подведет своих мальчиков».

Ему снился об этом сон, но был и другой сон. Его собственная жена, Тамира, их ребенок Эндрю, и с ними Эндрю, Кэтлин, и их дети. Это походило на грезы о царстве небесном. Никакого страха, мягкий ленивый летний день в Мэне, где, хотя солнце было теплым в июле, всегда был прохладный бриз, дующий с озера.

Даже во сне он задумался, блуждал ли он в области грез Эндрю, так как полковник рассказывал ему о своих лихорадочных, изломанных морфием видениях смерти, затянутого берегом озера со всеми мертвыми, тех, кто ушел туда раньше.

Нет. Этот сон был другим, и он задался вопросом, был ли он предзнаменованием, грезами о царстве небесном.

— Ганс.

Рука Кетсваны легонько касалась его плеча, с настойчивостью тряся.

Ганс открыл глаза и увидел темную обеспокоенную физиономию, побритую голову, глаза, которые были настолько прозрачны, словно окна в душу.

Ганс, дезориентированный, выпрямился. Он сел на поленницу, город горел, пороховой завод взорвался.

Он сидел, чувствуя себя не в своей тарелке, неуверенный в том, где он находится. Воздух был тяжелым от запаха сожженного леса, мусора, и вездесущего цепляющегося запаха лагерей. Осмотревшись, он увидел, что находится не в поезде, а в кирпичном здании, с сожженной и обвалившейся крышей. Он ощутил озноб; все это место было столь хорошо знакомо своим извращенным видом, литейный цех, где он когда-то трудился рабом.

Вокруг творилась безумная суетливая катавасия, люди, используя топочные ломы, пробивались в кирпичную стену, вырубая наружу бойницы через толстую стену. Он находился около главных ворот, мертвых бантагов после штурма здания оттянули в одну сторону и сложили в кучу, они были наполовину обгоревшие в огне.

Он встал. — Как я добрался сюда?

— Ты не помнишь?

Ганс покачал головой.

Кетсвана внимательно посмотрел на него.

— Ты в порядке?

— Конечно. Теперь расскажи мне, что происходит.

Кетсвана показал ему следовать за собой, он взобрался по скату, который когда-то использовался рабочими бригадами, толкающими тачки размельченной руды, кокса, и флюса вверх к загрузочным колошникам печей. Большая часть прохода, перекрытого тяжелыми балками, пережила огонь, но была крайне сильно обуглена.

Проход шел ободком внутри фабричных стен прямо под линией кровли, и мужчины и женщины лихорадочно работали, убирая завалы от рухнувшей крыши, и к его изумлению несколько дюжин медленно тянули легкое бантагское полевое орудие, пушку, заряжающуюся с казенной части, к северо-восточному углу.

— Где, проклятье, вы достали эту штуку?

— На заводе по производству артиллерийских орудий. Дюжина из них абсолютно новые. Мы даже нашли несколько снарядов. Я поставил одно у ворот, остальные орудия находятся в других лагерях.

Пара чинов с единственной винтовкой на двоих, подняли глаза, когда они проходили рядом, один из них держал наполовину обугленный кусок мяса и, ухмыляясь, кивнул ему в благодарность. Непосредственно ниже, на полу цеха, Ганс увидел сожженные останки бантага, в которого он вчера стрелял, испеченного в застывшем бассейне с железом.

Кетсвана, зная, что он подумал, покачал головой и рассмеялся.

— У меня были бригады, работавшие всю ночь. Мы нашли стадо лошадей. Я приказал им забить их, и мы зажарили тонны конины, используя обломки бараков.

Он скривился.

— Ну, большая часть мяса была почти совершенно недожаренной, но я помню время, когда ты и я не отказались бы от сырого мяса, до тех пор, пока не узнавали, чем оно было. Это была приманка, слух, мы должны были заставить прийти их к нам десятками тысяч. Любого, кто мог бы хоть что-нибудь сделать, мы направляли к их собственным местным лидерам, деревенским старейшинам, даже к некоторым из их принцев.

— Мы накормили их и прояснили для них ситуацию, что если они убегут, то все они, с приходом рассвета, будут убиты. Ганс, они все знают это. Ты слышал, кто здесь?

— Нет, кто?

— Тамука.

Ганс промолчал.

— Слухи, он — тот, кто разжег их в городе. Они вчера сошли с ума, начали убивать всех, как раз когда распространились слухи, что мы взяли Сиань и пошли в этом направлении.

Ганс кивнул, но ничего не сказал. Не было никакой надежды даже пытаться превратить этих людей в обученные кадры, это займет недели, месяцы, а также нужны месяцы, чтобы просто кормить их надлежащим образом. Хотя в это было трудно поверить, он чувствовал, что они на самом деле выглядели даже хуже чем, он год назад после всех испытаний. Простое знание того, что наступило в этот день, даст им мужество броситься в последнее неистовое безумие.