Михаил Медведев - Контрольное вторжение
Нельзя было терять ни секунды. Каждая потерянная секунда означала сотню тысяч выживших врагов. Преисполненный жаждой деятельности, я побежал, не разбирая дороги, прямо через лес. На ходу я обдумывал сложившуюся ситуацию. Итак, если у них есть такая же система всеобщего контроля, как у нас, то шансов выполнить задание у меня нет практически никаких, но независимо от мощи врага, я обязан действовать так, будто не сомневаюсь в успехе. Для начала я должен добраться до Москвы и слиться с толпой. В этом пункте могли возникнуть некоторые сложности. Моя одежда выглядела не очень опрятно. Локти были перепачканы грязью, ворот закапан кровью, а из волос торчали листья.
Первый же кохон, который меня увидит в таком виде, заподозрит что-нибудь нехорошее. Плевать! Этот человек сдохнет спустя тридцать минут.
Скоро мне попалась хорошо натоптанная тропинка.
Я, не задумываясь, двинулся по ней. Первым испытанием моей решимости убить всех на свете стала шедшая навстречу группа подростков. Четыре парня и девушка.
Судя по возрасту, школьники старших классов. Все обнажены. Нудисты? Или какая-нибудь местная секта голозадых? М-да. Если возникнет необходимость замаскироваться, то сделать это будет совсем несложно.
Впрочем, брюзжать не стоило. Наша молодежь тоже наполовину состоит из помешанных на сексе втыконавтах. То есть состояла. Сейчас большинство из них погибло под бомбами кохонов. Я почти физически почувствовал, как расстояние между мной и подростками стало меньше тридцати двух метров. В голове что-то щелкнуло, фиксируя первые пять трупов. Мертвецы даже не посмотрели в мою сторону. Странное отсутствие бдительности в воюющем мире.
Снисходительная улыбка вмерзла в мое лицо, как только я осознал, что через полчаса этих ребят уже не будет в живых. Настроение испортилось, но, в конце концов, сейчас идет война и уже не важно, кто первый ее начал и на чьей стороне правда. Главное, победить, а правда всегда будет на стороне победителя. Ибо добро всегда побеждает зло. Кто победил, тот и добрый. Через четверть часа бодрого марша я вышел к шоссе. По пути мне встретилось еще несколько человек. Мамаша с дочкой, парочка стариков, о чем-то оживленно болтавших на финском, и крупный слегка обрюзгший индус, судя по военной выправке, бывший военный. Никто из них не посчитал меня сколько-нибудь примечательной личностью и не отреагировал на мое появление. Каким-то чудом моя персона была абсолютно неинтересна, а значит, и невидима, для местного общества. По обочине шоссе я добрел до группы людей, клубящихся вокруг небольшого жестяного навеса, и, подражая им, принял задумчиво-рассеянную позу. Потом осторожно осмотрелся и понял, что вместе со всеми ожидаю некое транспортное средство, носящее древнее и гордое наименование: «автобус». Не знаю, что у них тут подразумевалось под вымершим в нашем мире видом общественного транспорта, но на табличке, прикрученной к навесу, было ясно написано на английском, китайском и почему-то грузинском языках: «Маршрутный автобус № У1739».
Бросая осторожные взгляды на окружающих меня кохонов, я начал мысленный отсчет времени. Если через тридцать минут уехать не удастся, то нужно будет оперативно «делать ноги», ибо человек, одиноко стоящий на остановке, заваленной трупами, однозначно вызовет подозрение. Автобуса не было. Прошло двадцать пять минут. Я предпочел не рисковать и, постаравшись не привлекать к себе внимания, удалился в сторонку.
Время шло. Ситуация не менялась. Целую вечность я уговаривал себя не паниковать и доказывал самому себе, что полчаса — это не аксиома, а некий абстрактный показатель, усредненный с большой погрешностью. Спустя еще несколько минут, я стал замечать некую, пока еще неявную, трансформацию на лице одной из женщин. У нее слегка поменялся цвет кожи. Будто дизайнер применил слабенький красный фильтр в графическом редакторе. На щеках появился нездоровый румянец, через пару мгновений превратившийся в уродливые разлапистые пятна, быстро увеличившиеся в размерах и расползшиеся по всей голове и верхней части груди. Женщина почувствовала на себе испуганный взгляд стоящего рядом старичка и машинально поправила прическу. Ее красивые кудрявые волосы плавно осыпались на землю. Сразу все.
Кто-то вскрикнул, кто-то вскинул вверх руки и узрел свои изрытые язвами ладони. Через пять секунд на остановке дарила паника. Люди разбегались. Несколько человек выскочили на проезжую часть. Мчащиеся по шоссе антигравы тормозили, подпрыгивали вверх, уворачиваясь от столкновений, но какой-то мужчина все-таки сумел врезаться в бампер и, взлетев высоко над капотом, упал на обочину. Я отвернулся. Мои зубы сжались, а рот наполнился слюной с солоноватым железистым привкусом. В ушах застучала кровь, заглушая крики гибнущих кохонов. «Очень уж быстро они умирают, — с досадой подумал я, давя в себе сложное чувство протеста, жалости и ненависти. — Если так будет продолжаться, то эпидемия быстро затухнет. Нужно действовать активнее».
На дороге образовался затор. Водители останавливали машины и пытались оказать первую помощь пострадавшим. Нормальное поведение обитателей нормального мира. Странно даже думать о том, что отцы, братья и сыновья этих добрейших людей бомбят детские сады в моем мире. Некоторые антигравы начали подниматься во второй эшелон и торопливо покидать место трагедии.
Они быстро уносились прочь, прихватив с собой свежие экземпляры смертельного вируса. Мне тоже оставаться здесь было нельзя, и я быстро облюбовал себе средство передвижения. Нечто красное, ужасно старомодное с круглым рулем и четырьмя декоративными колесами. Я плюхнулся на водительское место и наорал на дородного мужчину в строгом костюме, который загораживал мне путь. Похоже, этот мужчина был владельцем захваченного мною аппарата и совсем не собирался расставаться со своим имуществом. Пришлось на минутку выйти из кабины и разбить ему лицо. Досадуя на задержку, я наконец-то тронулся с места. Управлять машиной оказалось совсем несложно. Почти как леттером в плоскостном режиме. Если бы еще удалось найти рычаг смены высоты, то было бы совсем хорошо.
Скоро дорога приятно расширилась, попутных машин прибавилось. Еще через пару десятков километров автострада стала двухэтажной, и нижнее полотно ушло под землю. Скорость возросла, антигравы двигались уже в несколько слоев, и мне стало трудно держаться в потоке. Появилась мысль о том, чтобы где-нибудь припарковаться. Дождавшись разрыва в потоке машин, я крутанул руль. Сзади раздалось обиженное гудение, но ожидаемого скрежета я не услышал, бортовые компьютеры предотвратили столкновение. Светящаяся стрелка с надписью латиницей «Домодедов-слив» гостеприимно указывала направо. Слив так слив. Я довольно точно вписался в поворот. Дорога резко взмыла вверх. Уши заложило от перепада давления. За ветровым стеклом на мгновение мелькнуло голубое небо, и, спустя секунду, машина снова провалилась в тоннель. Вокруг замелькали надоевшие разноцветные корпуса летящих сломя голову антигравов и серые, подсвеченные тусклыми фонарями стены. Впереди заискрилась россыпь красных огоньков. Машины начали тормозить. По старой памяти я отдал мысленный приказ снизить скорость и, только когда антиграв не послушался, переместил ногу с правой педали на левую. Движение замедлилось. Потом мне пришлось остановиться совсем. Затор. Бездарная потеря времени. Я выключил двигатель и начал отсчитывать тридцать смертельных минут.
Первые признаки надвигающегося кошмара появились уже на двадцать четвертой минуте. Из зависшей в верхнем эшелоне машины выпал человек. Он распластался на капоте моей машины. Мне было прекрасно видно его бледное перекошенное страданием лицо.
Мужчина плакал. Кожа на его лице трескалась и дымилась. В глубине глаз светилось зловещее багровое зарево сжигаемого вирусом мозга. Отовсюду слышались крики. Один из водителей попробовал вырваться на свободу на своем антиграве. Его смелый бросок в просвет между эшелонами завершился встречей со вторым таким же умником. Отброшенные в разные стороны машины послужили затравкой цепной реакции. Спустя десять секунд в тоннеле образовалась гигантская груда искореженного и обильно политого кровью металла.
Я хладнокровно дождался, пока стихнет какофония смерти. Под последние стоны умирающих я опустил стекло на левой двери и выбрался на крышу своей колымаги.
Мертвецы были повсюду. На их искаженные лики падали мерцающие отблески аварийных сигналов. В замысловатой игре световых вспышек они, казалось, оживали и начинали неотрывно следить немигающими глазами за каждым моим движением. Интересно, как мои деяния будут отражены в файлах исторических учебников? Кем я буду? Спасителем нашего Человечества или палачом иного Человечества? Скорей всего, люди предпочтут забыть о том, что обязаны своим будущим именно этой чудовищной бойне, и запомнят меня как кровавого убийцу.
