Валерий Большаков - Алгоритм судьбы
В траве звенели цикады, воздух был неподвижен и горяч, пока ветер не донёс до лица свежее влажное дуновение из глубины каньона, где в грубых объятиях валунов билась изгибистая речка. Звуки падающей воды многократно усиливало эхо. Затем ущелье расширилось, и трое ковбоев, поднявшись из вымытой ручьем промоины с посеревшими остатками деревьев, очутились на склоне, поросшем гембельским дубом и кустами манзаниты. Тимоти осмотрелся. Под ним, от подножия к горизонту тянулись большие, извилистые, разветвлявшиеся каньоны, перетасованные искуроченными скалами, белыми пятнами высохших озер и черно-серыми потёками лавовых полей. Но и в этих гиблых местах жизнь яростно отражала наступление пустыни. Фронт проходил по вереницам зелёных, окаймленных деревьями лугов, зажатых меж песчаных хребтов. Вот в одном месте пустыня отступила, атакуемая ярко-зелёной молодой порослью меските, но тут же, рядом, нанесла ответный фланговый удар – ручей пересох, и трава погорела, стелясь коричневато-жёлтым паласом. А в глубоком тылу только лебеда прижилась да пустынная лапчатка. Тесными группками сбились стволы окотилло; чолла – «прыгающий кактус» – отсвечивала на солнце бледно-жёлтым.
На «передовой», вдоль высокого и плоского холма, вытянулся Хорсхед-Крик, «одноуличный» и зачуханный, как требующий скребницы конь, городишко.
Сразу от моста через ручей потянулась серая и пыльная Мэйн-стрит. Некрашеные дощатые зданьица с фалыпфаса-дами перемежались домами из адобы[44] с торчащими наружу вигас – концами деревянных балок. Отель «Мэршантс», салун «Ремуда», парикмахерская с дверью в красную и белую полоску…
К стенам жались деревянные мостки тротуаров, уныло мотали головами привязанные к коновязям лошади. Вдоль немногих боковых переулков стояли вразброс жилые дома, амбары, загоны. Налево за проулком, между почтой и отелем «Голден Спайк», открывалось довольно большое пастбище, где расхаживало с дюжину коров и пара лошадей. За распахнутыми дверями станции дилижансов виднелся деревянный барьерчик, отделявший треть комнаты, и пара рассохшихся шкафов. За барьером сутулился полнолицый малый в зелёном козырьке и с подвязками на рукавах.
– Привет, Ринадо! – приветствовал он вакеро. – Ищешь кого?
– Кинзеллу. – Ринадо спешился, перешагнул на пешеходные мостки и потопал, обмахнул шляпой пыль со штанов. – Он положил одного из наших.
Полнолицый цепко оглядел трех всадников.
– Конечно, – проговорил он осторожно, – город только выиграет, если Харви отправится на Бут-Хилл[45]… Но Кинзелла подл, как хорёк, и кровожаден, как ласка. И он очень быстр…
– Где он? – спросил Тимоти холодно.
– Должен быть в «Бон-тоне». Вы уж там потише, туда Бур Хэтч со своими зайти нацелился.
Тимоти с Джином тоже слезли с коней и привязали поводья к перилам.
– Ладно, – процедил Ринадо, – пошли посмотрим, какие карты нам выпали.
– Тим, имей в виду, – сказал Джин, – Бур Хэтч спит и видит себя хозяином «Ту-бар»…
– Ничего, – буркнул Тим, – мы его разбудим.
«Бон-тон» обнаружился через три дома – обшарпанное строение из побитых ветром досок, с немытыми окнами и грязными поилками у коновязей. Внутри запущенный салун оказался именно таким, каким его представлял себе Тимоти – запущенным салуном. Длинная замызганная стойка, полки с редкими бутылками в пыли, в углу буфет из вишнёвого дерева.
В зале стояло три длинных монастырских стола, застеленных скатертями в красно-белую клетку, а деревянная лестница вела наверх, в номера.
Было довольно людно. В углу, опустив на глаза дырявое сомбреро, дремал старик с моржовыми усами. Краснорожий бармен за стойкой лениво протирал стаканы. Бур Хэтч и пятеро хмурых ковбоев, небритых, с покрасневшими от ночной пьянки глазами, хлебали кофе за общим столом.
– Вся гопа здесь, – ухмыльнулся Джин.
Тим толкнул «крылья летучей мыши»[46] и с порога спросил:
– Где Кинзелла?
Бургард Хэтч, грузный человек с постным лицом Иудушки, глумливо усмехнулся:
– Тебе-то он зачем?
– Не твоё дело. – Тим постарался, чтобы тон его голоса был ледяным. Получилось не очень…
– Таких, как ты, сынок, – сморщил лицо Хэтч, – Харви кушает на завтрак!
– Подавится, – любезно сказал Ринадо.
– Кого я вижу! – по-прежнему глумясь, воскликнул Хэтч. – Сам Ринадо Негро пожаловал. Ну надо же… А я ещё держал тебя за разумного человека! Ай-яй-яй… Или ты принёс-таки ключики от моего «Ту-бар»?
– Ранчо такое же твоё, как и моё, – сказал Тим, радуясь, что этот жирный боров вывел его из себя. Злость унимала дрожь внутри, и липкий страх будто смерзался в катышки от холодной ярости.
– Ты хочешь сказать, – вкрадчиво проговорил Бургард, – что я лгу?
– Я хочу сказать, – ухмыльнулся Тимоти, – что ты паршивое брехло, и больше никто!
Бургард хрюкнул от злости и схватился за рукоятку здоровенного «кольта-фронтир» с серебряной насечкой.
– Ну же, ну же, – подзуживал его Тим, – я вооружён, и у тебя тоже есть револьвер. Выхватывай его! Чего ж ты ждёшь?
Бур Хэтч побледнел и отпустил рукоятку. Одно дело, когда посылаешь стрелять своих ганменов, и совсем другое, когда надо стрелять самому… На Хэтча словно пахнуло сырой землей.
– А-а… – протянул Тимоти. – Так ты не только врун, ты ещё и трус! Да, ребята, – обвёл он взглядом злые, напряжённые морды, – ну и босса ж вы себе нашли. Джин! – крикнул он, не спуская глаз с ковбоев. – Будь другом, прикрой мне спину!
– Легко! – сказал Джин с готовностью. Тим развернулся на высоких, хотя уже и здорово истёртых каблуках[47], и вышел на улицу. На той стороне ржаво скрипел, будто жалуясь, водяной насос. Хлопнула дверь. Кто-то в переулке, зверски коверкая мелодию, но громко запел о том, что он сделает, «когда пройдёт по улицам Ларедо». Серебристо-серое дерево тротуара стало горячим.
– Эй! – послышался чей-то голос. В голосе звучала издёвка и хамовитое превосходство. – Пришёл получить свое, малыш? Я – Кинзелла!
Тимоти медленно, стараясь не делать резких движений, повернулся. Метрах в двадцати от него стоял невысокий и неприметный с виду человечек в куртке из оленьей кожи, выделанной добела, и в сомбреро с ленточкой из крашеного конского волоса. Пара оружейных поясов из красно-коричневой кожи, отделанной серебром, добавляли живописности его костюму. Сомбреро бросало тень на лицо Кинзеллы и только тонкие выгоревшие усики да пухлые, слюнявые губы открывались взгляду.
Кинзелла стоял, широко раздвинув ноги, чуть сгорбившись, а руки держа несколько на отлете. Харви ждал, и пальцы его нетерпеливо подрагивали, предощущая касание рукояток из орехового дерева с пятнадцатью зарубками. На подходе шестнадцатая…
Тим вышел на середину улицы и зашагал к Кинзелле. Какой-то фермер с тяжёлыми деревянными ведрами в руках углядел его и кинулся обратно в переулок, расплёскивая воду – лучше воду, чем кровь.
Из-под сапог взрывчиками била пыль, и Тимоти казалось, что ноги наливаются свинцом, а тело теряет вес. Пятнадцать метров. Рука его метнулась к кобуре. На какую-то долю секунды опередив противника, он выстрелил и увидел, как пуля 44-го калибра взбила пыль на куртке Кинзеллы. Вороное дуло кольта расцвело огненной розой, и Тима сильно толкнуло в бок. Больно! Выстрел! Ещё! Кинзелла тоже стрелял – палил себе под ноги, потом его пальцы выронили кольт, Харви упал на колени и медленно растянулся в пыли.
Тимоти, покачиваясь от слабости и боли, чувствуя, как по ноге сочится горячая кровь, очистил барабан от пустых обжигающих гильз и неловкими, словно с мороза, пальцами запихнул в каморы пять тускло блестевших патронов. Сунуть револьвер в кобуру с первой попытки не получилось, а второй так и не представилось. Гул голосов и ржание лошадей перебил встревоженный голос Гоцкало:
– Машина, выход!
И боль исчезла. А компьютер приступил к сбросу детализации. Небо стало как нарисованное, цвета огрубели, лишившись массы оттенков, а тончайшая прорисовка – крапинок песка, волосков на руке, прожилок на пыльных листьях – моментом смазалась. Мир начал течь – дома зыбко заколыхались, переливаясь в вогнутые стены ВР-павильона. Протаяло небо, приближая сводчатый потолок.
К Тимофею по капле притекали прежние ощущения – он лежал, вдавливая мякоть автокровати. Пальцы нащупали и выдернули из шлема букетик проводов – ушли одни запахи и звуки, пришли другие. Виртуальный мир растаял, словно сновидение – яркое, но гаснущее в памяти, быстро вымываемое явью из глубин рассудка.
Колпак отворила чья-то тонкая рука, и Кнуров увидел Юлю. Дрогнули длинные ресницы, нагоняя тень на глаза.
– Всё нормально? – ласково сказала девушка. – Вы уже здесь, стрелок?
– Да ну тебя, – пробормотал Тимофей и неуклюже вылез из нейромодуля. – Нашла стрелка…
– А что? Ведь всё это могло быть на самом деле.
– На самом деле! – хмыкнул Кнуров. – Я же знал, что ничего со мной не случится.
