Школа боевой магии. Том 2 - Антон Кун
— Чаво расшумелись⁈
Наши притухли, а Григорий Ефимович и Агафья Ефимовна низко поклонились старухе, коснувшись рукой сначала груди, потом земли.
— Доброго здоровья, уважаемая!
— Здравствуй многие лета, хозяюшка!
— И вам не хворать! — ответила старуха и выжидающе застыла.
Григорий Ефимович подтолкнул меня в спину, я тоже склонился. Вспомнил слова Чернобога, мол, ещё нужно миновать привратницу. Пришло понимание, что битва не окончена, мы пока не дома.
Остальные наши, глядя на нас, тоже прониклись, склонились перед старухой.
— Так-то оно лучше! — смягчилась хозяйка. — А то расшумелись тут… — И добавила: — Идите вон к ручью, умойтесь! Провонялись все мертвечиной! Живого духа не слыхать!
Агафья Ефимовна первой шагнула к ручью. За ней потянулись остальные. Они шли, радостно переговаривались, смеялись.
А я остался на месте. Я стоял, смотрел на своих товарищей и словно бы никого не слышал — в ушах стоял злой хохот Мораны: «Кишка тонка!». Хохот переходил в вой: «Ненавижу!» И всё заглушал рёв стихий. А потом снова: «Кишка тонка!»
Григорий Ефимович положил руку мне на плечо, и я вздрогнул.
— Пойдём, Владислав! Яга права, нужно умыться, станет легче.
Но я не хотел облегчения! Я ничего не хотел!
Я сбросил руку Григория Ефимовича.
Он терпеливо вздохнул.
— Это был его выбор. Он сам так решил. — Григорий Ефимович с сожалением посмотрел на меня. — Мы должны уважать решение Велеса.
— Вам легко говорить! Он ваш враг!
— Он перестал быть врагом, — негромко сказал Григорий Ефимович. — Он стал сыном.
За рекой, там, откуда мы только что пришли, гремело и грохотало. Там бушевали стихии, горы обрушивались в пропасть, а провалы выворачивались вершинами до самого неба. Небо наливалось чёрным, и я знал, что дождём оно не прольётся, как и мои глаза не прольются слезами. Все слёзы иссохли там, в мире мёртвых, в тот момент, когда душа моя разорвалась.
Я смотрел в черноту Исподнего мира и надеялся разглядеть Чёрного. Ведь не мог же он исчезнуть навсегда? Он же бог! Пусть и сотворённый, но бог!
— Он вернётся? — с надеждой спросил я у Григория Ефимовича.
Тот только покачал головой.
— Его поглотил привратник. Я не знаю случаев, чтобы кто-то вернулся.
Григорий Ефимович стоял рядом со мной и точно так же всматривался в черноту Исподнего мира.
Глава 25
Бушующие в Исподнем мире стихии не долетали до нас даже лёгким ветерком, всё опадало на берегу речки Смородины.
— Он был мне настоящим другом, — сказал я в черноту.
— Знаю, — согласился Григорий Ефимович.
Подошла Агафья Ефимовна, подала ковш с водой.
Мне не хотелось пить. Не хотелось есть. Не хотелось жить.
Но она поднесла ковш к самому лицу и сказала:
— Испей! Это вода из живого ручья.
Я взял, но не спешил хлебнуть, и Агафья Ефимовна настойчиво подтолкнула:
— Пей!
Не знаю, по привычке ли, или по затмению, но прежде, чем сделать первый глоток, я мысленно посвятил его Чёрному. Да, его теперь нет со мной, но в памяти моей он останется навсегда.
От воды организм воспрянул, вода в ковше закончилась быстрее, чем я это осознал. Внутри по жилам потекла свежесть. Но эта свежесть только вскрыла кровоточащую рану. Я согнулся от захлестнувшей боли, а потом вовсе упал на землю, скорчился и завыл.
— Ничё! Молодой! Оклемается! — сказала старуха. Когда она успела снова оказаться рядом, я даже не заметил. — Щас баньку истоплю, а пока умойте его живой водой…
Григорий Ефимович с Борей подняли меня и повели к ручью. Склонили над водой, начали плескать в лицо.
Хотел я того или нет, но жизнь возвращалась. А вместе с ней усиливалась боль потери.
— Вот и хорошо! — сказала Агафья Ефимовна, когда я всхлипнул. — Поплачь.
Я лежал на берегу звенящего ручья, и слёзы текли из моих глаз. И мне было всё равно, что на меня смотрят парни и девчонки. Им никогда не понять моей потери. Часть моей души осталась там, в Исподнем мире. В тот момент, когда Чёрный принёс себя в жертву, чтобы мы жили.
Рядом опустился Арик. Он похлопал меня по плечу и… И промолчал.
И это было хорошо. Я не мог сейчас ни с кем разговаривать.
Я видел, как старуха заставила парней таскать воду в баню, как парни рубили дрова, как Николай затопил, и дым клубами повалил со всех щелей. Видел, как Дёма носился по двору, путался под ногами, как парни смеялись над ним и старались не наступить. Слышал, как Григорий Ефимович спросил у старухи: «Банька по-чёрному?», и как она ответила с достоинством: «Других не держим!» Видел, слышал. Жизнь кипела около избушки на ножках. Но меня это не касалось. Я лежал на берегу ручья, Арик сидел рядом со мной, и никто нас не трогал.
В какой-то момент я понял, что благодарен Арику за то, что он со мной. Что вот так сидит молча и никуда не уходит. Благодарен остальным, что никто не позвал Арика помогать.
Слёзы кончились. Но двигаться по-прежнему не хотелось.
Не знаю, сколько времени я пролежал вот так. Банька дымила. Клубы были сначала чёрные, потом побелели и иссякли. Старуха распахнула пошире двери, выгнала паром остатки дыма, выгребла из печки угли, помыла полки, запарила веники и прикрыла дверь — пусть жар зреет.
Через какое-то время подошла к бане с ещё одним веником — новым — и мылом, постучала в дверь и сказала:
— Банник, банник, к тебе прошусь! Завет твой знаю и заклинаю! Прими гостей по совести. Чтобы всем хватило и места, и воды, и пару твоего живительного! А от меня прими подношение! Да будет так! — Старуха занесла в баню веник с мылом, а потом скомандовала: — Первыми по горячему пару идут мужики. Можете все сразу, в мыльне всем места хватит, уж банник позаботиться!
Арик потянул меня.
— Пойдём, Влад! Ягу слушать надо!
Я поднялся и пошёл. Не потому, что такой послушный, а потому, что спорить не осталось ни сил, ни желания.
Парилка вроде была небольшой, но, как ни странно, мы действительно вместились все. И Боря с Игорем Петровичем и Григорием Ефимовичем с нами.
А ещё там присутствовал бородатый и лохматый старичок. Он командовал в бане. Заставил нас улечься на полок и… И поддав жару, начал махать запаренными заранее вениками — сразу двумя.
