Часть их боли - Д. Дж. Штольц
– Поедешь со мной. Собирайся.
Понимая, что его пытаются укрыть от советника, юноша, прихрамывая, направился в комнату Хмурого, сгреб в котомку вторые штаны, рубаху и, закинув на плечи сандалии, сошел вниз. Во дворе конюхи готовили хозяйского иноходца. Момо со вздохом залез в отъезжающую арбу и укрылся под ее навесом, продолжая раздумывать, как круто поменялась его жизнь. Он находился здесь уже несколько дней. Ему запрещали покидать особняк, а порой даже комнату, когда старый Ралмантон возвращался из элегиарского дворца, громко стуча тростью. Дел у Момо появилось много. Он был приписан к Юлиану, хозяйскому сыну, но в его отсутствие юношу направляли на любую самую черную работу, кроме садовой. То он драил полы, то чистил баню, то обмывал в подвалах смертников. Последнее повергало его пробуждающееся сознание в ужас.
«Куда я попал? К кровососам, которых полон дом. Надо было уйти в город… дрянь… – думал трагично Момо. – Похоже, они хуже сойковской банды. Хотя я же обещал… А он предлагал, отпускал. Но это как-то неправильно… Или правильно?»
Его одолевали сомнения.
Пугаясь нынешнего вампирского окружения, он вновь захотел к Лее. Он вспоминал эти лучистые глаза, доброту, детскую доверчивость, когда врал ей, а она кивала и улыбалась. Поначалу ему это даже нравилось, а позже он уже не мог сказать правду. Может, ему следует сейчас спрыгнуть и раствориться в толпе, затем найти Лею и сбежать уже с ней?
Однако Момо так и остался сидеть в трясущейся повозке, чувствуя, как его что-то сковывает по рукам и ногам – это было обещание.
Минуя элегиарские ворота, арбы двинулись дальше. Солнце на Юге заходит быстро, будто не закатывается, а падает за горизонт, отчего все темнеет в один миг. Поэтому светло-серые сумерки тут же сменились поздним вечером. Повозки вдруг свернули с широкого тракта. Теперь их колеса загремели по плохой, неровной дороге. Момо стал удивленно озираться, понимая, что едет по родным ему просторам, прямиком к реке Химей, на берегу которой вырос. В один момент его подкинуло на кочке, и он вскрикнул от удара в спину: там еще оставались старые, но болезненные синяки.
Впереди, в авангарде, раздались голоса об остановке. Затем Юлиан Ралмантон заговорил о каких-то красных яблоках.
«Куда он? Зачем ему эта захудалая деревушка? Неужели будет кровь из местных сосать?» – подумал Момо, пока вокруг сновало туда-сюда множество рабов.
Юлиан куда-то исчез. Поддавшись ожившему в нем тревожному любопытству, юноша выскользнул из повозки, делая вид, что хочет просто пройтись. Там он шмыгнул в колючие кусты, ибо знал эти места как свои пять пальцев (на руке), и обеспокоенно обернулся. Похоже, никто его преследовать не собирался. Все были заняты прежде всего тем, что разворачивали коней, арбы и ждали хозяина.
Момо помялся. Куда же ему дальше? Он решил пойти вдоль каменистого бережка, в сторону деревни.
Река Химей была спокойна. Вокруг тоже ни звука, кроме отдаленных голосов рабов. Так он и шел, думая, куда делся их молодой господин. Неужели направился утолять жажду? И вдруг Момо услышал ржание. В кромешной темноте он прокрался под сенью голых деревьев, тихо, чтобы не шуметь, и увидел привязанную кобылу Юлиана. Она тоже поглядела на него своими бархатными глазами, а затем принялась вытягивать губами из земли остатки прошлогодней зелени. В удивлении юноша обошел кобылу полукругом, гадая, где же всадник. Затем до его слуха донеслись обрывки тихой речи, совершенно в противоположной от поселения стороне. Пригнувшись, он заковылял дальше, пока река не изогнулась, как южный нож.
Там ему открылась презабавная, дивная картина.
Юлиан, в своей дорогой парчовой мантии, с объемным шапероном, в шароварах, с мерцающими перстнями на пальцах, весь высокий, статный, сидел на камне и протягивал неизвестной особе яблочко. Особа эта была, наоборот, одета как-то просто: скромные сандалии, волосы распущены, на запястьях бряцала парочка браслетов. Ее потяжелевшая от воды рубаха выглядела мешковатой, а в свете луны казалась и вовсе черной. Присматриваясь, Момо понимал, что особа какая-то странная. Двигалась также странно. То как-то слишком резко выкидывала вперед руки, то подбирала высоко коленки, будто желая пнуть, то, наоборот, отскакивала в диком прыжке.
Схватив спелое яблочко, особа вгрызлась в него, похрустела им.
– Отчего ты такая в последнее время, душа моя?
Девушка качнула головой, потянулась к следующему. Достав яблоко из плетеной корзины, Юлиан заботливо вложил его в ручку, успев погладить ее своими пальцами.
– Тяжело нам стало встречаться, Вериателюшка, – продолжал он. – Не могу я уже ходить один, везде за мной охрана и сопровождение из слуг, рабов. Но что поделать, если я сам выбрал такую долю? Больше-то идти мне некуда, душа моя. Бездомный я. Вот и отправлюсь в путешествие ненадолго. Съезжу в Байву. Уж если ворону Кролдусу не удалось достать для меня информацию, то, чувствую, нужно туда самому наведаться. Потому что я это так не оставлю – что за Праотцы такие? Ты молчишь, Раум молчит. Все вы страшитесь. А я не хочу ждать, пока ко мне явится невиданное создание. Пусть я там ничего и не узнаю, но вдруг мне улыбнется удача? А где, кстати, Мафейка?
Между тем Вериатель доела еще одно яблочко, выращенное в лучшем южном саду. Затем обсосала сладкие от сока пальчики и обернулась к реке. Она похлопала в ладоши беспорядочно, шумно. Тут же из воды показалась вторая девица, помоложе, выше, с худым, бледным лицом и глазами как у Юлиана. Впрочем, похоже, от отца ей досталась только внешность, но никак не человеческое поведение, потому что яблоки она сразу же с негодованием раскидала, а саму корзину отшвырнула как нечто опасное. Затем подняла фрукты, набрав горку, и принялась надкусывать все сразу по очереди, беспорядочно кружа вокруг камня, к которому прислонился сложивший на груди руки Юлиан.
А тот переводил ласковый взор с Мафейки на Вериатель. Так хорошо ему было, так спокойно, будто здесь, у реки, он куда счастливее, чем среди людей.
Момо глядел на все это завороженно, понимая, что непростые это девицы, а демоницы из сказок. Но из каких сказок, он не знал… У них-то кельпи на реке Химей уже давно не водились. Не нравилась им эта судоходная река, окаймленная большим гудящим городом. А потому он знать не знал, как звать этих девиц. Уж не северные ли русалки? Но на его глазах девицы вдруг обратились двумя кобылами: темно-мышастой и вороной, – и, доев разбросанные яблочки, скакнули в воду, причем вороная скакнула игриво, извернувшись, лягнув копытами воздух. Тогда Момо понял, кого сейчас увидел! Глаза его по-детски загорелись, и он еще долго вглядывался в
